Глава двадцать третья
Изменившаяся женщина

Даже Ирен Адлер неподвластны время и пространство. Только через два дня в банк Нью-Йорка перевели достаточную сумму денег и нам назначили встречу с епископом Поттером, опять же при содействии офиса мистера Бельмонта.

– Хорошего банкира, – заявила примадонна после всех подготовительных хлопот, – можно определить по тому, сколько весит его цепочка для часов.

– Особенно если он барон де Ротшильд, – съязвила я.

Действительно, именно барон Ротшильд нанимал нас для расследования деликатных дел по всей Европе. Даже сейчас Годфри в основном представлял интересы барона в Баварии, а это напомнило мне…

– Вот скажи мне, Ирен, в Баварии сейчас новый король Людвиг. Та же история, что и с епископами Поттерами?

– Ну да, наследование. Я думаю, что Людвиг Второй – внук того самого Людвига Баварского, связью с которым прославилась Лола Монтес.

– Ты полагаешь, что Годфри смог бы найти там какую-то информацию о ней?

– Уверена, что смог бы, но тот период жизни Лолы подробно освещен в имеющихся у нас книгах. Кроме того, я не хочу вмешиваться в дела супруга. Это самая большая ошибка, какую совершают жены.

– Если ты не будешь вмешиваться, Годфри это встревожит больше, чем если бы ты вмешивалась.

– Ну же, Нелл! Думаю, я знаю, как сделать наши жизни интереснее. Недаром пословица гласит, что разлука обостряет чувства. Разумеется, я ужасно скучаю по Годфри и не сомневаюсь, что и он тоже тоскует по мне, но я предвкушаю самое… бурное воссоединение. Когда я поделюсь тем, что узнала о своем происхождении, это заставит его взглянуть на меня другими глазами. В жизни, как и на сцене, важно, чтобы окружающие постоянно узнавали тебя с новой стороны. То, чего Годфри обо мне не знает, бесконечно интереснее уже пройденного. Это основа взаимоотношений между мужчиной и женщиной.

– Правда? – Я тут же подумала совсем о другой паре.

– А теперь, – сказала Ирен, – надо отправиться за покупками.

– Зачем?

– У нас нет нарядов, которые подошли бы для визита к епископу.

– Но… все наши средства ушли на пожертвование.

– Не все, – лукаво улыбнулась Ирен, натягивая перчатки. – Я позаботилась об этом. Нам прислали достаточно денег, чтобы мы могли безбедно прожить в Новом Свете, сколько нам заблагорассудится, и хватит даже на непредвиденные расходы вроде визита к епископу.

Я едва успела воткнуть булавку в шляпку и подхватить перчатки, как она уже открыла дверь.

Епископальное собрание, или, как его называли, Епископальный клуб, как рассказала мне Ирен, открыли для высших представителей духовенства. Туда редко заглядывали женщины, за исключением прислуги.

– Тогда почему мы не оделись как горничные? – спросила я, пока нанятый экипаж трясся по Пятой авеню.

– Я убедилась на личном опыте несколько дней назад, что роль горничной накладывает ограничения: тебе могут в любой момент приказать убраться с дороги. Это неблагодарная роль на сцене, а в реальной жизни и подавно. Я лишь говорю о том, что мы внедряемся на мужскую территорию.

– Ну, для тебя это не ново, как и для Лолы Монтес, если на то пошло. В ее салонах часто присутствовали гости исключительно мужского пола, она курила сигары и пила вино с лучшими и худшими из них.

– Да, она была мужественной женщиной, особенно если вспомнить ту эпоху, когда Лоле довелось жить, – сороковые и пятидесятые годы. Но сегодня мы будем среди куда более рафинированных и пожилых мужчин. Я просто предупреждаю, Нелл, что они могут растеряться, не зная, как нас воспринимать.

– Должна сказать, мы нарядились как исключительно богатые, но добродетельные дамы.

Ирен просияла, услышав мою похвалу, поскольку мне редко случалось обращать должное внимание на одежду. Однако я относилась к Ирен как к самому очаровательному ребенку на светском приеме в саду: нельзя хвалить прелестное личико или платьице, иначе избалуешь дитя.

– Сложно подобрать что-то в достаточной мере «добродетельное» летом. – Ирен погладила темные рукава с буфами. – Жаль платить такую кучу денег за столь скучные платья.

Скучные платья! Да, краски, конечно, не такие буйные, как у петуний, но в честь благотворительного проекта я разрешила подруге нарядить меня по последней моде. Кроме того, я, возможно, держала в голове стильную штучку Нелли Блай с ее экзотическими шляпками и осиной талией.

Для себя Ирен выбрала шелковое платье стального цвета с пышными рукавами до локтя. Черный кружевной воротник и вырез платья подчеркивал целый водопад блестящих черных бусин, ниспадавший на грудь. Юбка была расшита такими же бусинами, словно бы простегана. Кроме того, примадонна надела черную соломенную шляпку с широкими полями и плюмажем из серых страусовых перьев.

На мне тоже была черная соломенная шляпка, но с зелеными перьями, под цвет моей амазонки. Наряд украшали белый стоячий воротничок, как на мужской рубашке, и тонкий черный атласный галстук. В кои-то веки я была одета более модно, чем Ирен. Мне собственный ансамбль казался что ни на есть деловым, поэтому я не могла пожаловаться, хотя и выбирать не пришлось.

Мы вышли из экипажа перед сдержанным коричневым зданием. На окошке над дверью поблескивал золотистый номер дома, других элементов декора не наблюдалось. Вскоре дворецкий, державшийся с достоинством члена парламента, пустил нас внутрь. Когда тяжелая дверь закрылась за нами, ее стук нас буквально оглушил. Шум улицы растаял, словно все внезапно решили лечь спать пораньше.

– Чем могу помочь, дамы? – тихо поинтересовался дворецкий.

– У нас, – с той же осмотрительностью сказала Ирен, – назначена встреча с епископом Поттером. Я миссис Нортон, а это моя компаньонка мисс Хаксли.

Он кивнул и проводил нас в приемную.

Как и в прихожей, на полу здесь лежал темно-красный ковер. Плотные бархатные портьеры защищали от солнечного света и шума улицы. По комнате было расставлено несколько маленьких бронзовых ламп (никакого яркого электрического света!) из витражного стекла такой же тонкой работы, как окна-розетки в соборе.

На стене, обитой парчой, висела картина в золотой раме, изображающая Христа в Гефсиманском саду. Непонятно откуда доносился запах свечного парафина.

Ирен примостилась на черном канапе, обтянутом саржей, которая поблескивала, как атлас. Затем она воткнула металлический наконечник зонтика в густой ворс ковра, словно копье на рыцарском турнире. Мне пришло в голову сравнение с Виндзорской Вдовой. Правда, примадонна напоминала молодую и миловидную королеву Викторию, которая собирается приветствовать министров. Хотя вместо министров в нашем случае был епископ.

Интересно посмотреть, как Ирен, обычно далекая от христианства, словно дитя язычников, будет вести себя с князем церкви. И наоборот. Я же отцепила маленький карандаш от шатлена и достала крошечный блокнотик из кармана амазонки.

– Ах да, – прошептала я Ирен. – Только что вспомнила. Она ездила верхом.

Подруга бросила на меня взволнованный, но невразумительный взгляд.

– Лола. Научилась ездить верхом в Индии в детстве. Говорят, ездила, как амазонка.

– Вряд ли это ценный совет для меня, я вообще не держусь в седле.

Дверь предупреждающе скрипнула, и мы снова приняли изящные позы, словно находились на чаепитии в высшем свете.

Вошел мужчина лет шестидесяти в темно-сером костюме с белым воротничком вокруг шеи. В волосах лишь наметилась седина, а морщины на лице появились скорее из-за привычки часто улыбаться, чем хмуриться.

– Рад вас видеть. Миссис Нортон? – Ирен кивнула и улыбнулась, тогда он обратился ко мне: – И мисс Хаксли? Могу я предложить вам что-нибудь?

– Я не отказалась бы от чая, – сказала я.

– Увы, мисс Хаксли, у нас подают по утрам кофе, а по вечерам шерри. – Видимо, он заметил мою презрительную гримасу, поскольку сразу же предложил: – Лимонад? И печенье? У нас есть отличное имбирное печенье.

Уж не знаю, что это за имбирное печенье, но непритязательный епископ был так рад предложить его нам, что я поняла: придется съесть хоть одно из вежливости. Вежливость – то бремя, которое с годами все труднее нести.

Сам же Поттер уселся на гобеленовый стул с ручками под знакомым образом Господа, молившегося на коленях перед алтарем в виде огромного камня. Это являло странный контраст между корнями религии и современными послаблениями для последователей Иисуса.

– Я так понимаю, – сказал епископ, – что вы явились источником щедрого пожертвования, миссис Нортон.

– Кто здесь щедр, так это вы, – ответила Ирен. – Мое пожертвование ничтожно по сравнению с вашим согласием принять нас, но я хотела бы в ответ получить кое-какую информацию, простите за прямоту.

– Не стесняйтесь выражаться так, как изволите. Вы удивитесь, когда узнаете, какие условия иногда ставят жертвователи.

– О, у меня нет условий, лишь небольшая просьба. Мне… нам хотелось бы передать деньги приюту Магдалины, но существует ли он сейчас?

– Да, существует, хотя и не под первоначальным именем, к которому в последнее время относятся предвзято. А почему вы хотите помочь именно этому учреждению?

Ирен сделала вид, что взволнованно сжимает ридикюль. Волнение незнакомо ни одной фибре ее существа, по крайней мере видимое волнение, но в некоторых случаях она находила полезным подражать ужимкам менее храбрых сестер. Выуживание информации из ничего не подозревающих епископов – как раз такой случай.

– Дело в том, что я пытаюсь выяснить, кто моя мать, и, возможно, ею была миссис Элиза Гилберт.

Епископ еле заметно вздрогнул, что лично я сочла обнадеживающим знаком.

Ирен была не менее наблюдательна, чем я.

– Вы знаете это имя? Должна признаться, что мне оно известно не так давно, сначала…

Епископ отвернулся (с облегчением?), когда вошла горничная с серебряным подносом. Через несколько мгновений она уже разлила лимонад в высокие охлажденные стаканы. Епископ не стал пить, а я не отказалась: в комнате было довольно душно из-за теплой погоды и тяжелых портьер, не пускающих в помещение свежий воздух.

– Очень освежает, – сказала Ирен, отставляя свой стакан после первого же глотка. – Правильно ли я поняла, что вам знакомо имя Элизы Гилберт?

– Да, это так. – Епископ сложил руки и печально улыбнулся. – Честно говоря, я услышал его после долгого перерыва лишь несколько недель назад. Что натолкнуло вас на мысль, что миссис Гилберт приходится вам матерью?

– Во-первых, – сказала Ирен, – вы должны понимать, что у меня не было настоящей семьи. Я даже привыкла к мысли, что никогда не узнаю, кем рождена, но недавно довольно известная в Нью-Йорке Нелли Блай прислала мне в Париж телеграмму, в которой сообщила, что якобы выяснила, кто является моей матерью. Я приехала сюда, и мне показали могилу Элизы Гилберт на Гринвудском кладбище.

– Миссис Элизы Гилберт, – вставила я, чтобы священник не подумал, что Ирен незаконнорожденная.

Епископ Поттер задумчиво кивнул:

– Если вы знаете о приюте Магдалины, тогда вам известно и другое имя, которое носила эта женщина, я прав?

– Лола Монтес. – Ирен позволила имени прогреметь как фанфары.

– Вы замужем? – Поттер чуть подался вперед.

– Да. За английским адвокатом, живущим за границей. Все в рамках приличий.

Я заметила, как Ирен прикусила язык, удержавшись от того, чтобы продолжить: это единственный в ее жизни факт, попадающий в рамки приличий.

– Адвокат, – повторил епископ с одобрением. – Возможно, если бы ваш супруг был тут, он отговорил бы вас продолжать поиски матери, которую вы никогда не видели. Быть сиротой сложно, но куда сложнее быть дочерью женщины, которую во всем мире признают авантюристкой, как Лолу Монтес.

– Мать – это мать, – Ирен резко изменила свое мнение всего за неделю или же просто притворялась, – и о ней стоит знать.

Епископ несколько минут внимательно рассматривал мою подругу, и пауза вскоре стала неловкой.

– Вы очень красивая женщина, миссис Нортон, но я не вижу сходства.

– Значит, вы ее видели? – Ирен с жаром подалась вперед.

– И слышал.

– Слышали? Но она танцевала, а не пела.

– Когда Лола Монтес жила в Нью-Йорке в конце пятидесятых – а именно наш город дал ей пристанище в последние, как потом оказалось, годы жизни, – то уже не танцевала. Но зато она читала лекции и, надо сказать, производила глубокое впечатление. Я был тогда молод, недавно посвящен в духовный сан и только что стал приходским священником церкви Пенсильвании. Меня избрали епископом провинции, так что время от времени я наведывался в Нью-Йорк. Признаюсь, я во всеуслышание возражал против того, чтобы женщина с подобной репутацией читала лекции под сенью церкви, но был покорен, когда посетил лекцию мисс Лолы Монтес о Католической церкви. Она очень сердилась за мое былое отношение к ее персоне, но простила, и лекции проводились в епископальной церкви.

– Насколько я понимаю, танцевала она комично.

– Я могу оценить лишь ее красноречие, миссис Нортон. Говорила мадам Монтес превосходно, проповедники краснели от зависти. Тогда она еще была здорова, по крайней мере внешне, и совершенно покорила публику, сидевшую на церковных скамьях. Я помню ее стройную фигуру, темные волосы, убранные за уши, выразительные черты и неземные темно-синие глаза, которые излучали свет и энергию жизни. Я был, признаюсь, очарован сильнее, чем пристало священнослужителю.

Ирен нахмурилась. Это был вовсе не тот образ Лолы Монтес, который рисовали в книгах, хотя мы пока не прочли их все.

– У вас тоже живые и яркие глаза, – продолжал священник, – но определенно карие.

– Но ведь своим существованием я обязана еще и отцу, – заметила Ирен.

– Его личность вы тоже пытаетесь установить? Надеетесь на наследство?

– Нет, предпочитаю не быть ни перед кем из мужчин в долгу.

Епископ поднял глаза с удивлением и даже толикой личной обиды.

– Но, разумеется, я понимаю, что вклад мужчин в коммерческую деятельность в нашем мире неоценим. – Самая привлекательная из улыбок Ирен снова растопила сердце Поттера. – Я удивлена, что вы находите Лолу Монтес столь значительной фигурой. Если честно, то я ожидала отыскать следы ограниченной, поверхностной женщины, склонной к импульсивным поступкам и инфантильной.

– Она убедительно говорила, и говорила правильные вещи. Вот почему я никогда не верил в рассказы о ее выходках. Мне казалось, что слишком много скандалов для столь недолгой жизни, ведь ей не было и сорока, когда она умерла.

– Но на могильной плите написано, что ей было сорок два, – вмешалась я.

– Это неправда, мисс Хаксли. Отец Хокс посещал могилу и очень волновался из-за ошибки. Вот так ложные факты остаются в истории, высеченные в камне. Я не апологет Лолы Монтес, – он снова обратился к Ирен, – но ту женщину, которую я видел за кафедрой, когда был двадцатисемилетним юнцом, вы могли бы назвать матерью без стыда.

Ирен остолбенела. Епископ словно высказал тот скрытый страх, в котором она не признавалась даже себе.

– Разумеется… – Поттер подавил улыбку, вызванную нахлынувшими воспоминаниями, – дядюшка, к сожалению, запретил ей выступать в церкви Доброго пастыря. И Лола пылала негодованием, узнав об этом. Однако, когда она смертельно заболела два года спустя, то, несмотря на болезнь, искала утешения у отца Хокса и умерла, уже примирившись с епископальной церковью и имея хорошую репутацию. Ее уход тронул даже моего дядю.

– А вы бы разрешили ей выступать, если бы занимали тогда должность епископа?

Священник на минуту задумался:

– Наверное. Газетчики умеют поливать грязью, а нам нужно думать о добром имени Церкви. Мы с радостью приняли бы ее в наши ряды как обычную прихожанку, но не как знаменитость.

– Иногда говорят, что Церковь в некоторых отношениях довольно лицемерна.

– Мы обещаем адские муки, миссис Нортон, но давайте назовем это не лицемерием, а политикой.

– Тогда вы в хорошей компании. Но я не намерена спорить о событиях тридцатилетней давности, мне хочется понять, что тогда случилось. Как вы считаете, возможно ли, чтобы у Лолы Монтес около пятьдесят восьмого года родился ребенок, о котором никто не знал?

– Она много путешествовала, провела несколько лет в Калифорнии, а потом курсировала между Европой и Америкой. Женщины умеют скрывать такие вещи. Это возможно, хотя на смертном одре она не упомянула об этом ребенке и не сделала никаких распоряжений.

– Мне известно, что она оставила двенадцать сотен долларов…

– Вполне приличную по тем временам сумму.

– Я знаю. Все пошло на благотворительность и на нужды церкви. Ее матери ничего не досталось.

– Как я понял, у них с самого начала были непростые отношения.

– И никому из мужчин.

– Никто не пережил ее, кроме первого мужа, лейтенанта Джеймса, с которым она разорвала все отношения. Он не только обвинил ее в адюльтере после расставания, но и, подав на развод, гарантировал, что оба они не смогут вступить в повторный брак. Никогда. Отец Хокс тщательно выяснял, кто может быть ее наследником, но первый муж не имел прав на наследство. Отец Хокс не хотел, чтобы Лола оставила все Церкви, не взвесив все должным образом.

– Вы это знаете наверняка?

– Мы говорили об этом с отцом Хоксом. Мадам Монте покорила меня на той лекции. А когда вскоре она слегла после удара, то я принимал уже личное участие в ее судьбе.

Ирен скептически подняла брови.

– Меня потрясла ее судьба. Я помнил полную энергии женщину, а тут вдруг ее замечательный голос умолк, выразительные руки скованы, а ум заперт в темнице тела. Я был молод и не знал тогда о мучительных парадоксах жизни и смерти.

– Меня удивляет, как она за столь короткое время успела произвести на вас такое сильное впечатление, епископ. Я ожидала узнать о ней нечто иное.

– Мы не всегда являемся тем, чем кажемся.

– Да, даже епископы.

Поттер помолчал, прежде чем снова заговорить:

– Не хочу вводить вас в заблуждение. Сама Монте считала, что изрядно нагрешила в жизни. Последние свои годы она провела в добрых делах, а раскаяние на пороге смерти так тронуло отца Хокса, что с возрастом он даже слегка помешался на этой идее.

– Что вы имеете в виду?

– Он считает, что покаяние в конце жизни сделало ее… святой.

– Святая Лола?

– Именно. Вы поняли, о чем я, миссис Нортон. До сих пор Монтес преследует дурная слава, но почти никто не знает о последних ее месяцах и об истинном религиозном пыле. Я так и сказал отцу Хоксу, но он настаивал не только на искренности ее обращения к религии, но и на том, что Лола накопила достаточно большое количество драгоценностей, полученных от воздыхателей, и намеревалась оставить все Церкви. Он считал, что они были украдены, когда несчастную хватил удар. Святость Лолы и похищенные драгоценности стали манией несчастного отца Хокса, особенно после того, как в силу преклонного возраста он оставил службу.

– Он жив? – Ирен вскочила на ноги, не скрывая больше свою властную натуру, с жаром, достойным ангела мести.

– Да. Он очень стар, даже дряхл. Он был здесь на прошлой неделе, требовал причислить Лолу к лику блаженных, спрашивал о тех, кто дал ей приют во время последней болезни.

– Я должна с ним увидеться.

– Конечно. – Убежденность веры заставила и епископа подняться с места, он порылся в верхнем ящике ближайшего к нам стола. – Вот его визитная карточка, мы оставляем такие членам паствы.

Я выглянула из-за плеча Ирен, чтобы посмотреть на простой бумажный прямоугольник, который вручил ей епископ.

Это была новомодная визитка. На карточке имелась даже фотография ее владельца, а также адрес и телефонный номер клуба.

Ирен пошатнулась. Я ощутила это, поскольку стояла совсем рядом. Ее лицо стало таким же белым, как бумага, на которой была напечатана визитка.

– Благодарю, епископ, – пробормотала примадонна. – Это очень ценные сведения, а теперь нам пора…

– Идти, – сказала я, взяв ее за локоть. – Благодарю за гостеприимство и за… имбирное печенье.

Я вывела Ирен из комнаты по короткому коридору прямо к двери. Когда мы стояли на лестнице, вдыхая теплый летний воздух Нью-Йорка, подруга стряхнула мою руку.

– Ты будто увидела привидение, – заметила я.

– К сожалению, так и есть, Нелл.

– К сожалению для привидения, я полагаю.

– Для него и для нашего расследования. – В ее голосе вновь появились язвительные нотки. – И для твоего душевного покоя. Отец Хокс и есть тот самый искалеченный бедняга, тело которого я видела распростертым на бильярдном столе Вандербильтов, когда его осматривал Шерлок Холмс.

– Нет!

– Да. Как это ни прискорбно. Думаю, мы должны немедленно сообщить об этом мистеру Холмсу. Держись, Нелл, ты же не хочешь рухнуть в обморок прямо с лестницы – учти, что придется падать на нью-йоркский мусор. А на тебе новенькое модное платье из универмага Олтмана. Пусть хоть Квентин на тебя в нем посмотрит.

Иногда Ирен может привести в чувство лучше, чем интенсивное вдыхание нюхательных солей.