Просохнув и подкрепившись, мы мчались на всех порах вдоль кромки воды какой-то речки. Народ продолжал обедать в кузове, а я сидел наверху.

Отступление. Между кабиной и тентом есть довольно-таки немало места. Кроме решеток на впуск и выпуск воздуха для двигателя, там еще стояла скамейка.

Вот на этой скамейке с ружом наперевес я и сидел, подставляя лицо набегающим потокам воздуха и щурясь как китаец.

Пьяненький водитель привычно дергал рычаги, из кузова доносилось нестройное пение. Наша ракета летела к цели.

Мне бы спуститься к народу да упицца вусмерть. Да кто ж знал…

Пролетая очередной поворот вдоль реки, водитель немного отклонился от маршрута, и танк, прокладывая дорогу, ломанулся через лесок.

Ветки хлестали по роже, от некоторых я успевал увернуться, от некоторых нет.

Это было мое дерево. Вернее, не дерево, а ветка, которая росла горизонтально, как раз на уровне моей улыбки. Уворачиваясь от мелких веточек, я ессно ее не заметил. В очередной раз подняв голову, я понял — это песец. Причем полный и бесповоротный.

И, не успев погасить улыбку, я принял этот дар природы.

— Иопанама-а-а-ать!!! — только и успел взвизгнуть я.

Удар бубена вырвал из седла молодого казака. Веселой каруселью я прокатился по верху тента и со всей дури приложился на мох. Ружье еще продолжало кувыркаться в воздухе. Я, лежа на спине с выпученными как у рака глазами, следил за его полетом. «Ну за что, хосподи?» — пронеслось в голове, когда ружье грохнулось сверху. Хе-пля — вылетел из меня последний воздух.

Лежа в обнимку с ружом, мы тоскливо наблюдали, как вдали скрывается танк. Или мне показалось, но из кузова пели что-то про «отряд не заметил потери бойца».

Они вернулись. По традиции отметив это дело, мы продолжили наслаждаться охотой.