Зримые особенности Павлова христианства

Сначала мы рассмотрим зримые особенности: крещение, преломление хлеба, харизматические феномены, христианский путь жизни и иерархическую организацию Церкви.

Какая реакция ожидалась от языческих слушателей Павла? Как происходило их воцерковление? Подобно палестинским христианам, они должны были уверовать в Искупителя, возвещенного Павлом, – распятого и воскресшего Иисуса Христа – и креститься в его имя. Когда коринфская церковь раскололась на группы, и одни стали считать наибольшим авторитетом Павла, другие – Аполлоса, третьи – Кифу, Павел задал им риторический вопрос: «Разве во имя Павла вы крестились?» (1 Кор 1:12–13). Имеется в виду, что крестились люди во имя Иисуса Христа, а не во имя тех или иных церковных лидеров. Более того, Павел подчеркивал, что Христос послал его не крестить, а благовествовать (1 Кор 1:17), и за вычетом редких случаев (1 Кор 1:14–16) крестили лишь его помощники.

Хотя Павел много говорил о харизматических дарах Духа, он не увязывал их с крещением (в отличие от автора Деяний). Его вклад в обряд посвящения был вероучительным и состоял в разъяснении духовного смысла. В контексте своей концепции искупления Павел считал, что в крещении человек мистически переживает смерть, погребение и крещение Иисуса. Тем самым обычный иудейский очистительный обряд обретал неожиданный смысл.

В иудаизме погружение в воду было избавлением от ритуальной нечистоты, вызванной телесными функциями (сексом, менструацией, деторождением), дерматологическими и половыми болезнями или соприкосновением с мертвым телом. У Иоанна Крестителя омовение покаяния понималось более духовно: как символ избавления от скверны греха. Базовый смысл – очищение – сохранился даже в обрядах, совершавшихся единожды (например, омовении прозелитов при принятии иудаизма). Погружение, связанное со вступлением в Завет у новых членов кумранской общины, также было во многом очистительным: «Когда его плоть… освятится чистой водой, она станет чистой через смиренное подчинение души всем заповедям Божиим» (1QS 3:9).

Павел же придавал крещальному бассейну глубокий аллегорический смысл. Этот бассейн символизировал гробницу, в которой тело распятого Иисуса пребывало до воскресения. Сходя в воду и выходя из воды, новообращенный аллегорически отождествлялся со смертью, погребением и воскресением Иисуса. Крещение мыслилось как таинство нового рождения.

Павлово понимание крещения ближе к идеям греческих, египетских, сирийских и персидских мистериальных культов, распространенных в Римской империи во времена Иисуса, чем к традиционному иудейскому и иудеохристианскому обряду очищения.

Помимо крещения, христианского обряда, который совершался над человеком раз в жизни, Павел унаследовал от предшественников еще одну культовую практику – общинную трапезу. Она называлась также «преломлением хлеба» и «благодарением» («Евхаристией»). Опять-таки Павел по-новому осмыслил ее, превратив в воспроизведение «вечери Господней», последней пасхальной трапезы Иисуса с апостолами в ночь перед распятием.

Из слов Павла можно заключить, что мистический смысл трапезы был открыт ему лично Христом: «Я от Господа принял то, что и вам передал» (1 Кор 11:23). Павел не говорит, что получил данный материал как часть апостольского предания о смерти, погребении и воскресении Иисуса (ср. 1 Кор 15:3: «я первоначально преподал вам то, что и сам принял»). Если я правильно понимаю, мистическое осмысление Тайной вечери восходит не к синоптическим евангелистам, составившим свои повествования между 70 и 100 годом н. э., а к Павлу, который писал свои письма в начале 50-х годов. Похоже, что эта идея вошла в традицию евангелий от Марка и Матфея через Луку, ученика Павла, чей рассказ о Тайной вечере отражает воззрения его учителя. Только Павел и Лука сообщают, что Иисус велел повторять этот обряд. Павел усматривал здесь двойную аллегорию: верующие участвуют в искупительной смерти и воскресении Христа и становятся частью мистического тела Христа – Церкви. С точки зрения Павла, те, кто вкушают хлеб и вино Евхаристии, обретают мистическую и сакраментологическую связь с искупительной смертью Христа.

Поскольку хлеб символизировал плоть Иисуса, вкушавшие его также духовно превращались в единое тело – Церковь: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» (1 Кор 10:16–17; ср. Рим 12:4–5).

При таком высоком понимании общинной трапезы неудивительно, что плебейские ученики Павла в Коринфе недотягивали до нужных стандартов мысли и поведения. Павел сетовал, что члены общины не дорожат единством, разделяются по социальному признаку (1 Кор 11:18; ср. 1:12), да и во время самой вечери ведут себя недолжно. Вместо того чтобы всем вкушать одну еду, каждая семья приносила свое, и в результате бедняки уходили униженными и голодными, а богатые объедались деликатесами и напивались (1 Кор 11:21–22, 33–34). Странная картина коринфской церкви создается, когда Павел запрещает коринфянам не есть за одним столом с пьяницами, идолопоклонниками, клеветниками, мошенниками, развратниками и стяжателями (1 Кор 5:11).

Как бы то ни было, преломление хлеба («вечеря Господня»), как его понимал Павел, стало краеугольным камнем культа в языческом христианстве и остается таковым доныне.

Харизматическая духовность, характерная для Иисуса и апостольской церкви в Палестине (глоссолалия, исцеления, явления ангелов – см. Деяния апостолов), была распространена и в Павловых общинах (если ситуация в коринфской церкви типична для языкохристианства). Павел выделяет десять духовных даров, существующих ради общего блага.

Исцеления, чудотворения и глоссолалию мы уже встречали в первых главах Деяний. У читателя создается впечатление, что как в палестинских, так и в Павловых церквах, харизматический опыт был делом обычным. Однако в палестинских иудейских кругах считали, что чудесный характер харизматических феноменов есть знак благоволения свыше, а Павел полагал, что эти вещи, особенно глоссолалия, потенциально могут быть контрпродуктивны для богослужений его языкохристианских общин.

Сказано, что глоссолалия апостолов на Пятидесятницу была понятна толпе очевидцев (Деян 2:6), – коринфская же глоссолалия звучала как непонятная экстатическая болтовня. Она приписывалась внушению Святого Духа, но, по мнению Павла, назидала лишь самих ораторов (причем ораторов-мужчин, поскольку Павел не разрешал женщинам открывать рот в церкви – 1 Кор 14:34; ср. 1 Тим 2:11–12). Однако такой бессмысленный шум больше отвлекал и смущал, чем учил, общину. Поэтому Павел считал его допустимым на церковных встречах лишь в том случае, если есть харизматический истолкователь (1 Кор 14:9–11). В отсутствие же толкователя глоссолалисты должны тихо говорить «тайны Духа» Богу – иначе никто ничего не поймет (1 Кор 14:2). Павел добавлял, явно не собираясь хвастаться, что мог бы говорить языками больше всех коринфян вместе взятых, но предпочитает наставлять их удобопонятным образом, а не священной тарабарщиной: «В церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим… нежели десять тысяч слов языками» (1 Кор 14:18–19).

Зато Павел очень высоко ставил дар пророчества: «Пророчествующий превосходнее того, кто говорит языками, разве он притом будет и изъяснять, чтобы церковь получила назидание» (1 Кор 14:5). Ради порядка на богослужении Павел был полон решимости контролировать восторженные попытки говорить в Духе. Скажем, во время богослужения разрешалось говорить языками или пророчествовать максимум двумтрем людям (1 Кор 14:27–29). Как я однажды сказал на выступлении в Обществе друзей, богослужение в коринфской общине походило на квакерское собрание, которое оживлялось пениями и возгласами пятидесятнической службы.

Что касается внешнего поведения, Павловы языкохристиане не соблюдали обрядовые и пищевые установления Закона Моисеева. В частности, мужчины не делали обрезание (оно существенно снизило бы привлекательность христианства для язычников!). В ходу были лишь правила апостольского собора, которые запрещали вещи особо гнусные для иудеев и иудеохристиан. А именно, следовало воздерживаться от идоложертвенного, от мяса удавленных животных, от крови и некоторых видов секса (Деян 15:19–21; см. главу 3). В соответствии с решением апостольского собора Павел говорил, что остальные культовые установления Торы языкохристианам соблюдать необязательно.

Все же среди языкохристиан шли споры относительно мяса, принесенного в жертву языческим богам. (Его можно было купить на рынках.) Некоторые, усвоив иудейскую точку зрения, что богов других народов не существует, считали возможным есть любую пищу, хотя бы и посвященную «идолам». Павел советовал им следующее: «Все, что продается на мясном рынке, ешьте без всякого исследования, со спокойной совестью» (1 Кор 10:25). Другие не делали подобных выводов или считали, что языческие боги существуют и являются злом, а потому возмущались собратьями по вере, которые вкушали пищу со «стола бесов». Отсюда рекомендация Павла сильным: «Берегитесь, чтобы ваша свобода не послужила соблазном для немощных» (1 Кор 8: 1–10; 10:19–21, 26–29; ср. Рим 14:13–21).

Ни в одном из посланий Павла нет общего кодекса поведения для верующих. Однако в конце некоторых посланий есть списки нравственных правил, отражающих тогдашнюю иудейскую этику. Особенно детальный перечень мы находим в Послании к Римлянам (главы 12–15). Чего там только нет: не будьте о себе слишком высокого мнения. Живите во взаимной любви. Терпеливо переносите страдания. Будьте гостеприимны. Живите в мире друг с другом. Если ваш враг голоден, накормите его. Слушайтесь властей и платите налоги. Одним словом, любите ближнего как самих себя.

Коринфян Павел просил откладывать для нищих деньги в первый день каждой недели, день христианского собрания для «преломления хлеба» (1 Кор 16:2; ср. Деян 20:7; Дидахе 14:1; ср. также CD 14:12–16). В Послании к Галатам (5:19–23) он противопоставляет дела плоти (разврат, нечистоту, распущенность, идолопоклонство, колдовство, пьянство и т. д.) плодам Духа (любви, радости, миру, терпению, доброте, щедрости, самодисциплине и т. д.). Неоднократно мы видим призывы к миру и гармонии: мужьям – любить жен, женам – слушаться мужей, детям – чтить родителей, отцам – не раздражать сыновей, а рабам – уважать хозяев.

Помимо этих общих мест есть и конкретные заповеди, которые, по словам Павла, восходят к Иисусу. Вдобавок к установлению о вечери Господней (1 Кор 11:23) он упоминает еще две заповеди Господа. Получил он их, надо полагать, не лично от Иисуса, а из апостольского предания. Это абсолютный запрет на развод (1 Кор 7:10–11; без исключения в случае супружеской измены, как в Мф 5:32; 19:9) и дозволение проповедникам получать питание от церквей (1 Кор 9:14).

В дополнение к библейским заповедям и заповедям Господа, Павел давал еще и советы от себя. Например, он рекомендовал верующим не менять своего брачного статуса в эсхатологическую эпоху, но посвятить себя целиком вхождению в Царство Божье.

Павел был холостяком и предлагал верующим следовать своему примеру, но в отличие от ессейских аскетов, не делал безбрачие обязательным. Кому трудно жить одному, может жениться (1 Кор 7:8–9), хотя из-за катастрофических условий конца времен женатых ждет больше бед, чем неженатых (1 Кор 7:28). Павел даже следовал мягкой линии в следующем вопросе: допустим, один из супругов обратится в христианство, – если его неверующий партнер согласится жить вместе, расторгать брак не надо. Другое дело, если неверующий сам захочет уйти или будет делать супружескую жизнь невыносимой. Тогда христианин или христианка вправе вступить в новый брак (1 Кор 7:12–15). Эта норма и поныне входит в католический «Кодекс канонического права» (каноны 1143–1144).

Есть еще спорный случай «девственных супругов» (т. е. пар, которые избрали временное или постоянное сексуальное воздержание). Если муж чувствует, что не в силах больше сдерживаться, Павел разрешает (без энтузиазма) перейти к полным брачным отношениям: «Если страсти слишком сильны, пусть женится, как хочет. Греха в этом нет» (1 Кор 7:36–38). И наконец, так же нехотя, он дозволяет вдове выйти замуж за христианина, хотя и считает, что лучше для нее оставаться одной (1 Кор 7:40).

Поскольку первоначальная иудеохристианская церковь Палестины существовала на небольшой территории и была численно невелика, ее руководство состояло преимущественно из Петра с одиннадцатью апостолами, Иакова, брата Господня, и, видимо, других членов семьи Иисуса (1 Кор 9:5). Добавим сюда учеников, которых избрали лидеры: семь дьяконов, Иуда Варсава, Сила и Варнава (коллеги Павла), Иоанн Марк (племянник Варнавы, спутник Павла и Петра (1 Петр 5:13), и, видимо, автор древнейшего евангелия).

Если на Святой Земле апостолы могли руководить местными общинами, находившимися относительно недалеко от Иерусалима, широкий географический разброс Павловых общин в Сирии, Малой Азии, Греции и Италии не позволял Павлу лично следить на многими конгрегациями, основанными в ходе его миссионерских путешествий. Иногда он наведывался в эти общины или посылал в них товарищей (Тимофея, Тита, Силу), но быстро осознал, что без крепкой административной структуры новые церкви распадутся. Павловы неофиты, большей частью простые греки из низших классов (хотя имелись и состоятельные торговцы и ремесленники), были не готовы к религиозному самоуправлению. Поэтому Павел придумал для них особое административное устройство, основанное не на совете старейшин (как в иудейских синагогальных общинах Палестины и диаспоры), а на единичных блюстителях (епископах), которым помогали пресвитеры и работники милосердия, называемые дьяконами и дьякониссами. Ближайшую параллель этому языкохристианскому устройству мы находим у кумранитов, где во главе каждой общины стоял блюститель-священник. Не исключено даже, что кумранским примером Павел и вдохновлялся. По церковному преданию, два ближайших помощника Павла, полуеврей Тимофей (сын матери-еврейки и отца-язычника) и язычник Тит, были назначены епископами Эфеса и Крита.

Функции епископа и требования к кандидатам на эту должность перечислены в Пастырских посланиях (1–2 Тим, Тит). Большинство ученых считают, что эти послания написаны не лично Павлом, а его учениками от его имени. Требования к епископу отражают общество, из которого происходили члены Павловой церкви. Они также отражают стадию, когда эсхатологический энтузиазм, порожденный Иисусом и поначалу разделявшийся Павлом, уже шел на спад.

Пастырские послания и Учение двенадцати апостолов показывают, какими интеллектуальными и нравственными качествами должен обладать епископ (1 Тим 3:2–7; Тит 1:7–13; Дидахе 15:1). Он должен быть хорошим учителем и одаренным полемистом, понимать здравое учение и уметь защитить его от сеятелей лжи, особенно сторонников «иудейских басен» (видимо, пытавшихся навязать языкохристианам обрезание и соблюдение всего Закона Моисеева). Епископа следует выбирать не из неофитов: столь быстрое продвижение может наполнить его гордыней. Вдобавок к учительству и апологетике на епископе еще лежат и пастырские обязанности. Опять-таки мы находим параллель в кумранском «Дамасском документе»: блюститель описан как отец и пастырь, любящий и защищающий своих детей (CD 13:7–10). Кроме того, епископ несет ответственность за церковные фонды. Соответственно, нельзя ставить на эту должность человека алчного и падкого до наживы.

Вообще епископ мыслится как образец добродетели. Он должен быть безупречным, благоразумным, воздержанным, не пьющим, мягким и самодисциплинированным, а также иметь хорошую репутацию среди неверующих. Как ни странно это может показаться католикам с их безбрачным клиром, недостаток брачного опыта считался в Павловой церкви препятствием к поставлению на должность епископа. Кандидат должен быть женатым не более одного раза: если он овдовел, ему нельзя было жениться вторично. Способность управлять собственной семьей и растить детей считалась доказательством, что человек сможет печься о пастве. Любопытно, что Павел, убежденный холостяк, и даже Иисус, не прошли бы по критериям на благородное и сложное епископское служение!

Основные помощники епископа – пресвитеры. Они также проповедовали, учили и окормляли паству. Опять-таки их следовало выбирать из числа женатых глав благочестивых семейств и, подобно епископам, они имели право на материальную поддержку со стороны своих общин (1 Тим 5:17–18; Тит 1:6).

Интересно, что ни пастырские послания, ни Учение двенадцати апостолов не уделяют особой роли епископам и пресвитерам в связи с вечерей Господней. Их задачи – сугубо дидактические и пастырские. Евхаристия же была общинным обрядом, да и другой главный обряд, крещение, мог совершаться любым человеком. Задачи дьяконов не проясняются в 1 Тим 3:8–13, но в Деяниях апостолов – это социальные работники (Деян 6:2). Кандидатов выбирали из людей глубоко верующих, женатых не более одного раза, хороших отцов семейства и наделенных теми же нравственными качествами, что и епископы.

Женщинам вроде Фивы из Кенхрей (Рим 16:1) разрешали служить дьякониссами. Они заботились о тех членах общины, которые нуждались в помощи. Должность была открыта для благочестивых женщин не менее шестидесяти лет, бывших замужем не более одного раза, которые не только проявили себя как образцовые матери и бабушки, но и занимались делами милосердия, выказывали гостеприимство, «умывали ноги святым», помогали попавшим в беду и делали добро. Вдов моложе шестидесяти лет к дьяконии не допускали, поскольку они могли передумать и выйти замуж, да и вообще бездельничать и совать нос в чужие дела (1 Тим 5:3–13).

Структура церковной иерархии, описанная в Пастырских посланиях, явно отражает ситуацию послеапостольского времени. Наличие епископов, пресвитеров, дьяконов и дьяконисс означает мировоззрение, которое более не сосредоточено на скором наступлении Царства Божьего или возвращении Христа. Идет расчет на долгую перспективу, где забота о христианской общине заменила Павлово ожидание парусии. Эсхатологическая эпоха уступала место церкви, прочно укорененной во времени, пространстве и истории.