Глава тридцатая
Тени Лолы

– Какая дерзкая штучка, – сказала Ирен в коридоре, когда мы снова собрались втроем.

– Кто? Лотта? – спросила я, не веря своим ушам. Она показалась мне таким милым ребенком… сорока двух лет.

– Я, конечно, в курсе, – продолжала примадонна, провожая нас по коридору к широкой лестнице, ведущей на улицу, – какими скороспелыми могут быть юные актрисы. Ум и тело в пять-шесть лет очень восприимчивы, ребенок быстро всему учится. В таком возрасте я с детской спесью все могла попробовать и все могла освоить: танцевальные шаги, песни, стрельбу по мишеням. Ничто меня не сдерживало. Все казалось возможным. – Она остановилась и преградила нам с Квентином дорогу. – С другой стороны, Лола давно уже вышла из возраста невинности, когда поняла, что ей ничего не остается, как связать свое будущее со сценой. Ей было почти четырнадцать. Как смеет эта лилипутка высмеивать способности Лолы, которой было уже за тридцать, когда она пыталась передать свои знания подающей надежды ученице? Не всякий опытный артист будет вдохновлять молодого конкурента. Тем, что я стала такой, какая есть, я обязана прожженным артистам варьете, взявшим меня под свое крыло.

Мы с Квентином переглянулись, чувствуя себя на минном поле.

– Хочешь сказать, – уточнила я у Ирен, – что у Лотты были причины очернить память Лолы Монтес?

– А разве все не этим занимаются?! – рявкнула подруга. – Вы же читали все эти обличительные речи и дифирамбы. В такой ситуации правду узнать невозможно. Обо мне самой неверно судили, в приватных беседах и публично. Зависти нет конца. Ты же знаешь, Нелл.

Я и правда знала.

Квентин вмешался в разговор, взяв нас обеих под локоть.

– Могу я предложить поужинать… – он посмотрел на меня, и во взгляде читались извинение и увещевание, – в «Дельмонико»?

Даже я понимала, что самое шикарное место в Нью-Йорке, куда можно отправиться после театра, – это ресторан «Дельмонико».

Казалось, для Ирен происходящее приобрело личный характер. Я понимала, что критика Лолы Монтес не приветствуется. Она отождествляла себя с этой женщиной, почти на сорок лет ее старше, которая, похоже, шла исключительно по пути бесчестья и разрушения. Является ли это создание матерью Ирен – неизвестно, но примадонна видела в ней одну из тех, против кого сама судьба плела заговоры, и это затронуло как душу оперной певицы, так и инстинктивное желание защищать обездоленных.

В «Дельмонико» мы заказали устриц и шампанское… Ну то есть Ирен и Квентин заказали. Мне не нравится ни то ни другое, но поскольку я пеклась о своих дорогих друзьях, то не стала возражать.

– Итак, она покинула Калифорнию, – подытожила Ирен за устрицами. – Лишилась своих вложений, вещей, поклонников, друзей, юной протеже, распорядилась позаботиться о животных и о последнем из оставшихся медвежат.

Мы кивнули.

– Она отправилась из Сан-Франциско в турне по Австралии. На обратном пути очередная «настоящая любовь» закончилась трагически, когда возлюбленный упал за борт.

Я снова кивнула. Квентину нечего было сказать, ведь он не изучал три дня кряду перипетии жизни и любовные приключения Лолы Монтес.

Однако он положил свою руку без перчатки поверх моей, словно бы понимал, что мы должны следить за Ирен, как дежурят у постели больного.

Я подумала о своей матери, умершей при родах, о которой не знала ровным счетом ничего. Какой она была? Хорошей? Плохой? Ни то ни другое? Я не знала. Мама умерла раньше, чем у меня успело сформироваться о ней какое-то мнение. Я впервые подумала об этом как о потере. Ирен тем временем продолжала:

– Читая лекции, она, наверное, произвела еще больший фурор, чем когда-либо в жизни. Затем двенадцатого декабря она внезапно отплывает в Англию, снова чтобы выйти замуж, на этот раз за представителя боковой ветви европейской королевской фамилии, хотя первый брак так и не был официально расторгнут. Этот германский князек оказался – какое прилагательное употребляли в середине века? – презренным трусом. Мошенником, у которого в Америке уже были жена и пятеро детей. Но ведь и Лола была мошенницей, правда бездетной, зато с четырьмя «мужьями».

Ирен схватилась за голову, а Квентин заказал нам всем мороженое с фруктами.

– Такое впечатление, – сказала подруга, когда оправилась от удивления, вызванного любовными похождениями Монтес, – что Лола понимала: она и в последний раз бросила кости неудачно. Она вернулась в Нью-Йорк, возобновила лекции, и… ее ждал триумф. Вопрос остается открытым: последняя прихоть с этим замужеством – это действительно была любовь или же случилось из-за меня?

Реплика подруги на мгновение меня ошарашила. Меня так увлек драматизм рассказа Ирен, что я не сообразила, куда ведет история. Однако Квентин схватил на лету:

– То есть ты имеешь в виду, что она покидала Нью-Йорк на достаточно долгое время, чтобы разрешиться от бремени, а потом вернуться и возобновить свою обычную жизнь?

Ирен выразительно пожала плечами – скорее всего, этому она научилась еще в миланском «Ла Скала».

– И что она сделала с… ребенком? – спросила я.

– Допустим, какая-нибудь няня привезла его обратно на пароходе, а потом младенца отдали мадам Рестелл, чтобы пристроить в семью.

– Или в труппу странствующих артистов? Мне это кажется маловероятным, Ирен.

– Лола и сама была странствующей артисткой. Возможно, она хотела, чтобы ребенок находился там, куда она сможет с легкостью прийти, не вызвав подозрений. Это лучше, чем отдать младенца в респектабельную семью, которая станет недоумевать, зачем какой-то леди понадобилось навещать их отпрыска.

– Но… – я искала хоть какое-то возражение, которое раз и навсегда похоронило бы невероятную версию примадонны, – она тебе ничего не оставила. По завещанию. У нее были средства, но она тебе ничего не завещала.

Квентин решил вмешаться и возразить мне:

– Она могла оставить деньги на воспитание артистам еще до того, как заболела и умерла.

– А вдруг, – произнесла Ирен таинственным голосом, зажигая папиросу, вставленную в перламутровый мундштук, – она мне все-таки что-то оставила, просто мы не знаем, что это и где сейчас находится?

– Ах! – Я пребывала в прекрасном расположении духа. – То есть теперь мы охотимся за пропавшими сокровищами Лолы Монтес? Так и вижу наши имена в заголовках таблоидов!

Ирен слегка повела плечом:

– Она коллекционировала сказочные драгоценности, трофеи и сокровища, которые приобретала во время путешествий. Ты же сама читала о них, Нелл. Такие вещи не растворяются в лондонском тумане. Их тяжело продать в дебрях Калифорнии и даже в Нью-Йорке. Да, остатки денег на счете Монтес завещала приюту Магдалины, дому для падших женщин. Но где рубины, где золото и бриллианты от индийского принца, где бриллиантовое ожерелье за двадцать тысяч долларов и другие подарки от Людвига Первого?

– Заложены, проданы, украдены, потеряны, – предположил Квентин, а я энергично закивала в знак одобрения.

– Возможно. – Ирен улыбнулась и выпустила струйку дыма в сторону светильника, висящего над головами, а вторую – в противные яркие электрические лампочки. – Или же они спрятаны где-то и ждут, когда их найдет тот, кому они предназначены.