Олег Кожин
Граффити

© Олег Кожин, 2015

Двор-колодец окутывали сумерки. Здесь всегда колыхалось сероватое марево, напоминающее слабо заваренный кофе в чаше из камня и кирпича. К ночи марево напитывалось насыщенной чернотой, но ночью Мишка не пришел бы сюда ни за какие пряники. Здесь и днем-то было жутковато, и не без оснований.

Похоже, раньше дворик был довольно уютным. Сотрудники завода выбегали сюда покурить, почесать языками, перекусить, сидя на скамейках в прохладной тени кленов. Но завод забросили, деревья, задавленные падающей со всех сторон тенью, засохли, а скамейки прогнили. Без ухода двор оброс трухой, палыми листьями, кучами мусора, пропах сыростью, плесенью и унынием. Он словно выпал из реальности, превратился в невидимку, призрака. Даже здешние завсегдатаи не знали о нем… или же предпочитали помалкивать о том, что знают.

Мишка и Риня проникли сюда под вечер, где-то между шестью и семью, сбежав с последних уроков. К этому часу почти все арендаторы разбрелись по домам, а ленивые чопы завершили обход. За грудой разломанной мебели мальчишки битый час сидели на останках гнилого дивана, и Мишка видел, что терпение Рини на исходе. От вездесущей сырости казалось, что во дворе прохладнее, чем на самом деле: мерзли пальцы, кончик носа, да и ноги подмерзали даже в теплых кроссовках. К тому же неимоверно бесил кошак, привязанный к мертвому клену возле входа в подвал. Рыжий, изрядно подранный бандюга безостановочно мяучил, громко, протяжно и жалобно. Видимо, чувствовал что-то.

– Ну че, долго еще? – пробубнил Риня, смахивая со лба сальные патлы. – Я уже все яйца отморозил! Может, по цехам пошаримся? Хоть забомбим чего, а?

– Риня, сиди ровно, – раздраженно одернул его Мишка. – Вылезем, нас сразу запалят. А сюда чопы не заходят. Сюда даже бомжи не заходят.

– Хрен найдут, потому что, – хохотнул Риня. – Вообще ништяк, что ты такое место нарыл. Здесь клево, можно красить без палева. Только холодно адски!

Он зябко подышал на руки и отошел к стене, домалевывать маркером свой тэг. Тэг у Рини всегда один и тот же – «Риня». Иногда «Rinya one», типа по-английски. Графер из Рини никакой, вроде и рисует давно, а все одно – чикокером был, чикокером остался. Да и как человек он так себе. С прибабахом. Впрочем, Мишку это устраивало. Нормальный нипочем бы не поверил и не пошел. И уж тем более нормальный не притащил бы с собой кота. Котяра Мишку немало смущал. Пусть оборванец, а все равно – жалко. Но Мишке до зарезу нужно было, чтобы кто-нибудь подтвердил ему, что он не сошел с ума. Ради этого можно пожертвовать бездомным котом…

Глядя на старательно выводящего свое прозвище Риню, Мишка вспомнил, как впервые наткнулся на это странное место. Он тогда красил стенку полуразвалившегося сборочного цеха и лишь чудом заметил чопов в конце улицы. Еле успел покидать баллончики с краской в рюкзак и дать деру, бросив незаконченный кусок – Бэтмена в семейных трусах. Далеко убежать не успел – из-за угла затрещали чоповские рации.

Сборочный цех и какое-то административное здание соединял высокий, метра два с половиной, каменный забор. Что за ним, Мишка не знал, но думать было некогда. По-обезьяньи ловко он влез на цементный бордюр, опоясывающий здание, а с него – на забор. Перед Мишкой открылся узкий тупичок, втиснутый между двумя зданиями, заставленный ящиками и рассохшейся мебелью. Чтобы спрятаться от чопов, лучше места не сыскать! Без раздумий Мишка спрыгнул вниз. В несколько шагов пересек захламленный тупичок, за которым оказался двор-колодец. Белое пятно на карте старого завода.

Гораздо позже, уже выбравшись обратно, Мишка понял, что колодец этот образован тремя стоящими впритирку зданиями. Вероятно, он даже видел его раньше, сквозь затянутые грязью окна покинутых кабинетов. Но сверху все здесь казалось унылым до зевоты. Сбегающие во двор лестничные пролеты забаррикадировали мебелью из столовки, пробираться сквозь которую не было никакого желания. Но, стоя здесь, внизу, в окружении двадцатиметровых фасадов с редкими вкраплениями окон, Мишка увидел настоящее богатство – стены. Почти ровные, оштукатуренные, девственно-чистые – мечта райтера! И все это было его! Ни чопов, ни любопытных прохожих, ни собратьев по баллончику! Только Мишка и парочка ворон, что деловито растаскивали клювами какую-то падаль возле подвала.

А потом Мишка заметил его, уродца, затаившегося в тени подвала, и почувствовал острый укол разочарования. Он здесь не первый.

Уродец напоминал ежа, вздумай тому передвигаться на задних лапах. Острое рыло, растянутая в недоброй ухмылке пасть, полная мелких, но очень острых зубов, красные глазки-точечки. И тонкие иглы, растущие густо, словно шерсть, даже на впалых щеках. От скошенного лба, через затылок, они сбегали на спину, где, похоже, удлинялись, как у дикобраза. Мишка не мог сказать точно, часть рисунка терялась во тьме, будто уродец и впрямь подкарауливал неосторожную жертву. Длинные тощие лапы приподняты, растопыренные суставчатые пальцы оканчиваются загнутыми когтями. Поза охотника, хищника.

Черные иглы, белые блики. Белые зубы, красный провал пасти. Красные горящие глаза и снова черные иглы. Только эти три цвета да еще серость бетонной стены. Рисунок казался немного схематичным, но эта была та легкая небрежность, которой мастер отличается от дилетанта. В манере исполнения Мишка видел знакомые приемы, но никак не мог вспомнить, кому они принадлежат. Райтеров в Петрозаводске немного, умелых райтеров – того меньше. Но именно сейчас, завороженный профессиональным граффити, что так органично вписалось в сгустившуюся атмосферу заброшенного двора, Мишка никак не мог вспомнить, кто же, кто вот так смело передает крупные детали, кто делает такие глубокие тени… и еще это мастерское владение скинни-кэпами, породившее целый лес тончайших иголок… Мишка сделал несколько шагов, чтобы рассмотреть кусок поближе. Наглые вороны неодобрительно покосились на мальчишку блестящими агатовыми глазами и нехотя снялись с насиженного места. Но не улетели, а, не желая оставлять добычу, отпрыгнули ближе к подвалу. И тем спасли Мишке жизнь…

– Сука! – взвизгнул Риня, оборвав Мишкины воспоминания.

Он был готов, примерно знал, что предстоит увидеть, – да, не верил, но все же знал. Однако не удержался от испуганного крика. Да и никто бы не удержался. Когда со стены стекает темнота и черной молнией бросается вперед, стремясь достать тебя в тигрином прыжке, это кого хочешь напугает. Особенно если у темноты полная пасть крошечных щучьих зубов и кривые когти.

Мишка привстал с дивана, хотя и так знал, что происходит там, на заваленном кленовыми листьями пятачке у подвала. Потому что уличный котяра резко замолчал. Риня, пригнувшись, встал рядом, вцепился рукой в Мишкино плечо. Трясущийся палец с давно не стриженным черным ногтем указывал под клен. Там, растопырив мосластые коленки, сидел Ёж.

Покрытые иголками тощие руки вскинули рыжую тушку вверх. Из разорванного кошачьего горла на запрокинутое рыло Ежа капала кровь. Быстрым лягушачьим движением язык смахивал с тонких губ бордовые капли. Мишка еле сдержал рвоту, когда щербатый коготь вспорол коту живот. Провисли сизые кишки, в которые тут же впились острые белые зубки. Ринин желудок оказался послабее.

Отплевавшись и вытерев рот рукавом куртки, Риня настойчиво потряс Мишку за плечо.

– Мих, давай уйдем, а? – умоляюще прошептал он, пригибаясь еще ниже.

– Не бзди, он до нас не дотянется, – Мишка раздраженно скинул потную ладонь с плеча. – Вон туда смотри!

Он ткнул пальцем в тонкий шипастый шлейф, черный, как гудрон, что тянулся от спины уродца в подвальную тьму да там и терялся – то ли хвост, то ли цепь, то ли пуповина.

– Эта тварюка как собака на привязи. Ей дальше дерева больше чем на шажок не зайти, да и то когда потемнее станет. Ты лучше фотай давай!

Риня с готовностью вынул телефон и принялся нащелкивать кровавую трапезу. Руки у него по-прежнему ходили ходуном. После пятого снимка Мишка вырвал у него мобильник, с надеждой прильнув к экрану. Но нет, – только затемненные кадры, на которых едва угадывается силуэт скрюченного клена. На заднем фоне вроде виднеется какое-то черное пятно, но, что это, сказать наверняка нельзя. Мишка разочарованно бросил телефон Рине. Тот быстро пролистал снимки, выругался и принялся фотографировать снова.

– Зря жопу рвешь, – под монотонные щелчки и Ринин мат кисло усмехнулся Мишка. – Я уже месяц сюда хожу, думаешь, не фотал его ни разу? Только я считал, это у меня телефон хреновый, а оказывается… Писец, Риня, че делать-то? Ведь не поверит никто!

– Не поверит, – кивнул Риня. Он поразительно быстро пришел в себя и уже смело грозил Ежу из укрытия: – У-ууу, кошкоед сраный!

«Кошкоед» тем временем обстоятельно обрабатывал дохлого кота. Повизгивая от наслаждения, высосал глаза и крохотный мозг, обглодал череп, реберную клетку и ляжки. Остатки, с видимым сожалением, разложил на листьях поближе к подвалу. Ёж встал на задние лапы, сгорбленный, колючий, чужеродный. Красные глаза сверлили мальчишек, выжидая, когда те подойдут поближе.

– Во, – поежился Мишка, – секи, как зыркает, падла. Мне кажется, он меня узнает уже. А видел, как он объедки раскидал? Это он так ворон ловит. Умный, сука… Знает, что никому мы ничего не докажем, вот и стоит, лыбится, сволочь! Ладно, давай двигать отсюда…

Мишка поднялся с дивана, отряхивая джинсы. Поняв, что добыча уходит, Ёж нервно облизнулся. На прощание тихо клацнув челюстями, он опустился на четвереньки и в два прыжка вернулся на место. Вот только что стоял рядом с останками кота, а вот он уже на стене, плоский, двухмерный, ничуть не опасный. Лишь загнутые когти слегка перепачкались в алом. Риня восхищенно выдохнул и сфотографировал рисунок на телефон.

– Глянь-ка! А кусок-то в поряде! – Он сунул экран Мишке под нос. – Надо будет у наших спросить, чья работа. Больно техника знакомая…

С небольшого сияющего экрана на Мишку недобро смотрели красные точки рисованных глаз. От этого взгляда короткостриженый затылок пошел мелкими пупырышками. Захотелось выбить телефон и растоптать его хрупкий пластиковый корпус. Еле сдержался.

– Пошли, а то стемнеет скоро, – бросил Мишка. – Чет не охота проверять, как далеко он в темноте дотягивается…

Лишь затемно им удалось добраться до троллейбусной остановки. Дважды чуть не нарвались на чопов и в итоге ушли через дыру в заборе, в самой дальней части завода. Пока пробирались сквозь разросшийся подлесок, загаженный пластиковыми бутылками, пакетами, обертками от шоколадок и рваными презервативами, Риня, не унимаясь, восхищался приключением. Он прямо так и говорил – «приключение», чем еще сильнее бесил Мишку.

Толку от Рини оказалось с гулькин нос. Да, он подтвердил, что Мишка в своем уме, но ни на шажок не приблизил к разгадке тайны. Хмуро шагая по пружинистому ковру из опавшей листвы, Мишка корил себя за то, что поддался искушению и запалил идиоту такое хорошее место. Но дело сделано. Предстояло смириться, что скоро о Еже узнает каждый райтер, каждый школо-ло, возомнивший себя сталкером. Но на остановке, под конусом желтоватого света, падающего от фонаря, Риня решил-таки принести хоть какую-то пользу.

– Прикинь, Михась, это Вортекс! – неожиданно сказал он, оторвавшись от телефона. – Я фотку у нас в группе провесил, и Майка его сразу узнала! Блин, а я думаю, что знакомое-то такое?!

Мишку как обухом огрели. Сразу вспомнились черно-белые рисунки, изредка появляющиеся в арках, на заборах, трансформаторных будках, а в особо дерзких случаях – прямо на стенах домов. Гигантский паук. Угольно-черный ворон с человечьим телом. Неясная тень с пустыми глазами. Живой дым, напоминающий сплетение тентаклей. Недостижимые шедевры не только на фоне чикокерской мазни, но даже на фоне тех, кто считался местной граффити-элитой. Среди петрозаводских райтеров Вортекс слыл легендой. Общался только в виртуале, в тематических группах, работал один, фестивалей и общих сходок избегал. Лицо не палил в принципе, даже своим. Называл себя последним сатанистом, говорил, что использует собственную кровь, когда нужно добавить красного, и всегда – всегда! – рисовал только Тьму.

– Охренеть! Верняк, Риня! А я, блин, уже всю голову сломал! Думаешь реально он?

– Хэ-зэ… Но похоже, факт, – Риня пожал плечами. – Это, в принципе, многое объясняет. Вортекс уже года три онлайн не был. Дорисовался, психопат долбаный…

От понимания, почему Вортекс уже несколько лет не выходил в Сеть, стало неуютно. Мишка поймал себя на том, что с опаской поглядывает в темноту, окружившую остановку, точно вражеские войска – неприступный форт. Риня тоже заметно поерзывал, втягивал голову в плечи. К счастью, вскоре подъехал троллейбус, и ребята торопливо спрятались в его железном чреве.

– А ты чего? – удивленно спросил Риня. – Тебе же на «единичке» через весь город пилить!

– Да ломово ждать, – отмахнулся Мишка.

Он надеялся, что Риня не услышит, как дрожит его голос.

Дома паника отступила. Мать устроила нагоняй за позднее возвращение. Попутно влетело за невыученные уроки, немытую посуду и разбросанные вещи. В общем, порожденный Вортексом уродец отступил на задний план. Но не ушел совсем.

Поздний ужин падал в желудок, чай приятно пах лимоном и сливами, негромко бубнили телевизор и мама, а где-то в подкорке ворочался щетинистый костлявый упырь. Ночь окружила дом, припав влажным лицом к окнам, Мишка видел, как ее тяжелое дыхание оседает на стеклах за тонким тюлем. Где-то там, во мраке, обитал черный, как сажа, кошмар, слившийся с темнотой, которая его породила.

Чтобы мать отстала, Мишка для виду полистал какой-то учебник. Ну какое, к черту, домашнее задание в выпускном классе?! Ничего не помогало. Ожившее граффити не шло из головы. Мишка перестал сопротивляться, отложил учебник и зашел в Интернет. В закрытой группе петрозаводских райтеров шло бурное обсуждение рисунка. Качество у фотки было отвратительным, но под темой уже собралось почти две сотни комментариев. В основном на тему: Вортекс это или кто-то так умело байтит.

Кифир: вы гонити вортекс вечно ужасы рисавал а этот няшный даже.

Mayka: Киф, не тупи. Это его стиль. У нас так никто больше не умеет. Ты так и за сто лет не научишься, точно!

Юнк: Ничего себе, няшный! Мы точно на один рисунок смотрим?!

ПашаКофе: Шикарный кусок! Вортекс стопрэ!

Dickie: Майка верно говорит, это Вортекс. Обрати внимание, как шикарно скинни-кэпы использует. И цветовая гамма его. Точно он.

Кифир: майка, иди в пень, афца!

Earl: Тут бы знать, когда кусок нарисован. Может ему три года, или сколько там Вортекс не появлялся? Риня а где эта стенка? Что-то пейзаж не узнаю…

Rinya_one: ага щас я тебе при всех такое место запалю!

Такая скрытность была не в характере Рини, и Мишка немного приободрился. Может, действительно не сдаст. Тогда, даже с уродцем в соседях, можно будет покрасить вдоволь. Обсуждение скатилось к флуду, дочитывать Мишка не стал. Отмотал к началу темы, кликнул, выводя фотографию на весь экран.

Нет. Даже будь фото лучшего качества, такое он ни за что не поставил бы на рабочий стол. Ёж притаился в темноте, хищно растопырив когти. Чуть размытый из-за плохой резкости, от этого он казался живым даже в двухмерном исполнении. А может, виной всему монитор, исказивший первоначальную картинку. Мишке казалось, что поза Ежа немного изменилась. И пятен на когтях раньше было поменьше. И глаза… эти жуткие глаза… гипнотизирующие голодной красной пустотой…

Неожиданный хлопок двери подбросил Мишку в воздух. В проеме стояла мать, всем своим видом излучая недовольство высшей степени. Мишкино сердце глухо отдавалось в барабанных перепонках, так что он не сразу понял, что от него хотят. Мать же от его несвоевременной глухоты рассердилась еще больше:

– Посуду. Мыть. Живо!

От ее тона вяли цветы и бежали мурашки по коже. Поспешно подскочив с кресла, Мишка отправился на кухню. Там, склонившись над грязными тарелками, он спиной принимал справедливые упреки до тех пор, пока мама не утомилась.

– В гроб мать загонишь гульками своими, – устало вздохнула она. – Все, дуй отсюда, я подымлю немного.

Она демонстративно приоткрыла оконную створку, впуская в кухню прохладный вечерний воздух. Темнота осталась снаружи, лениво покачиваясь у самой кромки света. Вид ее навевал тревогу. Мишка поспешил вернуться в свою комнату. На пороге замешкался, решая, не поделиться ли с матерью своими проблемами. Он даже замер вполоборота – так, чтобы видеть худую мамину спину в поношенной домашней футболке. Над растянутым воротом качался неаккуратный пучок плохо выкрашенных волос. Одной рукой мама сбивала пепел с сигареты, другой задумчиво перебирала выбившуюся из пучка прядь. В щель между створками форточки выплывал молочный дым.

В это мгновение Мишка ощутил такую щемящую нежность, что защипало в носу. Он тут же безжалостно задавил секундную слабость. Только его проблем матери сейчас не хватало! Он резко развернулся и застыл, так и не переступив порог. Лицом к лицу столкнувшись с Ежом.

Стоя на расстоянии вытянутой руки, тот смотрел на мальчика немигающими красными глазами. Стараясь не дышать, Мишка отступил на полшага. Уродец остался на месте. Длинные иголки с его спины в районе крестца складывались в черную закрученную змею, внатяжку повисшую над полом. Мишке не требовалось заглядывать в комнату, чтобы узнать, что другой конец уходит в монитор, а оттуда – в черный подвал на заброшенном заводе.

Какая-то пара сантиметров до разорванного горла. Пара сантиметров и пара секунд. У Мишки подкосились ноги. Пытаясь удержаться, он схватился за стену. За спиной раздался шум воды – мама набирала чайник. Чиркнула зажигалка, тихонько загудел газ. У соседей этажом ниже громко заработал телевизор. Почему-то все это не делало Ежа менее реальным. Он был здесь. Сейчас. И зубы его были в крови.

Тихонько клацая когтями по ламинату, Ёж отступил назад, точно приглашая Мишку войти. Мишка впервые рассмотрел его целиком, сразу заметив изменения. Впалый живот уродца безобразно раздулся, в уголке тонкогубой пасти запеклась багровая клякса. Колени Мишки затряслись, когда он понял, что случилось: Ёж насытился. Возможно, впервые с тех пор, как его создатель завершил последний штрих, невольно впуская эту тварь в наш мир.

В глубине комнаты Ёж опустился на четвереньки, по-собачьи закружился вокруг себя. Мишка не верил глазам – чудовище устраивалось на ночлег. Костлявые передние лапы легли крест-накрест, сверху их придавила колючая морда. Две красные точки, лишенные век, неотрывно следили за Мишкой. Невозможно сказать, спят они или бодрствуют.

Мысли лихорадочно метались в Мишкиной голове. Нужно что-то делать, и делать быстро. Нельзя все время торчать в коридоре, мама не поймет. А сказать ей правду ни в коем случае нельзя. Взрослый человек нипочем не поверит в оживший рисунок, непременно захочет проверить сам. О том, что будет, если мать зайдет в комнату со спящим Ежом, Мишка даже думать не хотел.

Он с опаской прикрыл дверь. В холодном поту, на подгибающихся ногах прошел в ванную, так, чтобы заметила мама. Включил воду, вывернув краны на полную. Только бы мама не вздумала войти в комнату, думал Мишка, лихорадочно терзая клавиатуру телефона. Только бы не решила прибраться или еще чего-нибудь.

Михась: Риня, выходи на связь! Фотку с уродом надо удалить, быстро! Он здесь, у меня в комнате! Пожалуйста, удали фотку!

Написал и отправил без всякой надежды. Плотно набитое брюхо Ежа оставляло Рине мало шансов. Мишка старательно гнал от себя картинки, в которых Риня лежал на пропитанном кровью ковре, зияя пустым вспоротым животом, обглоданный, безглазый… Но картинки уходить не желали. Логика была неумолима. Ёж неспроста пришел именно к тебе, говорила она. Только двое знали о тайне последнего граффити Вортекса. Теперь, похоже, только один.

Мишка продублировал сообщение по смс, отправил в личку в чате, во всех соцсетях, где они с Риней числились друзьями. Тишина в ответ. В отчаянии Мишка решился на крайние меры. С замирающим сердцем он набрал номер Рини и стал слушать протяжные гудки. Если телефон не ответит, значит…

Но телефон ответил. Правда, незнакомым голосом, испуганным и тонким.

– Риня? – удивился Мишка. – Риня, это ты?

– Это Гоша, – всхлипнула трубка.

Младший брат Рини, вспомнил Мишка. Гоша в свои восемь лет во многом умнее старшего братца. Это обнадеживало и пугало одновременно.

– Гошка, а Риню позови?

– Не могу, – трубка уже едва не плакала. – Он у себя в комнате заперся и не отвечает. Мама с папой в гости ушли, а он молчит. Только пугает меня, придурок тупой…

– Как пугает? – Мишка присел на край ванны, ватные ноги отказывались держать тело.

– Ходит там, вещи роняет, чавкает чем-то, а когда я его зову, к двери подходит и скребется. Я боюууууу…

Не выдержав, Гоша все же разревелся.

– Тише, тише, малой, успокойся! Не ной, как девка… – затараторил Мишка. – Успокойся, сейчас все решим. Мы ему еще потом подзатыльников навешаем, ага?!

– А-а-ага! – шмыгнул носом Гоша.

– Слушай, а телефон у тебя откуда?

– Риня его в кухне бросил, – Гоша еще всхлипывал, но уже не ревел в голос.

– Так… так… так… – задумчиво бормотал Мишка. Мысль, лихорадочно проталкивающаяся среди сонма других, потихоньку оформлялась во что-то конкретное. – Слушай, а ты в его Контакт можешь с телефона зайти?

– Конечно, – уже увереннее, даже как будто чуточку обиженно ответил Гоша. – Этот придурок пароль в память вбил.

– Малой! – Мишка едва не заорал от радости, но тут же собрался и хитро предложил: – Слушай, малой, а че ты теряешься?! Хочешь Рине падлу устроить?

– Ага! – с готовностью выпалил маленький гаденыш.

– Риня сегодня в райтерскую группу залил одну фотку, там такое граффити с уродцем… кучу комментов собрал. Потри ее, Риню там сразу все зачмырят.

– Почему? – наивно спросил Гоша.

– Потому что третья заповедь Интернетов: трешь и банишь, значит – пидарас! – уверенно ответил Мишка. – Только ты это, малой… фотку не открывай, сразу тему сноси, понял? Не открывай – просто удали. Совсем.

Мишкины слова подействовали как надо. Гоша злодейски захихикал, предвкушая месть старшему брату. Испуга в голосе как не бывало.

– Фотку удалишь – телефон брось, чтобы он не допер, что это ты. Ну и это… в комнату к Рине не ломись. Лучше где-нибудь на кухне посиди, дождись предков. Все понял? А теперь давай быстро!

Мишка нажал отбой. Неторопливо завернул краны, вытер вспотевшее лицо свежим полотенцем. Сколько нужно времени, чтобы удалить фотографию из Сети? Десять секунд на все про все? Пятнадцать? Мысленно считая от шестидесяти к нолю, Мишка вышел из ванной, пересек коридор и встал напротив двери в свою спальню. В зале телевизор разговаривал голосом вечернего телеведущего. Мама поддерживала его негромким смехом.

…три, два, один. Мишка выдохнул и распахнул двери. В комнате никого не было. Лишь едва заметные грязные следы на ламинате. Не доверяя себе, Мишка вышел с телефона в Сеть. В группе «Райтеры-Птз» царило молчание. Фотография исчезла вместе с бурным обсуждением. На стенке висел одинокий крик души:

Mayka: ей! Верните кусок, волки!

Входить в собственную комнату было до одури страшно. Но все же Мишка робкими шагами, готовый выскочить обратно в любой момент, добрался до компьютера. На всякий случай обследовал каждый уголок комнаты, даже под кровать заглянул. Пусто. Будто не было здесь никакого Ежа.

Мишка с облегчением упал в кресло. Громко-громко выдохнул, унимая бешено колотящееся сердце. Только сейчас он понял, что в недалеком будущем ему предстоит разговор со следователями. Странные сообщения, которыми он засыпал Ринины аккаунты, наверняка вызовут подозрения. Но эта проблема сейчас казалась такой мелкой, недостойной внимания, что Мишка выбросил ее из головы. Как говорит мама, проблемы надо решать по мере их поступления.

Пытаясь прийти в себя, Мишка бездумно скролил новостную ленту: котики, голые девки, аниме, еда и селфи-самострелы, посты и репосты, лайки и комменты. Бессмысленная информация, не задерживаясь в голове надолго, летела мимо, заодно выдирая кусочки темных воспоминаний. Именно этого сейчас хотелось Мишке – стереть, сгладить кошмар, так нахально вторгшийся в его жизнь. Уже через полчаса Мишка начал всерьез задумываться, а не привиделось ли ему это? И только взгляд, брошенный на затоптанный Ежом пол, уверял – нет, не привиделось.

Телевизор в зале давно перешел на шепот. Заскрипел старый диван – это мама легла спать. А Мишка все крутил и крутил ленту новостей. Он думал о том, что надо бы еще раз выбраться в заброшенный двор и закрасить то дьявольское граффити. Из баллончика, ясно-понятно, не выйдет, а вот если презики краской наполнить да разбомбить, это и с дистанции можно. Да, пожалуй, действовать придется именно так, подумал Мишка. Только краску надо будет взять белую. Обязательно белую.

Что-то неуловимо знакомое царапнуло ему глаз. Раньше, чем Мишка успел осознать, палец щелкнул мышкой, раскрывая во весь экран фотографию… ту самую фотографию, что меньше часа назад удалил мелкий Гошка. Ёж на ней стоял пригнувшись, готовый к прыжку. Красные глазки с голодным упрямством сверлили Мишку, который вжался в кресло, пытаясь стать маленьким, незаметным, как букашка… Парализованный иррациональным страхом, Мишка сидел не в силах закрыть новость.

«Петрозаводск и Карелия»: Граффити – это хулиганство и вандализм, но иногда и среди уличных рисунков встречаются настоящие шедевры!

И три сотни лайков. И сотни полторы репостов. Широко раскрытыми от ужаса глазами Мишка смотрел на тех, кто поделился новостью, пустив смертоносное фото гулять по Интернету.

«Карелия, 21 век». Двадцать шесть тысяч подписчиков.

«Губерния Дейли». Тридцать пять тысяч подписчиков.

«Подслушано в ПТЗ». Тридцать одна тысяча подписчиков.

«Объявления. Карелия», «Молодежь Петрозаводска», «Петрозаводск сегодня»… Десятка три разнообразных групп, с тысячами подписчиков, добровольно открывших свои мониторы черному колючему злу.

Мишка всхлипнул и только сейчас понял, что плачет. От испуга, от жалости к себе, от несправедливости происходящего. Он не заметил, когда стена на фотографии опустела. Лишь почувствовал на шее горячее дыхание.

За его спиной негромко фыркнул Ёж.

К утру кто-то утащил фотографию в паблик «Лепры». Два миллиона подписчиков…