Глава 9

Булли проснулся в панике, разбуженный криками и свистом. Попытался сообразить, где он находится. Буквально в нескольких сантиметрах над своим лицом увидел зеленоватый потолок палатки, от которого исходило тепло. Бог весть, сколько он проспал. Надеялся, что Биг-Бен своим звоном разбудит его в пять или в шесть утра, но так крепко заснул, что не слышал боя часов… И вдруг он забыл и про Биг-Бен, и про то, что проспал – потому что нос его, даром что был забит, уловил резкий вонючий запах прогорклого шоколада…

– Джек! Господи Иисусе!

Джек воротила морду, виновато глядя в пол палатки. Ей требовалось справить нужду, и она сделала это как можно дальше от Булли… Но в двухместной палатке все было близко.

Булли попытался дышать через рот, но чуть не подавился рвотным позывом. Прислушался к гвалту за стенками палатки. Взять и вылезти из нее просто так он не мог, – мало ли что там происходит. Поэтому он вывалил мусор из стоявшего в углу пластикового пакета и впервые в жизни подобрал это.

Затем он завязал пакет, выбросил его и проверил ошейник Джек. Жвачка еще не совсем застыла, и он снова затер ее салом и грязью. А после сел и стал думать, как быть дальше. Судя по яркости дневного света и тому, под каким утлом лучи солнца падали на палатку, уже давно было не раннее утро, когда принято вставать и приниматься за дела. Пожалуй, часов одиннадцать-двенадцать. Машин отсюда он не слышал: только голоса, уйму голосов. Они кричали, гудели, будто на площади огромное количество людей собрались на пикник. В пригороде, где он раньше жил, летом тоже устраивали пикники на газонах между домами – ели гамбургеры, пили, смеялись и…

Вдруг послышался бой барабанов, а ор усилился. Булли заткнул уши.

– Да – миру, нет – войне! Да – миру, нет – войне! Да – миру, нет – войне!

Когда барабаны смолкли, он чуть-чуть расстегнул палатку и одним глазом приник к щели.

Все красти и хиппи вернулись. И привели с собой друзей. Из лагерной стоянки площадь превратилась в многолюдный палаточный дом отдыха. Сотни, может, тысячи человек кричали, пели и веселились – даже те, у кого лица были недовольные и сердитые. Красти и хиппи его не смущали, а вот полицейские… Они взяли площадь в кольцо, блокируя все выходы.

Булли выругался, задумался, а потом достал перочинный нож и взглянул на компас. Стоя на коленях, он начал поворачиваться, пока лицо его не обратилось на север. Затем он коротким лезвием сделал прорезь в стенке палатки. Он находился на самом краю городка и видел, что полицейские расставили на выходах специальные ограждения, а сами стоят вплотную друг к другу, так что между ними мышь не проскочит. От их ярких жилетов отражался солнечный свет. Во всяком случае, Булли так думал, пока не заметил, что этот свет уж больно белый, и резкий, и прерывистый. Он снова посмотрел на полицейских: те фотографировали всех, кто покидал площадь. Незачем кому-то знать, что он здесь был. Не нужна ему публичность.

Но как же отсюда выбраться? Булли не хотелось целый день торчать в палаточном городке, ожидая, когда снимут оцепление. Не только потому, что он впустую потратит драгоценное время – он ненавидел ощущение, что где-то застрял, будто попал в тюрьму. Нужно уходить. Булли понимал: чтобы выбраться с площади, он должен смешаться с толпой. А чтобы смешать-с я с толпой, он должен замаскироваться. Выглядеть как все. Но ведь он выделяется из толпы! Булли оглядел себя с ног до головы.

Во-первых, он чумазый, грязный с головы до ног, и у него нет ни носков, ни обуви – только дрянная толстовка и джинсы. Причем не стильные, с модными дырками, а просто поношенные. Он выглядит именно тем, кем и является на самом деле: уличным беспризорником. Длинные всклокоченные волосы не пригладить, не облагородить. Булли знал, что вид у него неподходящий. Нужно его изменить.

Для начала он снял толстовку: полицейским такие не нравились, а под капюшоном прятаться смысла не было, потому что его сразу остановят и потребуют, чтобы он показал лицо. Затем он занялся джинсами. Их он тоже снял, отрезал штанины, превратив джинсы в шорты, и края опалил зажигалкой, чтобы они стали похожи на одежду красти. Снова надел. Он отрезал лишнего: шорты оказались короткими, ноги были почти полностью оголены. Зато теперь он меньше походил на бездомного. Никто из его уличных приятелей не носил шорты – даже в жару. Даже Дэви, а они те еще придурки! Затем Булли немного «умылся» – отхаркнул остатки мокроты и, когда во рту образовалась чистая пенистая масса – если подумать, слюна ведь как мыльная вода, – протер слюной особенно грязные места. Наконец причесался, растопырив пальцы, и влажными руками пригладил волосы.

И все равно, догадывался он, этого недостаточно. В шортах, обнажавших его тощие незагорелые ноги, он выглядел еще моложе. Да и обуви на нем нет никакой. Булли вынужден был признать, что без пальто и шапки он никак не тянет на тщедушного взрослого красти. И еще… Как быть с Джек? Стоит полицейским ее увидеть, как они сразу пристанут с расспросами: «Что за собака? Твоя?» Его все об этом спрашивают. Ведь держать собак могут только «лица старше шестнадцати лет». Так пишут в журналах. А потом они внимательно посмотрят на него самого и начнут интересоваться уже им. Кто он такой? Неужели ему шестнадцать? А родители в курсе, что он здесь? Откуда он? С кем живет?.. И он никогда не доберется до «Камелота», никогда не увидит выигранных денег.

На несколько минут Булли отвлекся от размышлений о своем возрасте и попытался придумать, куда спрятать Джек. Сумки, куда бы он мог ее посадить, у него теперь не было. Значит, придется завернуть ее в толстовку. Но ведь Джек постоянно будет высовывать свою серо-белую морду, и полицейские, чего доброго, решат, что она – орудие террора, собака-бомба. Подумав, Булли взял толстовку и обвязал вокруг пояса. Потом развязал и накинул на плечи, чтобы казаться внушительнее, как те вышибалы в туннеле, но только стал похож на девчонку. Как еще можно изменить внешность? В палатке больше ничего нет – только разный хлам красти. А у него самого лишь зажигалка, поводок Джек и с полдесятка аптечных резинок на запястье.

Булли еще раз внимательно осмотрел палатку, но не увидел ничего, кроме хлама, собачьего дерьма и баннера. Он развернул баннер. Наверняка за ним скоро придут, рассудил Булли. Вместо надписи он увидел на плакате изображение большой красной ракеты, сбивающей маленького белого голубя с веткой в клюве.

– Бр-р, – скривился он, заметив, что измазал пальцы в еще невысохшей краске, которая к тому же была маслянистой на ощупь.

И тут ему в голову пришла безумная, блестящая идея, как выбраться с площади. Настолько блестящая, будто и не он ее придумал, а кто-то другой – и поделился с ним. Настолько безумная, что он мог лишь представить, как ее осуществляет кто-то другой.

Конечно, это будет не совсем маскировка…

Но как увести отсюда Джек?

А может, и не надо ее уводить, подумал Булли. Он заглянул в глаза Джек. Порой ему казалось, что она старше него – и не только по меркам собачьих лет, но и человеческих тоже. Будто Джек знала о нем больше, чем он сам о себе.

Булли лег на живот и выглянул на улицу через прорезь в задней стенке палатки. Осмотрелся.

– Иди сюда, дружище. – Он обхватил руками ее голову, нащупал пальцами тугой ошейник и снял его. На душе заскребли кошки. – Что ж, ладно… Так, так, дружище… Слушай меня… – Он обращался к Джек самым добрым тоном, который теперь приберегал только для собак.

Она издала странный звук – будто пыталась съесть невидимое мясо. Будто пережевывала то, что он ей говорил.

– О’кей. Слушай, девочка. Слушай внимательно. Ты остаешься здесь… Здесь, – произнес Булли как можно ласковее и спокойнее, хотя на последних словах его голос все-таки сорвался: – Ты должна остаться…