Незримые особенности Павлова христианства
Различие между Иисусом евангелий и Иисусом Павла состоит в том, что в евангелиях Иисус понимается как учитель, поставленный Богом для возвещения вести, а Павлов Христос – сам объект вести. Павла не занимали конкретные обстоятельства жизни и деятельности исторического Иисуса. В своих посланиях он не говорил о Назарете, Галилее, родителях Иисуса, первосвященниках Анне и Каиафе и даже Ироде Антипе и Понтии Пилате. Вынося за скобки исторический контекст, он сосредоточивал внимание на том трехдневном периоде, который начался с ночи предательства Иисуса (1 Кор 11:23; опять-таки предатель Иуда не упомянут) и закончился воскресением Иисуса. Незримые особенности, лежащие в основе Павлова христианства, состоят в сложном учении о смерти и воскресении Господа Иисуса Христа, которое родилось в творческом мышлении Павла. В сравнении с этой концепцией богословие синоптических евангелий и Деяний апостолов выглядит приземленным, но под стать ей – мистический образ сверхчеловеческого Христа у Иоанна. Глубокое знакомство с иудаизмом и как минимум поверхностное знакомство с классической культурой вкупе с могучим духовным воображением позволили Павлу переосмыслить иудейские воззрения на мессианство, в частности воздаяние за самопожертвование мучеников, и создать из этих элементов впечатляющий доктринальный синтез, в котором Христос предстал как последний Спаситель.
Символика смерти и воскресения Христа
Взяв на вооружение и применив к Иисусу библейское понятие мессианского царя, чаемого последнего освободителя иудеев и восстановителя справедливости и добродетели на земле, Павел пошел дальше, чем создатели кумранской техники «пешер» и раввинистические экзегеты. Он создал величественную культовую драму с мифом умирающего и воскресающего Сына Божьего. Ее основные действующие лица – первый Адам (отец человечества) и Иисус Христос (второй или последний Адам). Также важные роли играют Авраам и Исаак, прообразы веры и самопожертвования. Основная тема таинства искупления – это искупление, принесенное смертью и воскресением последнего Адама. Так были исправлены последствия греха первого человека, который привел его и его потомство к утрате бессмертия.
Вместо того чтобы наслаждаться вечной жизнью в Эдемском саду, первый Адам позволил себя соблазнить змию/дьяволу (с помощью Евы). Так единственный акт непослушания («первородный грех», как назовет его св. Августин) приведет к утрате бессмертия, и смертный приговор поразит не только первую человеческую чету, но и их потомков. Зависть сатаны (Прем 2:24) и глупость Евы (Сир 25:24) привели к тому, что в каждом человеке появилась «злая склонность» («йецер га-ра» раввинов) и нечестивое сердце ( cor malignum – 2 Ездр 3:20–22). Тем самым, из-за греха первой человеческой пары все оказались подвержены смертью.
С точки зрения Павла, Адамов грех таинственным образом затронул природу человечества. Этот первородный грех (созданная Павлом концепция, не имеющая библейских и послебиблейских иудейских прецедентов) невозможно было исправить обычными человеческими усилиями. Не решил проблему и непосредственный спасительный акт Божий, совершившийся в исходе израильтян из Египта. Напротив, Синайский завет был связан с дарованием Торы, закона заповедей, которая своими запретами открывала грех иудеям. Согласно психологическому пониманию Закона Павлом, запрет как бы толкал людей вкусить запретный плод и одновременно приносил осуждение за последующие нечестивые дела:
...
Я не иначе узнал грех, как посредством Закона. Ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: «Не пожелай». Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание: ибо без закона грех мертв… когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер; и таким образом заповедь, данная для жизни, послужила мне к смерти…
( Рим 7:7–10 )
По мнению Павла, еще до великого искупления, явленного через смерть и воскресение Иисуса, праведность и духовное здоровье обретались через веру, а не соблюдение уставов (сначала данных потомкам Ноя, а затем, после исхода из Египта, иудеям). Самым первым и самым ярким образцом веры, всецелого упования на Бога, был Авраам. И праведником он был сочтен не потому, что исполнил какую-то заповедь (скажем, не потому, что сделал обрезание), а из-за своей героической веры. В возрасте 99 лет он поверил, что Всемогущий дарует ему ребенка, мужского наследника, от ранее бесплодной жены, которой к тому моменту было уже 90 лет. Более того, Авраам был оправдан за свою готовность принести в жертву этого сына, родившегося столь чудесным образом, в ответ на Божье повеление. Судя по всему, послебиблейская иудейская концепция «связывания Исаака», где библейская покорность Авраама соединялась с готовностью Исаака пойти на смерть, вдохновила Павла на идею искупительного характера смерти и воскресения Христа.
Уже примерно полвека я доказываю, что Павлово богословие искупительной жертвы Иисуса обязано рассказу об Аврааме и Исааке.2 Достаточно сопоставить Рим 8:31–32 («Тот, который сына Своего не пощадил, но отдал его за всех нас, как с ним не дарует нам и всего?») с Быт 22:16–17 («Мною клянусь, говорит Господь, что так как ты сделал это дело, и не пожалел сына твоего, единственного твоего, то Я, благословляя, благословлю тебя»).
Возможно, именно главу Быт 22 имел в виду Павел, когда сказал, что «Христос умер за грехи наши по Писанию» (1 Кор 15:3). Неслучайно отцы Церкви впоследствии считали Исаака прообразом Иисуса Искупителя. Не будем также забывать, что с середины II века до н. э. в одном из слоев иудейской традиции, впервые засвидетельствованном в Книге Юбилеев, дата связывания Исаака приходилась на Пасху. А ведь именно на Пасху пострадал и умер Иисус…
Общая логика Павла понятна. Каждый человек согрешил и заслуживает наказания. Наказание же – смерть, «последний враг» (1 Кор 15:26), которая есть «плата за грех» (Рим 6:23). Однако это положение дел, которое последовало за глупым поступком Адама, совершенно изменилось, когда Христос, безгрешный Сын Божий, соделался «грехом» (2 Кор 5:21), чтобы через его крестную смерть были искуплены все людские нечестия. В замученном теле распятого Христа Бог Отец наказал «грех во плоти» (Рим 8:3). Согласно Павлу, когда христиане верят в искупительный характер смерти и воскресения Христа, они мифически/ мистически умирают для греха и возрождаются к новой жизни. «Если один умер за всех, то все умерли. А Христос за всех умер, чтобы живущие… жили… для умершего за них и воскресшего» (2 Кор 5:14–15).
В Павловом богословском синтезе смерть Христа на Голгофе есть средоточие мировой истории. Именно поэтому Павел не проповедовал «ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого» (1 Кор 2:2). Все начинается с креста, и воскресение непосредственно следует из него. Эти два спасительных акта Иисуса потенциально искупляют и оживляют людей. Однако потенция не может стать реальностью без веры. В конечном счете вера в сакраментальный характер крещения (Павлов символ смерти и воскресения Христа) передает человеку спасительность креста и воскресения. Неслучайно в ранней церкви оглашенных (т. е. наставляемых в основах христианства) крестили на Пасху.
Под влиянием иудейских концепций Павлово христианство видело в крови распятия конечное исполнение храмовых жертвоприношений, понимавшихся как прообразы: с точки зрения Павла и его школы (как и с точки зрения раввинов), без крови не может быть искупления (В.Т.Йома 5а; Евр 9:22). Искупление обретается «во Христе Иисусе, которого Бог предложил в жертву умилостивления в крови его через веру» (Рим 3:24–25). Кульминация истории имела место, когда этот новый Исаак, новая пасхальная жертва, был пригвожден ко кресту: «Пасхальный агнец наш, Христос, заклан за нас» (1 Кор 5:7). Образ Исаака, сознательно идущего на смерть – на Пасху 15 нисана, согласно древней послебиблейской иудейской традиции – явно был в подсознании Павла.
У Павла избавление от греха и пробуждение к новой жизни через смерть и воскресение Искупителя – разные грани одной и той же духовной реальности. Все начинается с креста, но крест получает оправдание через удивительное и славное воскресение. Смерть Иисуса есть центр Павловой проповеди, но без веры в воскресение христианство рассыпалось бы. «Если же о Христе проповедуется, что Он воскрес из мертвых, то как некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых? Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес… и тщетна вера ваша» (1 Кор 15:12–14; см. G.Vermes, Jesus: Nativity – Passion – Resurrection , 2010, pp. 413–422).
Подведем итоги. Для Павлова христианства характерна убежденность в том, что верующие обретают – через веру в искупительную смерть и воскресение Иисуса – избавление от греха и возможность воскреснуть. Однако Павел считал, что нынешний век подходит к концу. Поэтому картина, нарисованная апостолом, была немыслима без концепции нового века, который должен начаться со второго пришествия Христа. В Павловом христианстве парусия мыслилась как последний акт религиозной драмы.
Возвращение Христа
Христианство Павла, как и религия, которую возвещал Иисус, отличалось ярким эсхатологическим пылом. Иисус неоднократно говорил, что Царство Небесное явится в его поколение (см. главу 2). Пожалуй, еще больший упор делал Павел на близость возвращения Христа и начало владычества Божьего.
Развитую форму Павловой эсхатологии мы находим уже на начальном этапе его проповеди, в Первом послании к Фессалоникийцам (51? год) и Первом послании к Коринфянам (около 53 года). Павел советовал фессалоникийцам ждать пришествия Иисуса, который внезапно явится с неба «как тать ночью» (1 Фес 5:2).
Без всяких экивоков и оговорок, с полной уверенностью, основанной на обетовании Христа, Павел утверждал, что он и его паства будут участвовать в этой великой встрече. Мастерскими штрихами апостол рисовал картину Конца:
...
Сам Господь при возвещении, при гласе архангела и трубе Божией, сойдет с неба… потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках навстречу Господу в воздухе, и так всегда с Господом будем.
( 1 Фес 4:15–17 )
Такая твердая вера в близость Второго пришествия, сохранявшаяся до конца I века, оказалась довольно опасной и для некоторых – смутительной. С одной стороны, пошли слухи, что парусия не приближается, а уже произошла . В фессалоникийской общине поговаривали, будто сам Павел – то ли устно, то ли письменно – сообщил, что Христос уже вернулся неким образом и вот-вот будет в Фессалониках (2 Фес 2:1–2). В результате жизненная рутина пошла кувырком. Некоторые верующие вообразили, что времена отдохновения уже начались, и перестали работать (2 Фес 3:6–13). Пришлось Павлу, несмотря на его убежденность в близости дня Господня, охлаждать неумеренный энтузиазм. Он даже расписал фессалоникийцам точный сценарий событий, которые должны произойти перед Концом.
...
Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога. Не помните ли, что я, еще находясь у вас, говорил вам это? И ныне вы знаете, что не допускает открыться ему в свое время. Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь. И тогда откроется беззаконник, которого Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего того, которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих за то, что они не приняли любви истины для своего спасения.
( 2 Фес 2:3–10 )
Когда Павел писал Послание к Римлянам (между 55 и 58 годом), он еще питал надежды, но научился осторожности и тщательнее выбирал слова: «Ныне ближе к нам спасение, нежели когда мы уверовали. Ночь прошла, а день приблизился» (Рим 13:11–12).
Поглощенность идеей Второго пришествия создала дополнительные проблемы и волнения в Павловых общинах, особенно в Фессалониках и Коринфе. Верующим нравилось, что при славном возвращении Господа живые будут вознесены на небеса. Но что станется с теми христианами, которые не дожили до великого дня Господня? Хотя они соединились со Христом через крещение, не получится ли, что им не суждено будет встретить Христа при парусии? Павел утешал сомневающихся. Когда придет Христос, умерших христиан пробудит труба Божья, и они воскреснут и присоединятся к живым христианам в хвале вернувшемуся Господу (1 Фес 4:15–16). Некоторые коринфяне, беспокоясь о друзьях и родственниках, не слышавших о благовестии, изобрели заместительное крещение за умерших. Интересно, что Павел не высказал им неодобрения (1 Кор 15:29).
По отрывкам из посланий к Фессалоникийцам, Коринфянам и Римлянам можно воссоздать величественную картину эсхатологических воззрений Павлова христианства. Конец наступит, когда благовестие достигнет западного края языческого мира – Испании (Рим 15:24). Приток полного числа язычников в церковь пробудит ревность у иудеев, которые хлынут толпами в христианство, и тогда «весь Израиль спасется» (Рим 11:11–12, 25–26), а с ним и все неиудеи.
В последний день иудеохристиане и языкохристиане узрят воскресение «мертвых во Христе», то есть почивших христиан. И все они таинственным образом встретят вернувшегося Господа где-то между небом и землей, и пребудут с ним вовеки (1 Фес 4:15–17). Христос восторжествует над всеми врагами Бога, над «всяким начальством, и всякой властью, и силой». Истребится и последний враг – смерть. Тогда Сын, которому все покорится, передаст Царство Отцу и сам покорится Отцу (1 Кор 15:24–28).
Воистину величественная картина! Сейчас современная технология донесла Евангелие до концов земли, но признаков скорой парусии не видно на экране духовного радара…
