07.30–08.00
Отбытие из резиденции «Горки-9»
Работа с документами
И какого хрена, спрашивается, Павлика понесло в Дарфур? Именно теперь, когда он мне нужен позарез, премьер-министр России Пэ Пэ Волин вздумал отлететь на африканский континент с однодневным визитом доброй воли. Нет, я бы еще понимал, если бы мы этому Судану под шумок миротворческой миссии впарили пару сотен бэушных бэтээров и ПТУРСов, — в конце концов, чем больше они друг друга намолотят, тем нам для бюджета выгодней. Но он ведь полетел туда на пару с генсеком ООН — мирить чокнутых черных! И потащил им гуманитарной хрени вроде полевых кухонь и одеял.
Христосик, блин! У меня тут башка раскалывается на части, а он там надувает щеки, машет крылышками и притворяется голубем мира. Сотовая связь на этом всемирном складе мертвых негров, похоже, отсутствует в принципе, а связь спутниковая такая дерьмовая, что сквозь помехи я не смог разобрать ни одного Павликова слова: то ли он сказал мне сейчас «Доброе утро!», то ли «Полная жопа!»
Я с досадой бросил трубку, и та сама втянулась в боковую панель. Облом, еще облом — все одно к одному. Внутри моего черепа пульсирует, не отпуская, мелкая чугунная дрянь. Во рту навеки прописан вкус жженой резины. В памяти зияют провалы величиной с Курильскую гряду. А рядом со мной в час суровых испытаний, как назло, — ни премьер-министра, ни даже родной жены: эта ранняя пташка, представьте, еще в 6 утра упорхнула на Валаам. Захотела показать супругам греческого и болгарского президентов наши святыни и в этой компании потрындеть о высоком. Дружба с греками и болгарами, положим, России стратегически выгодна — глядишь, и восстановим когда-нибудь Византию в границах 1025 года. Но неужто обязательно разводить божью бодягу именно сегодня?
О-о-ох. Глубоко вздохнув, я придвинул к себе поближе три папки. Зеленая, в цвет надежды, — выборка из писем трудящихся своему президенту. Синяя — указы и поздравления. Бордовая — визы и согласования. Ни одна минута президентского времени не пропадает даром. Пока мы рассекаем по Рублевке, я обязан просмотреть кучу бесполезных бумажек, да еще на некоторых оставить автограф…
Та-ак, чего нам пишут? «Денис Анатольевич! В нашем селе Марьина Роза Курганской области с 1969 года нет электричества. Мы уже обращались в разные инстанции, но нас везде… Дорогой Денис Анатольевич! В районный центр Алексеево-Пехово, что на правом берегу реки Попер, после прошлогоднего весеннего паводка до сих пор не завезли… Уважаемый господин президент! Мой сосед по лестничной площадке, дважды отсидевший уголовник Чекмаев…»
Тьфу, что за мусорный народец пошел! Везде одно и то же. Умеют только скулить и жаловаться, жаловаться и скулить. Разучились быть благодарными власти просто за то, что небо голубое, что зиму сменяет весна, что их не волокут за шкирку на цугундер. Позитива от этих нытиков не дождешься. Хоть бы кто додумался написать: «Благодаря неустанной заботе партии и правительства у нас в деревне Краснодырово Старопупкинского района досрочно наступил рай на земле. Нивы обильны, стада тучны, жены и дети послушны, а глава местной администрации — живое воплощение бога Вишну…»
Я отодвинул локтем папку со слезами и соплями и взялся за поздравления и поощрения. Хоть здесь-то, надеюсь, душа моя отдохнет и расслабится. Кто у нас на очереди за цацками? Ага, уже вижу… «Академику Сергею Волкову в связи с…» Вроде бы припоминаю такого. Старикан ковал ядерный щит, надо поощрить, подпишем. «Режиссеру Дэвиду Кроненбергу за укрепление российско-канадских…» А-а, помню-помню, в молодости я прямо тащился от его боевиков. Даже странно, что он еще жив… Ладно, пусть получит орден «Дружбы народов», авось не обеднеем… «Композитору Владимиру Шаинскому в ознаменование…» Ну это да, это святое, тут я обеими руками «за». Конечно же, припевать лучше хором. «Писателю Андрею Быхову в связи с…»
Позвольте, а это еще кто? На фото — седой бобрик, седые усики, круглые очечки на довольно упитанной мордахе. Ни малейших ассоциаций, хоть тресни. Я стал внимательно вчитываться в текст, который мне надлежало подписывать: «Дорогой Андрей Львович! Талантливый писатель и публицист, яркий представитель плеяды «семидесятников», Вы достойно продолжаете замечательные традиции русской литературы. С юных лет нам хорошо знакомы ваши прекрасные романы «Пушкинский Пушкин», «ЖП», «Отрыв», «Убегающий реаниматор» и другие произведения, навсегда вошедшие в золотой фонд…»
Тпрру! Стоп! Что за бредни? Ни с юных, ни вообще ни с каких лет я не знаю Быхова и его таких-рассяких романов.
В голове моей чугунная слива злобно отбила чечетку. Я схватил шариковую ручку с президентским вензелем, на мгновение задумался и начал вносить правку в первый же абзац поздравления. «Не известный мне Андрей Львович! — получилось у меня минут через десять. — Уж не знаю, продолжаете ли вы замечательные традиции русской литературы или нет, но только лично я, извините, в упор не знаю ни одного вашего прекрасного романа. Пушкина — знаю, а «Пушкинского Пушкина» — нет. У меня есть подозрение, что не такие они и прекрасные, ваши романы, а значит, и заносить вас, как мумию фараона, в золотой фонд я считаю преждевременным…»
Я азартно приступил к переделке второго абзаца, но вовремя спохватился. А зачем, собственно, мне вообще поздравлять и награждать хрен знает кого и хрен поймет за что? С другой стороны, кого-то я по-любому должен наградить. Не пропадать же, в конце концов, ордену «За заслуги перед Отечеством» VI степени?
Изорвав на мелкие клочки глупые бумажки с Быховым, я задумался. Периодическое постукиванье в башке плохо помогало мыслительному процессу. Из всей русской литературы почему-то вспоминалась единственная строчка. Правда, очень энергичная: «Добро должно быть с кулаками». Вот ее-то автора я и поздравлю, и награжу, и приголублю, внезапно озарило меня. Это будет мой выбор — мой, и точка! Терпеть не могу, когда кто-то решает за меня.
— Э-э, Вова… — обратился я к выездному референту, который примостился на соседнем сиденье в ожидании президентских указаний. Как и холуй в моих горкинских апартаментах, этот был тоже белокур, голубоглаз и кудряв. — Надеюсь, ты-то Вова?
— Валерьян, — смущенно поправил меня референт. — Извините.
Опять я промахнулся. Это уже, однако, становится тенденцией.
— Ничего, не переживай, — великодушно сказал я. — Узнай-ка мне, Вовчик, по-быстрому, кто написал стихи «Добро должно быть с кулаками». И, если он жив, когда у него ближайший юбилей.
— Сию секунду! — обрадовался референт, выхватывая из спинки переднего сиденья планшет ноутбука. — Я его сейчас гуглом отловлю… момент… Готово! Теянов Святослав Юрьевич, Москва. Ему сейчас 72. То есть самый близкий юбилей — через три года.
При нашей экологии может и не дотянуть, прикинул я. С другой стороны, чего я прицепился к круглым датам? Надо мыслить шире.
— Подготовь представление его к ордену, вместо Быхова, — распорядился я. — За большие, так сказать, заслуги и в связи с 72-летием. И не забудь пригласить его в Кремль на церемонию вручения. Если он еще способен передвигаться на своих двоих… Между прочим, в котором часу я их сегодня награждаю?
Референт опять пробежался по клавиатуре ноутбука.
— С половины второго до двух, Денис Анатольевич, — сообщил он. И очень осторожно поинтересовался: — А с Быховым-то что делать? Мы ведь его уже известили насчет ордена и насчет церемонии.
— Перед Быховым пусть извинятся, — немного поразмыслив, ответил я. — Пусть объяснят ему поделикатней, что в наградном отделе произошла ошибка. Дескать, такой большой-большой-большой талант, как он, заслуживает и ордена покрупнее. А с крупными у нас перебои на складе. Но очень скоро мы получим новую партию звезд с бриллиантами, и вот тогда… Хотя нет, это слишком длинно. Сделаем так: от моего имени просто пошлите его на хер.
Вова ошалело захлопал глазами, а я, вполне удовлетворенный его реакцией, пододвинул к себе последнюю из папок.
На мое счастье, в папке лежал только один документ, всего на одном листочке. Флагман российского грибного бизнеса Елисей П. Шкваркин продавал долю акций своей компании профильной американской корпорации Champignon Ltd. И поскольку сделка тянула не меньше чем на полмиллиарда зеленых, требовалась санкция Минфина, а Минфину нужна была, понятно, президентская виза. Простая формальность. Росчерк пера. Ну это просто, сейчас вот подпишу и свобо… Стойте, это какой такой Шкваркин? Пидор?
Из темного глухого колодца памяти поднялась вдруг на поверхность яркая телевизионная картинка: крайне неприятный вертлявый тип в густом макияже, в декоративной тельняшке от Версаче и в голубых педерастических сапожках. Стук-стук-стук! — забилась слива у меня в голове. Оч-чень интересное кино, злобно подумал я. Что такой клоун вообще делает в российском бизнесе? И почему он хочет продать свою долю америкосам? Нет ли тут подвоха? Обычные шампиньоны — продукт не стратегический… но ведь это в мирное время. А если, не дай Господи, третья мировая? Нация пережидает «ядерную зиму» под землей, и чем она может питаться под землей? Шампиньонами! И тут вдруг выясняется, что грибы на корню проданы вероятному противнику! Что это — глупость или измена?
Дырку от бублика он получит, а не визу, решил я и перечеркнул крест-накрест минфиновскую бумажонку. А референту скомандовал:
— Соедини меня с Генпрокурором. И, кстати, — добавил я как можно небрежнее, — напомни-ка мне, дружок, кто у нас сейчас Генпрокурор? То есть я, само собой, знаю кто, просто фамилия его, как назло, из головы вылетела. Склероз. Этот, как его… Ведро?
— Нет-нет, Денис Анатольевич! — затряс кудрями Вова. — Александр Глебович Тавро переведен в пенитенциарный отдел Минюста. А кто на его месте, сейчас вам покажу. Уже шестой месяц как работает. — Референт вновь пробежался по клавишам ноутбука, а затем повернул экран ко мне. — Вот его объективка в онлайне.
Ох, етить твою мать! Чугунная слива в черепе из щадящего режима «дятел» разом перескочила в скоростной режим «отбойный молоток».
— Это что же?.. — потрясенно пробормотал я. — Это как же понимать?.. Генерального прокурора России зовут Джонатан Ливингстон?! Нас что, блин, Америка уже захватила?!
От моего тона референт Вова вздрогнул и съежился.
— Строго говоря, Джонатан Ричардович англичанин… — заблеял он. — Вот тут, если навести курсорчик, откроются его фото и биография. Он не простой. Он, глядите, потомок того самого, ну который путешественник, африканская ветвь и все такое… Его из Скотланд-Ярда к нам еле-еле переманили. Целая история была, с трудом уговорили… Не припоминаете? Наши все нажимали на то, что, дескать, на родине ему уже негде развернуться, а у нас есть где применить его богатый опыт борьбы с коррупцией…
— Господи! — простонал я, тупо созерцая круглую черную физиономию на экране ноутбука. — Какой же олух царя небесного назначил Генпрокурором англичанина, да еще и негра впридачу?!
Вместо ответа референт трусливо кашлянул, и тотчас же из плотно закупоренного колодца моих воспоминаний с гнусным болотным бульканьем всплыла, как по заказу, еще одна чудо-картинка. Третий день после моей инаугурации. Или четвертый? Коллегия Генпрокуратуры. Зал, битком набитый синими мундирами. Фуршет. Шотландский виски. И эта черная рожа рядом со мной, и я ее, эту рожу, хлопаю по плечу и улыбаюсь… Бли-и-и-ин! Если бы я пил в тот день текилу, вполне мог бы назначить Генпрокурором какого-нибудь латиноса…
Минут десять или пятнадцать я осознавал происшедшее и приходил в себя, и все это время выездной референт, съежившись в три погибели, прятался от моего взгляда за крышкой ноутбука.
Наконец тарахтение отбойного молотка в голове вновь сменилось привычным чугунным пинг-понгом, и я сквозь зубы приказал:
— С-соедини меня с ним! Б-быстро!
Ну если сейчас окажется, что я не могу до него дозвониться, злобно думал я, слушая гудки… Ну если выяснится, что он по-русски ни хрена не рубит… Я ему такой Ку-Клукс-Клан на дому устрою — родная черная мамаша кузькиной матерью покажется!
Через три длинных гудка сработало соединение, и мужской голос с легким акцентом, похожий на прибалтийский, ответил:
— Слушаю вас, господин президент.
— Нет, это я вас слушаю, господин Генеральный прокурор, — с нажимом произнес я. — Жду информацию, что у нас есть на Шкваркина Елисея Пименовича, 1970 года рождения. И побыстрее!
Не знаю, какой компьютер этот самый Ливингстон держал у себя под рукой, но только секунд уже через двадцать я услышал в трубке:
— У Генпрокуратуры — ничего. У ФСБ и Госнаркоконтроля, как мне сейчас передают, тоже чисто. У ГИБДД — мелочь. Одно превышение скорости, одна парковка в неположенном месте и один раз он въехал под запрещающий знак. Все три раза штрафы были уплачены.
Черт, совсем негусто. Крайне увертливый гад. Но у нас в стране шили крепкие дела и не из такой трухлявой рогожки.
— Значит, вы считаете это мелочью? — Я подпустил в свой голос благородного негодования. — Не знаю, как у вас в Соединенном, блин, Королевстве, а у нас, в России, человеческая жизнь свя-щен-на… Превысив скорость, Шкваркин мог сбить старушку… или ребенка… или старушку с ребенком… Слушайте, да ведь он чудовище, серийный маньяк. В ГИБДД проявили халатность, но куда смотрело ваше ведомство? Не по-ни-ма-ю. Я очень удивлен, Джонатан… как вас там… Ричардович, что такой опасный тип все еще на свободе. Разберитесь с этим и доложите к концу сегодняшнего дня. И поспешите, настоятельно вас прошу. В таком важнейшем деле останавливаться нельзя, запомните…
Произнеся последнюю фразу и бросив трубку, я вдруг сообразил, что наш «Мерседес-600 Пульман» остановился и стоит. Не то чтобы я испугался, но, не скрою, мне стало неуютно. В голливудских фильмах покушения на президентов так обычно и происходят.
Я отдернул шторку и посмотрел в окно. Сперва в одно, затем (оттеснив референта) в другое. То, что я увидел, мне совсем не понравились. Стояла не только наша машина. Джипы выездной охраны справа и слева от нас и все мотоциклы эскорта, как и мы, тоже застыли на месте. Мотоциклисты снимали шлемы и нагло закуривали.
— Эй, почему стоим, чего ждем? — затеребил я Вову. — Мы ж еще не приехали. У нас что, шина лопнула?
— Так ведь Рублевское же шоссе, Денис Анатольевич! — выпучил на меня глаза референт. — Пробка, известное дело.
— Мужики, прикройте меня сегодня, — обращаюсь я к бывшему профессору, бывшему инженеру и разорившемуся капиталисту.
Мы трясемся вчетвером в салоне «газели». Из Черепково, где нам снимают комнату, до места нашей работы ехать примерно час.
Я разговариваю вполголоса, но мог бы и громче. Водитель с бригадиром, которые сидят на переднем сиденье, меня все равно не услышат. Шофер наш — жертва Афганистана — стопроцентно глухой. А Иван Ильич Волобуев слышит отменно, но в данный момент у него на шее плеер, в ушах — улитки наушников, а в наушниках — попса. Что-то очень забористое и весьма немелодичное, но бригадиру нравится. Он смотрит на дорогу и пытается подпевать вслух.
— Свидание? — говорит мне, подмигивая, дядя Дима Йорга.
— Бизнес? — понимает меня по-своему Мирча Слуту.
А Лучиан Сокиркэ ничего не говорит, потому что губами придерживает шляпки трех болтов. Несмотря на тряску, наш электрик не тратит времени зря: он ухитряется свинчивать замысловатый светильник, похожий на ящерку. Лампа, вероятно, будет в пасти у ящерки, а выключатель окажется в хвосте. На такие самоделки быстро находятся хорошие покупатели. Я бы и сам приобрел эту ящерку себе для дома — если бы он у меня был.
— Бизнес, — отвечаю я. — Мелкий. У меня в Москве…
И тут я запинаюсь. До того еще, как попасть в бригаду, я разработал достаточно убедительную и не очень криминальную легенду: контрабанда мелких партий коньяка «Белый аист» пятилетней выдержки — это в самый раз. Я, дескать, только посредник, поставщик с товаром приедет, если я сговорюсь с клиентом. Необременительная крыша для главной моей затеи.
К сожалению, я не учел, что в нашей бригаде окажется Слуту. Его упавший бизнес полусладких вин — слишком близко к моему якобы коньячному промыслу. Он может проявить понятное любопытство. Начнет меня расспрашивать, и я уж точно поплыву в деталях.
«Скажи им про камни», — шепчет мне в ухо один из ангелов. Это Рафаил, он чуть посерьезнее второго, Мисаила. Тот, по своему обыкновению, уже вовсю хихикает. «Только не увлекайся, — советует он мне. — Самый минимум. Про россыпи алмазов врать им не надо, а то они после этого работать не смогут».
— Камешки, — разыгрываю я смущение. — Полудрагоценные, не подумайте чего. С Бубуечского нашего месторождения, на восточной окраине Кишинева. Слыхали про такое? Оникс, нефрит, жадеит. Меня попросили перетереть с одним деловым из Оружейной палаты. У них вышла недостача, надо чем-то закрывать дыры. У наших качество победней, но им главное, чтоб по весу сошлось. За то и платят.
— Ловко, — не без зависти бормочет бывший виноторговец. А бывший профессор цокает языком: о-о, Оружейная палата! Он, дядя Дима, был там с университетской делегацией, еще при СССР. И даже читал музейным работникам лекцию о глаголических письменах. Но он тогда не думал, что из их хранилищ кто-то что-то посмеет утащить. О темпора, о морес! И дальше бывший профессор пускается в свои вечные рассуждения про бесславную гибель великой советской империи, закат Третьего Рима и торжество грянувших гуннов.
В другое время я бы послушал умного человека, но сейчас я немножко спешу. Мне надо обговорить детали, пока мы еще в пути.
— Извините, что прерываю вас, домнул Йорга, — вежливо говорю я дяде Диме. — Так вот, о чем хочу попросить. Если Волобуев вдруг начнет меня искать на территории, отвечайте, что видели меня буквально минуту назад. Или что мы только что разминулись. Или что я отошел отлить. Он не должен ничего заподозрить, хорошо?
Краем глаза я поглядываю на переднее сиденье. Бригадир, о котором идет речь, по-прежнему смотрит на дорогу и бурчит себе под нос. Из-под наушников плещет во все стороны густая попса.
— Да ради бога. — Мирча пожимает плечами. — Мы-то тебя отмажем по-всякому, не вопрос. Но как ты, интересно, справишься вот с этим? — Он тычет ногтем указательного пальца в пластиковый бэдж на своей оранжевой робе.
У меня, у Йорги, у Сокиркэ — такие же, но на каждом особый номер и личное фото. Пропуск-вездеход по всей территории Кремля снабжен компьютерным чипом с индивидуальным маячком для системы спутниковой навигации. В любой момент охрана Кремля может отследить все наши перемещения в пределах периметра. И, если что не так, стукнуть бригадиру: разберись там со своими.
Это действительно загвоздка. Считается, что отделить маячок от пластика — дело невозможное: устройство сразу же начнет подавать тревожный сигнал. Сам пропуск мне железно необходим весь день. Но без нагрузки в виде Большого брата. Вот тут-то я очень надеюсь на умельца Лучиана Сокиркэ. И он меня не подводит.
— Тоже мне, нашли великую проблему, — бормочет бывший главный инженер. — Он уже собрал свой светильник-ящерку, рот его и обе руки свободны. — Давай-ка его сюда. И здесь вот осторожно подержи за край, пока я поддену его отверткой… Да не бойся ты!
Мгновение — и он возвращает мне обезвреженный пластик. А металлического паучка небрежно засовывает в наружный карман робы.
— Я его поношу с собой, — говорит он мне. — Чтобы количество работающих у них сошлось. А вечером вернем его на место.
— Лучиан, дорогой, спасибо, — благодарю я умельца. — Но охрана ничего не заподозрит? Ведь на экране будет казаться, что мы с тобой ходим друг за дружкой весь день, как пара гомиков.
Мирча с дядей Димой весело гыгыкают, инженер тоже улыбается. Но потом говорит мне серьезно:
— Как раз об этом можешь не беспокоиться. Их хваленую систему ГЛОНАСС уже лет пять подключили, но до сих пор толком не отладили. Там эхо от любой гладкой металлической поверхности, а при помехах изображение здорово прыгает. На экране хрен поймешь, какая дистанция между маячками — два сантиметра или два метра.
Тут наша «газель» замедляет ход и вскоре останавливается совсем.
— Опять прррробка херррова! — рычит Волобуев на переднем сиденье. — Понаехали, понимаешь, разные чучмеки на иномарррках! Из-за них рррррусскому человеку вовремя на работу не попасть! — Он снимает наушники и кому-то грозит в окно кулаком.
Мы стоит минуту, две, пять. Волобуев бранится матерно, мы ему дружно поддакиваем с мест. Наконец, устав ругаться, бригадир снова втыкает по наушнику в каждое ухо и врубает свой плеер.
— Я недавно читал в «Ньюсуик», — говорит нам дядя Дима, — что для президента России теперь не расчищают трассу, и он, если пробка, демократично парится в ней так же, как простые смертные.
— Вранье наверняка. — Мирча Слуту открывает пошире окно «газели» и сплевывает. — Или пропаганда. Уж где-где, а в этой стране президент стоять в пробке не будет никогда. Да и вообще опасно. Вдруг по ходу кортежа трассу заминировали? Пока машина стоит на месте, кто-нибудь нажимает на кнопку и… Бумм! — Бывший виноторговец изображает руками взрыв.
— Это вряд ли, — качает головой Сокиркэ. — Ты, Мирча, насмотрелся глупых боевиков. С точки зрения науки автомобильная пробка относится к числу стохастических процессов. И даже если затор подстроен нарочно, никогда точно не рассчитаешь, где в какой момент будет находиться машина президента. Я бы на месте службы безопасности каждый день чуть-чуть варьировал время выезда. И менял бы скорость по ходу движения. Никакие террористы не смогут заминировать всю Рублевку, правильно?
— А что, если стрельнуть из базуки? — не сдается Мирча. Он уже вошел во вкус. — Разве не может снайпер притаиться в кустах?
— Насчет базуки ты тоже не беспокойся, — остужает его пыл Сокиркэ. — В охране, думаю, не мальчики сидят. У президентской машины наверняка титановая броня не меньше, чем в десять слоев, а оконные стекла усилены примерно таким же полимером, как иллюминаторы на батискафах. Выдержит, я уверен, прямое попадание даже ракеты класса «земля — земля». Ну потрясет маленько, это да… В общем, — подводит он черту, — такой способ крайне ненадежен в смысле покушения. По-вашему, я не прав?
— Прав, прав на сто процентов, — соглашаюсь я с Сокиркэ. Наша «газель», наконец-то, опять трогается с места, и я придерживаю ногой свою сумку, чтобы та не свалилась. На самом ее дне, под инструментами, лежит мой талисман, обернутый в мягкую ветошь. Я уже пару раз проносил его через сканер. Думаю, на экране эта штука похожа на безобидный разводной ключ. — Ты, Мирча, зря споришь с господином инженером. Пытаться убить президента прямо на Рублевском шоссе — затея исключительно дурацкая.
