Глава сорок четвертая
Младенцы на руках

Интересно наблюдать, как иностранный агент превращается в местного шпиона.

– Зачем нам «покупать» так много младенцев? – спросил Квентин.

– Мне нужно продемонстрировать, насколько возмутительно просто это сделать и что любой может приобрести чьих-то нежеланных младенцев для любых целей.

– Ну не так-то уж и просто, – заметил он.

Восход начал согревать Ист-Ривер, а мы наблюдали за происходящим из парка Бэттери.

– Мы идем по следу слухов о том, что младенцев можно купить везде, от трущоб до баров, от борделей до опять же трущоб, – сказал он.

– Кстати, в последний раз с нас попросили всего десять долларов. Не беспокойся, Квентин. Сегодня, после того как мы завершим сделку, у меня назначена встреча с сотрудниками приюта. Даже там несчастным детям будет лучше, чем в тех местах, где они имели несчастье родиться.

– Не сомневаюсь, ты понимаешь, почему два младенца в доме Гамильтона скончались. Большинство этих детей уже больны. Думаю, чем больше страданий ты зафиксируешь документально, тем более шокирующая получится статья.

– Тем вероятнее, что она вызовет публичное негодование и привлечет внимание к такому постыдному занятию, как торговля детьми. Мы должны поискать и другие места, где торгуют младенцами, поскольку я надеюсь выяснить, откуда взялись четверо детей в доме Гамильтона. Определенно есть шанс выйти на кого-то, с кем раньше контактировали очаровательная миссис Ти Анна Суинтон и ее сын Джошуа Манн. Только один человек мог продать им сразу четырех младенцев. Эти несчастные матери слишком больны или бедны, чтобы содержать своих детей.

– Но ведь твоя мать не прибегла к такому решению проблем, когда умер твой отец, а его дети от первого брака унаследовали все, кроме мебели, коровы и лошаденки с повозкой.

– Ну, мы так плохо никогда не жили, я позаботилась об этом.

– Ты начала поддерживать семью в раннем возрасте?

– А почему бы и нет? Я была подростком. Никто другой этого не стал бы делать, поскольку братья думали только о том, как бы самим создать семьи.

– Поэтому ты не замужем и живешь с матерью?

– Нет, я не замужем, потому что мне это не нужно, а с матерью живу потому, что она куда более интересный и менее обременяющий компаньон, чем любой из знакомых мне мужчин.

– Что же в мужчинах такого обременительного?

– Они не позволяют нам, женщинам, быть собой. Быть свободными, быть теми, кем мы захотим. Далеко не каждая девушка мечтает быть женой. Даже Нелл Хаксли не хочет замуж.

– Почему «даже»?

– Потому что она ужасно консервативна, разве нет?

– Не думаю. Ты ее вовсе не знаешь.

– А ты?

Он помолчал, размышляя, а потом улыбнулся той улыбкой, которая более всего выводила меня из себя.

– Не особо.

– Тебя влечет в Нелл непостижимость?

– Разве я сказал, что меня что-то влечет?

– Ну, ко мне-то уж точно нет.

– То есть я обязательно должен быть привязан к кому-то другому? Ты странно противоречивая натура, Нелли Блай. Помесь суфражистки и кокетки. Типичная журналистка.

– А разве ты не типичный шпион?

Он наклонил голову, признавая, что моя колкость попала в точку.

Но я чувствовала, что совершенно не тронула его. Ох уж эти англичане! Такие самоуверенные, такие отчужденные. Олицетворенный вызов.

– А что ты будешь делать с теми младенцами, которых нам предлагают, после того как история появится в газетах? – спросил он дальше.

– Моя работа – разоблачать, а не врачевать. Если я буду брать на себя личную ответственность за каждого несчастного, которого нашла на улице, то скоро сойду с ума. Надеюсь, рассказ об их плачевной участи подвигнет кого-то из читателей усыновить детей. Чего бы я действительно хотела, так это…

– Что?

– Найти кого-то из повзрослевших детей, которых мадам Рестелл устроила в новую семью несколько десятилетий назад.

– Нелл рассказывала мне о мадам Рестелл и ее подпольном абортарии для женщин всех сословий, а также о том, что мадам находила новые семьи для нежеланных детей, если делать аборт было слишком поздно.

– Нелл тебе рассказывала?

– Ну, не в таких выражениях.

– Быть не может! Я-то думала, что мисс Шропширская Овечка слишком чопорна, чтобы соприкасаться с реальной жизнью.

– Не в том случае, когда речь идет о ее верности Ирен. – Он отвернулся от воды, в которой отражался лес матч. – На самом деле ты хочешь выяснить, кем была мать Ирен.

– Это невозможно. Визит нашей парижской парочки помог выяснить одну вещь: Ирен Адлер родилась в сундуке, как это называют в театральных кругах, а воспитала ее труппа чудаковатых, но добрых артистов варьете. Я с некоторыми даже встречалась лично.

Стенхоуп лишь улыбнулся и ничего не сказал.

– Черт, Квентин! Тебе что-то известно об этом? Хочешь, чтобы я помалкивала о Джеке-потрошителе, а теперь еще и о происхождении Ирен Адлер? История мадам Рестелл слишком стара, чтобы рассказывать ее сейчас, если только среди ее «выпускников» не найдется звезды.

– Вряд ли Ирен сойдет за звезду. Она теперь даже не выступает. Но дело не только в этом, Пинк. Ты злишься на Ирен за то, что она обскакала тебя в деле Потрошителя и в разгадке истории мадам Рестелл. Ты хочешь заполучить сенсацию, достойную первой полосы, при этом еще и принести пользу обществу. Но более всего ты жаждешь обойти Ирен Адлер. Я помогу тебе с делом Гамильтонов, с радостью помогу, поскольку торговля новорожденными недопустима. Но если ты намереваешься досадить Ирен, придав гласности детали ее личной жизни, то на меня не рассчитывай.

Я ничего не сказала. В его неприятной маленькой речи было достаточно много правды, так что я предпочла просто не отвечать. Пока что.

– А еще, – добавил он, – тебе нравится раздражать Нелл, присваивая себе мое внимание. – Он снова продемонстрировал свою очаровательную улыбку и продолжил: – Но не могу сказать, что скучаю в твоей компании.

Вместе с рассветом ко мне явилась и неожиданная мысль. Почему это Квентин Стенхоуп с готовностью сопровождает меня денно и нощно в самые злачные районы Нью-Йорка? Он хочет, чтобы я была занята делом и забыла о соперничестве с Ирен?

– Ты опасный тип. Я даже не знаю, помогаешь ли ты мне, или, напротив, уводишь в сторону.

Он кивнул:

– Никогда не слышал более приятного комплимента.