Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Ты, Венера, через долгий срок
Вновь войну начала? Сжалься, прошу, прошу!
Я не тот, что под игом был
У Цинары моей кроткой! Ты сладостных
Купидонов мать грозная,
Перестань гнуть меня, ныне бесстрастного,
Десять лустр пережившего,
Властью нежной! На зов юношей трепетный
Снизойди, – к Павлу Максиму
На крылах лебедей, пурпуром блещущих,
Ты взнесись с шумной свитою,
Если хочешь зажечь сердце достойное.
Знатен он и собой красив,
И готов постоять за обездоленных.
Всем искусствам обученный,
Далеко пронесет он твой победный стяг.
И когда над соперником
Верх возьмет, превзойдя щедрого щедростью.
У Албанского озера,
Под кедровым шатром, образ твой мраморный
Он воздвигнет, – ты будешь там
Дым курений вдыхать и веселить свой слух
Лирой и берекинтскою
Флейтой, к ним примешав звуки свирельные.
Дважды в день пред тобою там
В пляске будут ходить отроки с девами,
И во славу твою трикрат
Бить о землю стопой, бить, точно Салии.
Мне же девы и отроки
Чужды; больше надежд нет на взаимную
Силу страсти; пиры претят;
И чела не хочу я обвивать венком.
Но увы! почему слеза
По щеке, Лигурин, крадется робкая?
Почему среди слов язык
Так позорно молчит, он, что молчанью враг?
В грезах сонных тебя порой
Я в объятьях держу, или по Марсову
Полю вслед за тобой несусь,
Иль плыву по волнам, ты ж отлетаешь прочь!
Тот, держась на крыльях, скрепленных воском,
Морю имя дать обречен, как Икар,
Кто, о Юл, в стихах состязаться – дерзкий —
С Пиндаром тщится.
Как с горы поток, напоенный ливнем
Сверх своих брегов, устремляет воды,
Рвется так, кипит глубиной безмерной
Пиндара слово.
Стоит он всегда Аполлона лавров:
Новые ль слова в дифирамбах смело
Катит, мчится ль вдруг, отрешив законы,
Вольным размером;
Славит ли богов иль царей, героев,
Тех, что смерть несли поделом кентаврам,
Смерть Химере, всех приводившей в трепет
Огненной пастью;
Иль поет коня и борца, который
С игр элидских в дом возвратился в славе,
Песнью, в честь его, одарив, что сотни
Статуй ценнее;
С скорбною ль женой об утрате мужа
Плачет, ей до звезд его силу славит,
Нрав златой и доблесть, из тьмы забвенья
Вырвав у Смерти.
Полным ветром мчится диркейский лебедь
Всякий раз, как ввысь к облакам далеким
Держит путь он, я же пчеле подобен
Склонов Матина:
Как она, с трудом величайшим, сладкий
Мед с цветов берет ароматных, так же
Понемногу я среди рощ прибрежных
Песни слагаю.
Лучше ты, поэт, полнозвучным плектром
Нам споешь о том, как, украшен лавром,
Цезарь будет влечь через Холм священный
Диких сигамбров.
Выше, лучше здесь никого не дали
Боги нам и рок, не дадут и впредь нам,
Пусть хотя б назад времена вернулись
Века златого.
Будешь петь ты радость народа, игры,
Дни, когда от тяжб отрешится форум,
Если бог к мольбам снизойдет, чтоб храбрый
Август вернулся.
Вот тогда и я подпевать уж буду, —
Если ст_о_ит речь мою слушать, – счастлив
Тем, что Цезарь к нам возвращен: «О славься,
Красное солнце!»
Шествию его «о Триумф!» не раз мы
Возгласим тогда – «о Триумф!» Ликуя,
Государством всем благосклонным вышним
Ладан воскурим.
Твой обет – быков и коров по десять,
Мой обет – один лишь теленок; ныне,
Мать покинув, он на лугу цветущем
В возраст приходит,
И рога его подражают рожкам
В третий день луны молодой; примета
Есть на лбу – бела, как полоска снега, —
Сам же он рыжий.
Тот, кого, Мельпомена, ты
При рожденьи хоть раз взглядом приветила,
Не прославится в Истмиях
Знаменитым бойцом, и победителем
Не помчится на греческой
Колеснице. Его ратные подвиги
Не введут триумфатором
В Капитолий за то, что он надменные
Смел угрозы царей во прах.
Нет! Но воды, Тибур плодотворящие,
И дубравы тенистые
В эолийских стихах славу родят ему.
В Риме, городе царственном,
Молодежью включен быть удостоен я
В круг поэтов излюбленных,
И меня уж язвит меньше зуб Зависти.
О, на лире божественной
Звуки славные струн дивно родящая,
Муза, песнь лебединую
Рыбам властная дать, если восхочешь ты!
Это твой только дар благой —
Что прохожим знаком я становлюсь теперь,
Как хозяин родимых струн, —
Что живу и любим, если любим я стал.
Орлу царем быть птиц поручил Отец;
Царю богов он молниеносцем был;
При похищеньи Ганимеда
Верность его испытал Юпитер.
Птенца когда-то пылкость – отцовский дар —
Его толкнула вон из гнезд? лететь,
Труда незнавшим; ветер вешний
Робкого новым движеньям в небе
Учил, согнавши тучи. Затем его
К земле, к овчарням пылкий порыв увлек;
А ныне жажда пищи, брани
Гонит его на борьбу с драконом.
В лугу отрадном, тешась травой, коза
Вдруг видит львенка (в пору, как прогнан он
От груди матери) и чует —
Сгубят ее молодые зубы…
Такой же страх винд_е_ликам Друз внушил,
Когда в Ретийских Альпах он вел войну.
Откуда взяли те обычай
Всюду, как встарь амазонки, острый
Носить топорик в правой руке, – искать
Я бросил: право, все не дано нам знать.
Орды, победные доселе,
Все перед юношей мудрым пали,
Поняв, какая сила талант и ум,
Когда воспитан в доме, что люб богам,
И что отеческой заботой
Август для юных Неронов сделал.
Рождают храбрых храбрые; лишь отцов
Наследье – доблесть коней младых, быков;
Орлы жестокие не могут
Мирных на свет произвесть голубок.
Расти ученье силы врожденный дар,
Уход разумный доблесть в груди крепит;
Когда же нравственность слабеет,
Все благородное грех позорит.
Обязан чем ты роду Неронов, Рим,
Тому свидетель берег Метавра, там
Разбит был Газдрубал в тот чудный
День, что рассеявши мрак, впервые
Победы сладкой Лацию радость дал,
С тех пор как, словно пламя в сухом бору,
Иль Евр над морем Сицилийским,
Мчался верхом Ганнибал чрез грады.
В счастливых войнах римский народ тогда
Расти уж стал, и в храмах, безбожно так
Рукой пунийца разоренных,
Вновь водворились благие боги.
Коварный молвил враг Ганнибал тогда:
«Волков добыча хищных – олени мы
Идем на тех, кого избегнуть
Было бы высшим триумфом нашим.
Народ сей после Трои сожженья смог,
В волнах этрусских долго блуждав, донесть
Отважно до брегов авзонских
Отчих богов и детей, и старцев.
Как дуб секирой срезан, сильней растет
В густых дубравах Алгида, так и он
Средь тяжких битв и поражений
Дух укрепляет самим железом.
Росла не пуще Гидра, когда Геракл,
Томясь бесчестьем, головы ей рубил;
Не знали Фивы Эхиона
Чудищ грозней, иль народ Колхиды.
Утопишь глубже – выникнет краше он;
Поборешь – свергнет вдруг победителя
С великой славой и вступает
В битвы, что после восхвалят жены.
Гонцов мне гордых слать в Карфаген уже
Нельзя отныне: пали надежды все
С тех пор, как Газдрубал сражен был, —
Имени нашего счастья пало.
Все могут сделать Клавдия войск полки:
Их жизнь Юпитер сам, благосклонный к ним,
Хранит; их мудрые расчеты
В брани опаснейший миг спасают».
Сын блаженных богов, рода ты римского
Охранитель благой, мы заждались тебя!
Ты пред сонмом отцов нам обещал возврат
Скорый, – о, воротись скорей!
Вождь наш добрый, верни свет своей родине!
Лишь блеснет, как весна, лик лучезарный твой
Пред народом, для нас дни веселей пойдут,
Солнце ярче светить начнет.
Как по сыну скорбит мать, если злобный Нот
По карпатским волнам плыть не дает ему,
Не давая узреть дома родимого
Больше года; как мать, молясь,
Иль обеты творя, или гадаючи,
Не отводит очей от берегов крутых,
Так, тоской исходя, родина верная
Все томится по Цезарю.
Безопасно бредет ныне по пашне вол;
Сев Церера хранит и Изобилие;
Корабли по морям смело проносятся;
Ни пятна нет на честности;
Не бесчестит семьи любодеяние;
Добрый нрав и закон – цепь для распутников;
Матери родовым сходством детей горды;
За виной кара следует.
Кто боится парфян, кто скифа дерзкого?
Кто германской страны, диким отродием
Столь чреватой? На то Цезарь наш здравствует!
Кто войны с злой Иберией?
На холмах у себя день свой проводит всяк,
Сочетая с лозой дерево вдовое,
И, домой воротясь, пьет, на пиру к тебе,
Словно к богу, взываючи.
Он, с мольбою к тебе и с возлиянием
Обращаясь, твое чтит имя божие,
Приобщая его к Ларам, – так в Греции
Чтят Геракла и Кастора.
«О, продли, добрый вождь, ты для Гесперии
Счастья дни!» – по утрам так мы и трезвые
Молим, молим мы так и за вином, когда
Солнце к морю склоняется.
Бог, чью месть за дерзкий язык изведал
Род Ниобы весь, похититель Титий,
И Ахилл, едва не вошедший в Трою
Победоносно.
Воин всех сильней, но тебе не равный,
Хоть родился он от Фетиды-нимфы;
Хоть копьем своим приводил он в трепет
Башни дарданцев.
Словно гордый кедр, что секирой срублен,
Словно Евром вдруг кипарис сраженный,
Рухнул наземь он и главой уткнулся
В прах илионский.
Он в обман не ввел бы – в коне сокрытый,
В том, что ложно был посвящен Минерве —
Тевкров, как на грех, пировавших, двор весь
В радостной пляске;
Нет, он въявь гроза для плененных – ужас! —
Ввергнул бы в огонь и детей, не знавших
Речи; даже тех – о позор! – что скрыты
В матери чреве.
К счастью, Феб, твой глас и благой Венеры
Вняв, отец богов снизошел к Энею:
Стены дал ему возвести для града
С лучшей судьбою.
Мастер лиры, ты, обучивший Музу,
В Ксанфа ты струях омываешь кудри;
Будь защитой, Феб, Агиэй безусый,
Давна Камене!
Феб внушил мне дар вдохновенья, песни
Петь и имя мне даровал поэта.
Лучшие из дев и отцов славнейших
Отроки! Вас ведь
Всех берет под кров свой Диана-дева,
Чьи и рысь и лань поражают стрелы…
Вы блюдите такт, по ударам пальца,
Песни лесбийской.
Чинно пойте песнь вы Латоны сыну,
Пойте той, что свет возвращает ночью,
Рост дает плодам и движеньем быстрым
Месяцев правит.
Дева! Став женой, «Вознесла я» – скажешь
«Гимн богам во дни торжества, что Риму
Век протекший дал, а поэт Гораций
Дал мне размеры».
Снег последний сошел, зеленеют луга муравою,
Кудрями кроется лес;
В новом наряде земля, и стало не тесно уж рекам
Воды струить в берегах;
Грация с сестрами вновь среди Нимф уж дерзает, нагая,
Легкий водить хоровод.
Ты же бессмертья не жди, – это год прожитой нам вещает
Так же, как солнца закат.
Холод Зефиром сменен; весна поглощается летом,
С тем, чтоб и лето прошло;
И уже сыплет дары плодоносная осень, чтоб вскоре
Стала недвижно зима.
Месяца в небе ущерб возмещается быстро луною;
Мы же, когда низойдем
В вечный приют, где Эней, где Тулл велелепный и Марций, —
Будем лишь тени и прах.
Знает ли кто, подарят ли нам боги хоть день на придачу
К жизни, уже прожитой?
Пусть же минует все то рук наследника жадных, чем можешь
Жизнь ты свою усладить!
Стоит тебе умереть, лишь Минос приговор в преисподней
Свой над тобой изречет, —
Ни красноречье тебя, ни твое благочестье, ни знатность
К жизни, Торкват, не вернут.
Даже Дианой не мог Гипполит целомудренный к жизни
Взят быть из царства теней.
И не способен Тезей сокрушить цепи Леты, в которых
Страждет давно Пирифой.
Я б друзьям подарил с полной охотою
Чаши, мой Цензорин, медь, им желанную,
И треножники всем – греков почетные
Роздал я бы дары, не позабыв тебя,
Если б был я богат теми издельями,
Что Паррасий создал или создал Скопас, —
Этот в мраморе, тот краской текучею
Мастер изображать бога иль смертного.
Но нет средств у меня, и не нуждается
В дивах этих твой ум и обеспеченность.
В песне радость твоя, – песню ж могу я дать
И, даря, оценить всю ее стоимость…
Знаки, что на камнях врезаны волею
Граждан, дабы вернуть рати водителю
Жизнь по смерти и дух; бегство поспешное
Ганнибала; гроза, вспять обращенная
На него же; пожар града безбожного,
Карфагена, – вождя, имя кому дала
Покоренная им силою Африка,
Не прославят звончей песни калабрских Муз.
И, коль свиток хранить будет молчание,
За деянья свои ты не получишь мзды.
Чем бы стал славный сын Марса и Илии,
Если б зависть, сокрыв, подвиги Ромула
Обошла? А Эак? Милость, талант и глас
Всемогущих певцов перенесли его
В край блаженных, из вод выхватив Стиксовых,
Муза смерти не даст славы достойному:
К небу Муза ведет! И неустанного
Геркулеса на пир вводит к Юпитеру;
Тиндаридов звезда чуть не со дна морей
Извлекает корабль, бурей расшатанный,
И, лозою увит, Либер желаниям
Задушевным людей добрый исход дает.
Поверь, погибнуть рок не судил словам,
Чт_о_ я, рожденный там, где шумит Ауфид,
С досель неведомым искусством
Складывал в песни под звуки лиры.
Хотя Гомер и в первом ряду стоит,
Но все ж поэты: Пиндар, гроза-Алкей,
Степенный Стесихор, Кеосец
Скорбный, – еще не забыты славой.
Не стерло время песен, что пел, шутя,
Анакреонт, и дышит еще любовь,
И живы, вверенные струнам,
Пылкие песни Лесбийской девы.
Прельстясь кудрями пышными иль одежд
Златою тканью, роскошью царской, слуг
Числом, – из женщин не одна ведь
Страстью любовной зажглась Елена.
И Тевкр не первый стрелы умел пускать
Из луков критских; Троя была не раз
В осаде; не один сражались
Идоменей и Сфенел – герои.
В боях, достойных пения Муз; приял
Свирепый Гектор и Деифоб лихой
Не первым тяжкие удары —
Кару за юношей, жен стыдливых
Немало храбрых до Агамемнона
На свете жило, вечный, однако, мрак
Гнетет их всех, без слез, в забвеньи:
Вещего не дал им рок поэта.
Талант безвестный близок к бездарности,
Зарытой в землю. Лоллий! Мои стихи
Тебя без славы не оставят;
Подвигов столько твоих не дам я
Пожрать забвенью жадному без борьбы.
Тебе природой ум дальновидный дан,
Душою прям и тверд всегда ты
В благоприятных делах и трудных;
Каратель строгий жадных обманщиков —
Чуждался денег, всем столь желанных, ты;
Был консулом не год один лишь;
Добрый надежный судья, всегда ты
Превыше личной выгоды ставил честь,
Людей преступных прочь отметал дары
С презрением, и правосудья
Меч проносил сквозь толпу густую.
Не тот счастливым вправе назваться, кто
Владеет многим: имя счастливца тот
Носить достойней, кто умеет
Вышних даяньях вкушать разумно,
Привык суровой бедности гнет терпеть,
Боится пуще смерти постыдных дел,
Но за друзей и за отчизну
Смерти навстречу пойдет без страха.
Неприступный пока, мой Лигурин, щедро Венерою
Одаренный, когда первый пушок спесь пособьет твою,
И обрежут руно пышных кудрей, что по плечам бегут,
И ланиты, чей цвет розы нежней, грубой покроются
Бородою, тогда ты, Лигурин, в зеркало глянувши,
И не раз и не два скажешь с тоской, видя, что стал другим:
«Ах, зачем не имел, отроком быв, чувств я теперешних?
Не вернется, увы, свежесть ланит следом за чувствами!»
Бочка есть с вином у меня албанским, —
Девять лет ему; есть в саду, Филлида,
Сельдерей, венки чтобы вить; найдется
Плющ в изобилье, —
Он идет к твоим заплетенным косам!
Дом манит к себе, серебром смеется,
И алтарь, увитый вербеной, жаждет
Крови ягненка.
Все в руках кипит, и мелькают быстро
Там и сям, спеша, все служанки, слуги,
И огонь горит, и клубятся тучи
Черного дыма.
Но чтоб знала ты, на какую радость
Ты звана, скажу: мы справляем Иды, —
Тот апреля день, что Венерин месяц
Надвое делит.
Этот день – святей и дороже мне он,
Чем рожденья день, – Меценат желанный
От него ведет счет годам, что быстро
Все прибывают.
К Телефу ты льнешь всей душой, но Телеф,
Верь, не для тебя: он богатой девой
Занят и у ней, у резвушки милой,
Ныне в плену он.
Нас от жадных грез Фаэтон спаленный
Должен уберечь – он урок дал жуткий —
И Пегас, нести не хотев земного
Беллерофонта.
Дерево ты гни по себе, Филлида,
И, за грех сочтя о неровне грезить,
Не стремись к нему, а скорее эту
Выучи песню
И пропой ее голоском мне милым,
Страстью я к тебе увлечен последней,
Больше не влюблюсь ни в кого! – рассеет
Песня заботу.
Вот уж, спутник весны, веет фракийский ветр,
Гонит вдаль паруса, моря лаская гладь;
Льда уж нет на лугах; воды бесшумно мчат
Реки, талых снегов полны.
Вьет касатка гнездо; стонет она, скорбит;
Сердце бедной томит Итиса смерть; укор
Вечно К_е_кропу шлет, – зло ей пришлось царю
Мстить за дикую страсть его.
Вот пасут пастухи жирных овец стада;
Лежа в мягкой траве, тешат свирелью слух
Богу Пану, кому п_о_-сердцу скот хранить
В темных рощах Аркадских гор.
Будит жажду весна! Хочешь, Вергилий, пить
В Калах выжатый сок, Либера дар? Так знай:
Ты получишь вина, юношей знатных друг, —
Нарда только достань ты мне.
Нарда малый оникс выманит амфору,
Ту, что ныне лежит в складе Сульпиция.
Много новых надежд властно дарить вино,
Горечь тяжких забот смывать.
Жаждешь этих утех, так поспеши скорей
К нам с товаром своим: мысли такой я чужд —
Дать безмездно тебе мокнуть в моем вине,
Словно в пышном дому богач.
Право, медлить ты брось, всякий расчет забудь.
Помня мрачный костер, можно пока, дерзай
С трезвой мыслью мешать глупость на краткий срок:
Сладко мудрость забыть порой.
Вняли, Лика, моим боги желаниям,
Вняли, Лика! И вот ты уже старишься,
Но все хочешь казаться
Юной, – пляшешь, бесстыдница,
Пьешь и хочешь зазвать песнью дрожащею
Ты Эрота, а тот жертву ждет новую
На ланитах цветущей
Хии, цитры владычицы.
Он, порхая, дубов дряхлых сторонится
И тебя потому он обегает, что
У тебя уж морщины,
Зубы желты и снег в кудрях.
И ни косская ткань полупрозрачная,
Ни камней дорогих блеск не вернут тебе
Тех времен улетевших,
След которых лишь в записях.
Где же прелесть, увы, где же румянец твой.
Где движений краса? Облик где той-то, – той,
Что любовью дышала,
Сердце тайно в полон брала,
Состязаясь красой с юной Цинарою?
Но Цинаре судьба краткий лишь век дала,
Собираясь, вороне
Старой возрастом равную,
Лику долго хранить, чтоб этим зрелищем
Любоваться могли пылкие юноши,
Не без громкого смеха
Пред обугленным факелом.
Каким путем бы римский сенат, народ
Увековечить подвиги мог твои,
О Август, честь воздать заслугам,
Выбив на камне, вписав их в фасты?
Во всей вселенной, солнце какой бы край
Ни озаряло, ты – величайший вождь!
Винд_е_лики, кому латинян
Чужды законы, еще недавно
Твою узнали мощь на войне: народ
Генавнов дикий бревнов проворных Друз
Прогнал, двойное пораженье
Им нанеся и низвергнув башни,
Что враг в Альпийских грозных горах возвел.
А вскоре старший в доме Неронов дал
Жестокий бой свирепым ретам,
Волей богов обратил их в бегство.
В пылу сраженья стоило зреть его,
Как он без счета груди врагов дробил,
Что обрекли себя на гибель.
Словно бурливые воды ветер
Волнует южный, в пору, когда Плеяд
Созвездье тучи режет, полки врагов
Без устали теснил Тиберий,
В самую сечу с конем врываясь.
Как Ауфид бурный – туроподобный – вдруг
Чрез царство Давна волны свирепо мчит,
Полям и нивам апулийца
В гневе грозя наводненьем страшным,
Громил так Клавдий, ринувшись в смертный бой.
Одетых в латы варваров без потерь;
Кося и задних и передних,
Трупами землю устлал победно.
Ты войско, мудрость, милость богов ему
Сумел доставить. С той ведь поры, как порт
Тебе с мольбой Александрия
Вместе с дворцом, уж пустым, открыла,
Спустя пятнадцать лет тебе вновь дала
Фортуны милость добрый исход войны,
К деяньям, прежде совершенным.
Лавры прибавив и блеск желанный.
Узды не знавший прежде кантабр и перс,
Кочевник скиф и индус – дивятся все
Тебе, Италии и Рима
Здесь на земле, покровитель мощный!
Дивится Нил, что место рожденья вод
Таит, и Истр, и быстро текущий Тигр,
И Океан, чудовищ полный,
Ревом глушащий британцев дальних.
Тебе покорны: галлы, которым чужд
Пред смертью трепет; дикой земли сыны —
Испанцы; и тебя сигамбры
Чтят, кровожадные, сдав оружье.
Хотел я грады петь полоненные
И войны, но по лире ударил Феб,
Чтоб не дерзнул я слабый парус
Вверить простору зыбей тирренских.
Твой век, о Цезарь, нивам обилье дал;
Он возвратил Юпитеру нашему,
Сорвав со стен кичливых парфов,
Наши значки; он замкнул святыню
Квирина, без войны опустевшую;
Узду накинул на своеволие,
Губившее правопорядок;
И, обуздавши преступность, к жизни
Воззвал былую доблесть, простершую
Латинян имя, мощь италийскую
И власть и славу, от заката
Солнца в Гесперии до восхода.
Хранит нас Цезарь, и ни насилие
Мир не нарушит, ни межусобица,
Ни гнев, что меч кует и часто
Город на город враждой подъемлет.
Закон покорно вытерпит Юлия,
Кто воду пьет Дуная глубокого,
И сер, и гет, и перс лукавый,
Или же тот, кто близ Дона вырос.
А мы и в будний день и в день праздничный
Среди даров веселого Либера,
С детьми и с женами своими
Перед богами свершив моленье,
Петь будем по заветам по дедовским
Под звуки флейт про славных воителей,
Про Трою нашу, про Анхиза
И про потомка благой Венеры.
Войти с помощью соц. сетей: