Начало формирования консерватизма как политического течения во Франции связано с Великой французской революцией. Вместе с предшествовавшей ей эпохой Просвещения она создала как социально-экономические, так и политические и духовные предпосылки возникновения консерватизма в целом (Галкин, Рахшмир, 1987). Именно в полемике по поводу бурных французских событий сформулировал свои взгляды один из родоначальников консерватизма Эдмунд Бёрк.

Острая политическая борьба в процессе утверждения новых принципов государственного устройства создавала расколы общества по линии принятия или отвержения происходивших перемен. Вплоть до конца XIX в. французский консерватизм имел антиреспубликанскую направленность и выражал стремление остановить поступательное развитие общества и политической системы, вернуться к феодально-патриархальным порядкам, воплощением которых выступала монархия. Меньше чем за 100 лет после начала Великой французской революции страна пережила три революции, две империи, две реставрации и крах двух республик, но общий вектор движения от монархии к утверждению республиканской формы правления становился все более очевидным.

На этапе становления консерватизм выступал в форме контр– революционной политической практики. Логика революции предопределяла состав и социальную опору консервативного лагеря: роялистов, сторонников восстановления королевской власти, поддерживали духовенство и феодальное дворянство. С крахом Первой республики в 1804 г. и провозглашением Империи начался новый этап в развитии консерватизма. Взяв на себя роль «главы нации», Наполеон выстраивал государственную идеологию вокруг консервативных лозунгов: собственность, семья, религия, иерархия, сильное государство и вера в провиденциальную личность правителя. Важным для укрепления авторитета режима личной власти в консервативно настроенных слоях стало примирение Наполеона с церковью. Признание режимом необходимости реформ и экономической модернизации выражалось в государственном патернализме, инструментами которого выступали протекционизм, госзаказы, субсидии, льготы, поддержка предпринимателей-новаторов и т. п. Глубокой реформе подверглась система госуправления. Одновременно Наполеон законодательно, знаменитыми Кодексами, закрепил многие важные завоевания революции: равенство всех перед законом, защиту права собственности, демократические права и свободы.

Идеологическое оформление французского консерватизма началось в период Реставрации (возврат власти Бурбонов). Однако абсолютизм уже не отвечал новым историческим условиям. Вынуждены были признать это и сами «победители», провозгласившие Францию конституционной монархией с двухпалатной системой и принявшие компромиссную Конституционную хартию 1814 г.

При новом короле Карле Х консерватизм получал идеологические обоснования в работах представителей правого лагеря, излагавших свое видение происходившего и концепции переустройства общества. Участие многих известных консерваторов в политике способствовало широкому распространению их взглядов во французском обществе.

Одной из первых начала формироваться консервативная концепция Франсуа Рене де Шатобриана, облаченная в литературно– публицистическую форму. В своих работах «Гений христианства» (1802), «О монархии, согласно хартии» (1816), «Замогильные записки» (1848) и др. он выступал против буржуазных начал общества, отстаивал принцип созерцательного индивидуализма, призывал «уйти в себя» и, вместе с тем, повернуться от идей Просвещения и революции к католицизму. В отличие от большинства близких ему умеренных роялистов, Шатобриан не верил в возможность восстановления дореволюционных порядков, а угасание аристократии воспринимал как часть процесса умирания всей цивилизации. Его общественный идеал был обращен в прошлое, к идеализированному Средневековью. Однако в политике Шатобриан выступал как консерватор-реалист и видел в двухпалатной системе способ поддерживать баланс интересов внутри элиты и предотвращать опасность нового раскола общества, который способствовал революции. В 1818–1822 гг. Шатобриан издавал журнал «Консерватор» (Conservateur), и со временем это название закрепилось за всем идеологическим течением и вошло в политический обиход.

С Шатобрианом сотрудничал Луи де Бональд, еще в наполеоновскую эпоху бывший одним из главных идеологов организации «Рыцари веры», базы объединения ультрароялистов в период Реставрации. Де Бональд питал глубокий пиетет к Б. Бёрку и считал гениальной его защиту консервативных принципов общества. В основе политико-философских построений де Бональда лежали неприятие революционной доктрины, апологетика легитимизма, убежденность в божественном происхождении монархии, примате власти над обществом и общества над индивидуумом, в обреченности попыток усовершенствовать то, что противоречит «божественным установкам». Оспаривая теорию общественного договора французских просветителей, де Бональд доказывал, что власть в лице монархии предшествовала появлению общества, и потому легитимна лишь она. Обозначая бога «автором всех совершенных законов или необходимых отношений, имеющихся среди социальных существ», де Бональд, в то же время, высказывался за баланс между религиозной и светской властями, считая их в равной мере необходимыми для «обуздания страстей» (Галкин, Рахшмир, 1987, с. 19).

Идеи де Бональда были созвучны вглядам другого основоположника французского консерватизма – Жозефа де Местра. Свои политические и философские взгляды он изложил в работах «Размышления о Франции» (1796), «Эссе о главном принципе политических конституций» (1814) и трактате «О Папе» (1819). В его философии преобладало «органическое» понимание народа и государства, жизнь и деятельность которого определяются традициями, религиозным чувством и церковным авторитетом. В то же время, по мнению историков, де Местр не был склонен считать опасными любые изменения, утверждал, что status quo может быть «столь же пагубным, как и полное разрушение», и потому призывал относиться к наследию прошлого достаточно бережно. Монархия оставалась для де Местра наилучшим выражением идеи отечества, а преданность монарху – формой патриотизма (Генифе, 2003, с. 75–119). Де Местр спорил с философами Просвещения и провозглашал абсолютный примат религии: освящая институты, она служит им фундаментом и наделяет устойчивостью. Институты, лишенные этой сакральности и созданные актом воли или договора, по логике де Местра, недолговечны (там же, с. 93). Идее прогресса де Местр противопоставлял провиденциалистское понимание хода истории и утверждал, что миром движет провидение, чьи законы недоступны разуму. По де Местру, попытками изменить предопределенный ход истории человек может лишь вызывать хаос. Революцией Франция была наказана за то, что «отступилась от Бога, задумав бесчеловечный проект создания нового мира, основанного на разуме и человеческой воле и независимого от Творца» (там же, с. 100, 106).

«Ультраконсервативное видение мира» де Местра наиболее ярко выразилось в его концепции эквилибра: основанного на теократических принципах равновесия между двумя сторонами жизни общества – политической и духовной. «Чудесный эквилибр во главе с папой, – писали А. А. Галкин и П. Ю. Рахшмир о сути идеи, – должен внести порядок в отношения между европейскими светскими государями, должен обеспечить им власть над подданными и в то же время убедить последних, что подчинение не исключает свободы и даже предполагает ее» (Галкин, Рахшмир, 1987, с. 18).

Уже на стадии становления французский консерватизм отличался от английского более заметным религиозно-мистическим уклоном: религия у консерваторов выступала системообразующим фактором в обществе и базовой ценностью мировоззрения.

Передача французского трона представителю Орлеанской ветви династии Бурбонов Луи-Филиппу, последовавшая после революции в июле 1830 г. и отречения Карла Х, привела к размежеванию консервативного лагеря. Известный французский историк Р. Ремон связывал с установлением Июльской монархии зарождение новой консервативной традиции – орлеанистской. Это обозначило раскол правого лагеря на крайне правых традиционалистов, которых представляли легитимисты – сторонники Бурбонов, и более умеренную орлеанистскую правую (Rémond, 1982, p. 84).

В то же время идеологически размежевание не носило абсолютного характера. У умеренных консерваторов-орлеанистов либерализм сочетал признание гражданских и политических свобод с традиционалистским подходом к социальным вопросам и отказом от радикальных реформ. Особенности орлеанизма наиболее ярко проявились во взглядах и политике Франсуа Гизо, верного сторонника Луи-Филиппа. Либерал и консерватор одновременно, он был убежден, что для страны важнее решать политические и социальные проблемы, не допускать подрывающего единство общества противостояния крайностей, коими, в его понимании, были ностальгировавшие по старым порядкам легитимисты и готовые к революционному террору республиканцы.

Продолжаются споры по поводу того, кем считать Алексиса де Токвиля, автора вызвавших большой интерес у современников работ «Демократия в Америке» (1835) и «Старый порядок и революция» (1856). Причислению его к либералам способствовало восхищение американской моделью демократии, хотя в полемике с французскими либералами он выступал с консервативных позиций, которые со временем возобладали.

Между тремя консервативными традициями обнаруживались не только расхождения, но и сходства позиций, служившие базой для временных коалиций. Орлеанисты были сторонниками тактики компромисса и выступали за парламентский режим, который был неприемлем для бонапартистов и легитимистов. В экономических вопросах орлеанисты и бонапартисты выступали сторонникам реформ, тогда как легитимисты оставались убежденными консерваторами, отдававшими приоритет не движению вперед, а сохранению уже достигнутого. Самым слабым местом для единства консервативного лагеря оставался династический спор.

Революционный подъем 1848–1849 гг. и крах Июльской монархии продемонстрировали рост влияния нового политического игрока – пролетариата, и это не могло не отразиться на консервативной идеологии. Исследователи отмечали, что в продолжавшемся в ней «синтезе феодально-аристократических и буржуазных элементов» роль последних неуклонно возрастала, и формирование консерватизма как политического метода и определенной идеологии шло уже в условиях переживавшего подъем буржуазного общества (Галкин, Рахшмир, 1987, с. 45).

Консерваторы были вынуждены переориентироваться с задач монархической «контрреволюции» на сплочение своих сторонников под традиционалистскими лозунгами: религия, труд, собственность, семья и т. п. Консолидация же на либеральной платформе была затруднена, поскольку либерализм той эпохи не обладал гибкостью, чтобы быстро реагировать на чередование режимов (Уварова, 2014, с. 20).

Итогом очередного в истории страны консервативного поворота стал приход к власти Луи-Наполеона Бонапарта, установившего в 1852 г. режим Второй империи. По мнению М. Уваровой, «бонапартизм середины XIX в., как и бонапартизм Наполеона I, отразил ту точку невозврата, в которой находилось французское общество: нельзя допустить ни революции, ни монархии, нужно строить новую систему, основанную на примирении всех социальных сил» (там же, с. 15). В то же время возможности новой «цезаристской демократии» находить компромисс между групповыми интересами оказались недостаточными, а политика лавирования привела лишь к массовому разочарованию в среде самих консерваторов. Последний в истории Франции монархический режим Второй империи рухнул под ударом сентябрьской революции 1870 г.

Начальный период Третьей республики проходил под знаком борьбы за окончательное утверждение республиканского строя. Конституция 1875 г. означала примирение политической элиты с консервативной республикой. Вызовами ей стали националистическое движение во главе с генералом Буланже, возлагавшее на демократические институты главную вину за ослабление национального единства перед лицом главного врага – Германии, а также последствия «дела Дрейфуса». Они дали толчок расколу страны: подавляющему большинству нации (антидрейфусарам), впавшему «в антисемитское исступление» (Поляков, 2008, с. 335), противостояло меньшинство в лице дрейфусаров, защищавших демократические институты. Радикализация общественных настроений подготовила почву для усиления влияния правого консерватизма экстремистского типа в начале XX в. Его носителями стали лига «Французское действие» (Action Française) во главе с Шарлем Моррасом и позже – военизированная националистическая организация «Огненные кресты» (Les Croix de Feu). Ее лидер полковник Франсуа де ля Рок постепенно превратил организацию в массовое движение правого национал-патриотического толка. В 1936 г. по его же инициативе была создана Французская социальная партии (ПСФ), первая в стране массовая консервативная партия, имевшая собственную организационную сеть.

Конец 1930-х гг. был отмечен резким поправением внутри– и внешнеполитического курса правоцентристов. Напуганная «социализмом» периода Народного фронта, французская элита готова была пожертвовать демократией ради того, чтобы обезопаситься от повторения подобного опыта. Логическим завершением проводимого курса стали капитуляция и военное поражение Франции в 1940 г. Правительство Виши во главе с маршалом Петэном взяло на вооружение традиционные лозунги консерваторов: «национальное и духовное обновление нации», под которым подразумевались отказ от классовой борьбы и возврат «к корням».

Дискредитация старых правых партий, способствовавших установлению вишистского режима и фактически поддержавших политику коллаборационизма, и раскол в правящем классе стали решающими факторами эволюции французского консерватизма в послевоенный период.

Облик современного консерватизма сформировался в результате длительной эволюции, проделанной после окончания Второй мировой войны. Постановка новых задач перед обществом в послевоенный период коренным образом изменила содержание консерватизма как идейно-политического течения.

На смену революционной парадигме пришла эволюционная, в рамках которой противоборствовавшие политические силы предлагали свои модели развития и адаптации общества к процессам ускорявшегося научно-технического прогресса, европейской интеграции, глобализации, изменения баланса сил в послевоенном мире. При этом сами модели менялись в зависимости от накопленного опыта и возможностей их реализации в складывавшихся условиях. После доминирования голлистской дирижистской модели начался переход к смешанной модели, сочетавшей неоконсервативные и неолиберальные элементы, обеспечивавшей преемственность общего курса чередовавшихся у власти правых партий. Сам голлизм, сыграв ведущую роль в первые послевоенные десятилетия, к началу XXI в. перестал существовать как самостоятельное политическое течение. Сложившийся на его месте обновленный консервативный блок в настоящее время конкурирует уже не только с традиционным политическим противником – левыми, но и с набирающими силу крайне правыми, что отражает общую тенденцию поправения общественных настроений в современной Франции.

В условиях послевоенной разрухи была очевидной неприменимость старой социально-экономической модели французского консерватизма (Фадеева, 1975, с. 6). Рост влияния левых партий создавал и уникальную политическую ситуацию: «абсолютная личная власть оставалась в руках де Голля, человека крайне консервативных убеждений», однако патриотизм и реализм политического мышления сторон создавали почву для сотрудничества (Молчанов, 1980, с. 272).

Перед сформированным де Голлем Временным правительством с участием левых стояла сложная задача структурной перестройки национальной экономики и искоренения «иммобилизма». Новые правые партии – голлистское Объединение французского народа (РПФ) и Народно-республиканское движение (МРП), признав необходимость государственного вмешательства в экономику, поддержали курс на модернизацию и экономический рост. В оппозицию курсу встали «старые правые» – «Национальный центр независимых и крестьян» и радикалы, отстаивавшие традиционный либеральный принцип свободы предпринимательства и отказ от национализации.

Новый курс требовал более активной долгосрочной государственной политики. Объективным условием реализации поставленных задач было наличие крупного государственного сектора, расширенного путем второй (после проведенной Народным фронтом) национализации. Параллельно создавались инструменты регулирования госсектора на основе индикативного планирования. Демократизация законодательства в социальной сфере и расширение прав трудящихся означали большой шаг в становлении социального государства, положение о котором позже было закреплено в Конституции. Впервые в истории страны женщины получили право голоса на общенациональных выборах.

Идейное влияние правоконсервативной идеологии оказалось существенно подорванным, что снизило поддержку старых правых партий. Часть их электората перешла к созданной на конфессиональной основе партии Народно-республиканское движение (МРП), которая попыталась предложить стратегию адаптации господствующего класса к новым условиям. Однако она не смогла трансформироваться в крупную христианско-демократическую партию: причины этого виделись как в эклектичности ее программы, так и в общем снижении влияния католической церкви на политическое поведение (Чернега, 1987, с. 54).

В то же время социальная напряженность привела к появлению в 1953 г. Союза защиты торговцев и ремесленников (ЮДКА) – право-популистского движения во главе с Пьером Пужадом. Без четкой программы движение вскоре распалось, продемонстрировав тем не менее значительный потенциал правого популизма в новых исторических условиях.

Болезненный для страны вопрос колониальной войны в Алжире явился фактором национального раскола, преодоление которого стало возможным лишь с возвращением во власть генерала де Голля, причем на условиях пересмотра Конституции и установления сильной президентской власти. Принятие в конце 1958 г. новой Конституции и избрание де Голля президентом страны положило начало Пятой республике, обозначившего новый этап в развитии французского консерватизма.

Исследователи обнаруживают у голлизма немало сходства с другой консервативной традицией – бонапартизмом, прежде всего в его первом, оригинальном исполнении. В частности, отмечается, что оба феномена являются порождением кризисных ситуаций, авторитарными течениями, опирающимися в то же самое время на широкую массовую базу, патриотизм и стремление к реформам. Оба национальных лидера использовали свою личную популярность и имидж «спасителя нации», сформировавшийся в обоих случаях в условиях войны. Легитимация полученной таким образом власти была осуществлена через плебисцит, т. е. путем так называемого демократического переворота (Nick, 1998). Политические системы базировались на идее сильной исполнительной власти, стремлении ограничить роль парламента и противодействии «режиму партий».

Если бонапартизм являлся «историческим примирением Старого порядка с идеологией Просвещения XVIII в. и принципами Французской революции», то голлизм реализовывал «сплав либерального общества XIX в. с социалистическими принципами» (Медушевский, 2001, с. 163), стремился вписать социальные преобразования в контекст буржуазного реформаторства. Р. Ремон располагал голлизм в диапазоне между орлеанизмом и бонапартизмом (Rémond, 1982, p. 322), а Т. М. Фадеева усматривала в голлизме идеи как праволиберальные, так и правоконсервативные (Фадеева, 1975, с. 130). Основополагающими для голлизма являются примат национального единства и идея «величия Франции».

Выработка и реализация голлистской экономической доктрины проходили достаточно сложно. Идея ведущей роли государства в процессе индустриализации и модернизации, вплоть до вмешательства в дела предприятий, была неоднозначно воспринята в бизнес-среде. Старшее поколение неолибералов настаивало на преимуществах свободной конкуренции и признавало за государством лишь функцию поддержания равновесия, тогда как более молодые «авангардисты» выступали за диалог с государством (Бунин, 1978, с. 180). Результатом нового экономического курса стали быстрое укрепление национальной валюты («тяжелый франк»), рост инвестиционной привлекательности страны. Франция совершила рывок в аэрокосмической области, электронике и ядерных исследованиях, предназначенных как для гражданских, так и военных целей. Темпы роста производительности труда, всегда бывшие слабым местом национальной экономики, начали превышать средний западноевропейский показатель.

Признание необходимости «гармонизировать» положение человека в производственном процессе, повышать его заинтересованность в результатах труда и предупреждать тем самым конфликтные ситуации легло в основу социальной доктрины голлизма и стало обоснованием для реформ в сфере трудовых отношений. Но на практике политика «участия» оказалась малоэффективной и не принесла ожидаемого результата из-за незначительных масштабов применения новых практик (Savall, 1975, p. 85).

Во внешней политике идея «национального величия» воплощалась в курсе, направленном на отстаивание национальных интересов и потому прагматичном. Де Голль стоял на позициях антиамериканизма и вывел Францию из военной организации НАТО. Голлистская концепция «Европы отечеств» строилась на принципе сотрудничества государств Европы при сохранении ими национального своеобразия и включала налаживание отношений со странами восточного блока и прежде всего с Советским Союзом.

Политической опорой де Голля в первые годы Пятой республики была образованная голлистами накануне парламентских выборов 1958 г. партия Союз за новую республику (ЮНР). И хотя сам де Голль формально дистанцировался от непосредственного руководства, он продолжал оставаться ее идеологом и центральной фигурой. Первая же крупная электоральная победа ЮНР (189 мандатов) выявила новую конфигурацию консервативного лагеря и в целом – партийной системы. В правом политическом спектре появилась хорошо организованная, пользовавшаяся массовой поддержкой «партия власти».

Успехи десятилетнего реформаторства при де Голле не предотвратили накопления проблем, переплетение которых создало предпосылки для мощного «взрыва» в мае 1968 г. По мнению большинства исследователей, майский кризис был связан скорее с общим морально-психологическим состоянием общества, обусловленным новыми реалиями (Франция глазами французских социологов, 1990, с. 133–146). События «красного мая», по мнению Г. Г. Дилигенского, явились «по-французски “взрывчатым”» выражением новых социально-психологических и культурных тенденций, высветили насущность новых потребностей и «необходимость их осмысления», но не дали ответа, как реально удовлетворить эти потребности. В итоге «результаты мая… политически дезориентировали часть масс», и последовавшие за этим парламентские выборы ознаменовали «торжество консервативной Франции над лагерем сторонников перемен» (там же, с. 147). Поправение французского общества после «майского взрыва» было в полной мере использовано правящим блоком. Преобразованные в Союз демократов за республику (ЮДР) голлисты, выступив на парламентских выборах 1968 г. под лозунгом «защиты порядка» от угрозы «коммунистической диктатуры», добились крупного успеха (три четверти состава новой палаты). На этой же волне укрепили свои позиции и их союзники по коалиции – либералы во главе с Жискар д’Эстеном.

Голлисты, оставшиеся у власти после ухода де Голля в отставку, учли опыт «жаркого мая» и приступили к пересмотру старых подходов. Новый президент Ж. Помпиду предложил формулу «преемственность и диалог». Если первое означало следование заложенному де Голлем основному экономическому и политическому курсу, то второе предполагало возможность его корректировки с учетом мнений партнеров по коалиции.

Еще в голлистский период Помпиду был против твердого следования дирижистскому курсу. Став президентом, он определил главной задачей превращение Франции в подлинно промышленную страну с мощной и конкурентоспособной промышленностью, экономикой европейского масштаба. Уже первое его правительство приступило к реализации намеченной программы путем постепенного усиления экономического либерализма, создания условий для повышения прибыльности компаний, поощрения предприятий, работавших на экспорт, и отказа от традиционного протекционизма.

Одновременно голлисты пытались найти свои рецепты «гармонизации» трудовых отношений. Программа «нового общества» Жака Шабан-Дельмаса предлагала расширить и усовершенствовать систему «договорных отношений» на предприятиях. Однако она не была поддержана большинством французских предпринимателей, что обрекло на неудачу эту попытку «социального маневра».

После смерти Ж. Помпиду в 1974 г. молодые голлисты во главе с Жаком Шираком в знак протеста против отказа партийного руководства признать их кандидата на выборах поддержали «независимого республиканца» В. Жискар д’Эстена. Раскол голлистского движения стал следствием нараставшей дифференциации консервативного лагеря, внутри которого к началу 1970-х гг. выделились традиционалистское и либерально-реформистское течения, ориентированные на разные модели развития. Первое защищало старую дирижистскую модель, уже неспособную поддерживать прежние темпы роста и модернизацию. Это актуализировало продвигавшиеся неолибералами идеи рациональности, эффективности, стимулирования конкуренции, отказа от поддержки нерентабельных предприятий и открывало новые политические возможности для партий и движений этого направления. Победа неолиберала Жискар д’Эстена на президентских выборах 1974 г. символизировала своего рода компромисс между двумя консервативными течениями, каждому из которых требовалось время для завершения идеологического и организационного оформления.

Идейные основы политики нового президента Республики нашли отражение в его книге «Французская демократия», в которой он декларировал свое стремление строить «передовое либеральное общество» (Giscard d’Estaing, 1976, p. 147). Жискаровский «либеральный дирижизм» воплощала модель децентрализованной и в то же время управляемой экономики, в которой классические принципы свободы предпринимательства и конкуренции сочетались с гибким планированием и централизованным перераспределением доходов. Суть программы нового главы государства была отражена в лозунге «Перемены без риска». Учтя опыт майских событий 1968 г., Жискар д’Эстен перенес главный акцент своей политики на социальную сферу, реформирование которой было призвано «гуманизировать экономическое развитие», сокращать социальное неравенство и, в более широком плане, смягчать социальные антагонизмы.

Вторая половина 1970-х гг. стала временем серьезной перестройки консервативного лагеря. В 1976 г. на базе ЮДР было создано Объединение в поддержку республики (РПР) во главе с Шираком. В идейной платформе новой голлистской партии неизменными остались принципы отстаивания традиционных ценностей и конфронтация с левыми, однако ее экономическая программа признавала необходимость ограничить вмешательство государства в экономику и придать голлизму более «прагматичный» характер. «Голлистские идеи, – заявлял он, – не могут быть единственной опорой нашей деятельности».

В свою очередь, в 1977 г. неолибералы сформировали избирательный картель Союз за французскую демократию (ЮДФ), объединивший умеренных консерваторов, правых либералов и правых радикалов. Приверженность экономическому и политическому либерализму, парламентаризму, индивидуализму, неприятие авторитарных методов руководства – вождизма и популизма, отказ от сотрудничества с экстремистами всех оттенков давали основания видеть в них последователей орлеанистской традиции (Rémond, 1982, p. 297).

Наличие двух конкурирующих крупных партий на каждом политическом полюсе стало главной особенностью сложившегося к началу 1980-х гг. партийного расклада. Весь следующий период, начиная с победы социалиста Ф. Миттерана на президентских выборах 1981 г., был отмечен колебаниями политического маятника и чередованием у власти правых и левых. На этой основе возникал казус «сосуществования» (cohabitation), когда президент страны и глава правительства представляют различные политические лагеря. В истории Пятой республики такая ситуация повторялась трижды: дважды при левом президенте Ф. Миттеране (в 1986–1988 и 1993–1995 гг.) и один раз при президенте-голлисте Ж. Шираке (в 1997–2002 гг.). При таком раскладе обе стороны вынуждены были искать компромиссы, что накладывало отпечаток на весь политический процесс и его участников. Для этого были и объективные причины: глобализация сужала возможности правящих сил страны удерживать контроль над социально-экономическими процессами.

Наиболее напряженным был первый опыт «сосуществования», когда правительство Ж. Ширака, назначенное в 1986 г., взяло курс на решительный «разрыв с прошлым», под которым понимались реформы, проведенные социалистами в период пребывания у власти. Однако надежды Ширака на то, что путем «консервативной революции» и отказа от «наследия социализма» ему удастся укрепить доверие к власти, не оправдались. Социальный курс вызвал рост недовольства и протесты. Угроза сужения электоральной поддержки консерваторов вынуждала правительство к маневрам и смягчению отдельных мер.

Следующее «сосуществование» переизбранного президента-социалиста и правого большинства проходило уже значительно спокойнее, во многом благодаря невмешательству Миттерана в деятельность правительства. Склонностью к компромиссам с обеих сторон был отмечен период третьего «сосуществования». Занявший в 1995 г. пост главы государства Ж. Ширак был достаточно сдержан в критике действий правительства социалиста Л. Жоспена, а тот, в свою очередь, фактически продолжил политику правых в области приватизации.

За два последних десятилетия XIX в. в рамках консервативного блока ослабло идейное размежевание между основными его составляющими, что обеспечивало нарастание центростремительного процесса. Подтверждением этому служил и взгляд на ситуацию «изнутри», согласно которому различия между РПР и ЮДФ носили скорее имиджевый характер, отражая два разных «политических темперамента», но не разные направления. Это подтверждала и близость электоратов, обеспечивающая некритичные для консервативного блока в целом постоянные внутренние перетоки (Capdevielle, 1981, p. 37; Чернега, 1987, с. 183–191).

Отмеченное в 1980-е гг. поправение общественных настроений было во многом связано с активностью идейных движений, получивших название «новые правые». Основной формой их деятельности, в соответствии с французской традицией, стали многочисленные клубы и объединения. В начале 1980-х гг. их насчитывалось более 400, в числе которых наиболее известными были группа ГРЕСЕ, клубы «Орлож», «Солидарность и защита свобод» и ряд других. Немногочисленные по составу, они тем не менее оказывали влияние на общество, занимаясь активным продвижением своих идей в публичном пространстве с использованием широкого диапазона форматов: фундаментальных исследований, публицистики, организации дискуссий.

На 1970-е и 1980-е гг. пришелся пик активности одного из наиболее заметных объединений французских «новых правых» – Группы по исследованию европейской цивилизации (Гресе, абб. Groupement de recherche et d’études pour la civilisation européenne). Ее появление было связано с разочарованием части общества, прежде всего молодых консервативно настроенных интеллектуалов, в «старых правых», допустивших засилье левых в культурном и политическом пространстве. Инициатором создания в 1969 г. и главным теоретиком ГРЕСЕ был Ален де Бенуа, который начинал свою деятельность в организации студентов-националистов, но после майских событий отошел от ультраправых.

Идеологи ГРЕСЕ попытались придать консерватизму вид целостной доктрины, считая, что недостаток системности был одной из причин отступления консервативной идейно-политической традиции. «Новые правые» претендовали на «выработку всеохватывающего мировоззрения, призванного стать альтернативой прежним глобальным способам объяснения мира» (Франция глазами французских социологов, 1990, с. 56). В политическом плане они дистанцировались от всех течений, в том числе ультраправых, и суть своего движения видели в противостоянии нового поколения интеллектуальной элиты ее старшему поколению и формировании «нового мышлении». В то же время в идейных разработках они опирались на теоретическое наследие, в частности, немецких и итальянских предшественников (ван ден Брук, Шмитт, Шпенглер, Юнгер, Парето, Сорель, Грамши и др.). При этом де Бенуа называл «чуждыми» ему основоположников французского консерватизма де Бональда и де Местра из-за их «поверхностных взглядов и визионерства». Собственная идейная платформа де Бенуа впервые была системно изложена им в работе «Взгляд справа. Критическая антология современных идей» (Benoist, 1977), удостоенная Французской академией в 1978 г. Большой премии по эссеистике.

Основополагающим в концепции «новых правых» является их антиэгалитаризм. Неравенство людей они выводят из биологической природы человека, как проявление закона жизни, в котором реализуется «право на различие», на «инаковость», и потому провозглашают его созидательным, творческим жизненным началом. Де Бенуа защищал позицию, которая «учитывает все разнообразие мира, и вследствие этого связанное с ним неравенство рассматривается как благо», а эгалитаризм – как зло (Benoist, 1979, p. 132). «Естественными» причинами существования неравенства обосновывалось положение об иерархии как норме структурирования общества, без которой невозможна целостность государства, нации, семьи и т. д. Иерархические структуры, по де Бенуа, придают обществу живую «органичность». Отсюда же делался вывод о необходимости передачи власти элите, занимающей верхние иерархические ступени.

Главную угрозу Западу «новые правые» видели в постепенном исчезновении разнообразия в мире, «мондиализме», выравнивании страновых различий и создании путем «этноцида» неких гомогенных сообществ, заменивших собой самобытные народы. Отсюда, в частности, их критичное отношение к США, обвинявшихся в агрессивном продвижении в мировом культурном пространстве ценностей американского общества, хотя сам де Бенуа позже уточнял, что не был склонен «демонизировать» Америку, которую считал противником, но не «воплощением Зла».

Другое сообщество «новых правых» – клуб «Орлож» (horloge – настенные часы, украшавшие зал собраний клуба) изначально было больше ориентировано на решение практических политических задач. В идейном плане орложерам был близок либеральный правоцентризм Жискар д’Эстена, что отличало их от ГРЕСЕ с ее «демонстративным аполитизмом». В этом нашел отражение членский состав клуба: его в 1974 г. основали студенты элитных учебных заведений Франции – Национальной школы администрации, парижской Политехнической школы и Высшей нормальной школы. Деятельность клуба связана с именами таких известных представителей научных и общественно-политических кругов Франции, как Иван Бло, Жан-Ив Ле Галлу, Анри де Лескен (его нынешний председатель), Мишель Понятовский. В то же время клуб заявлял о своей открытости для всех желавших участвовать в обновлении либеральной доктрины неоконсерватизма.

Теоретические изыскания неоконсерваторов сводились к выработке концепции «национального либерализма», которая в наибольшей степени отвечала бы решению главной задачи – вывода Франции в лидеры мирового цивилизационного процесса. Суть концепции заключалась в попытке осуществить «немыслимый прежде противоречивый синтез экономического либерализма, сильного авторитарного государства и ценностных установок, воплощаемых национальной традицией» (Франция глазами французских социологов, 1990, с. 60). Но речь шла не об отказе от государства, признававшегося единственным институтом, способным определять рамки и правила функционирования рынка, а о снижении его вмешательства (Blot, 1985).

Продвигаемые «новыми правыми» идеи, в особенности обосновывающие «объективные» причины неравенства как между индивидами, так и расами, культурного превосходства европейской цивилизации, необходимости и платформы сплочения европейцев в противостоянии американской культурной экспансии были подхвачены ультраправыми. Своеобразная «интеллектуализация» идеологии Национального фронта придала весомости аргументам популистской программы ультраправых и подтолкнула рост их популярности. Закрепление связей между теорией и практикой шло также по линии организационного сближения: членами ФН стали видные орложеры И. Бло и Ж.-И. Ле Галлу.

Пик интереса к теоретическим разработкам «новых правых» пришелся на 1980-е гг., после чего наметились спад общественного интереса и нарастание внутренних разногласий, однако они сохраняют свое присутствие в интеллектуальной среде, продолжая научную и публицистическую деятельность.

Усиление роли экстремистского крыла консервативного политического спектра Франции связано с появлением и ростом влияния националистической партии Национальный фронт (ФН) во главе с Жан-Мари Ле Пеном. Организационно оформившись в 1972 г., ФН в течение достаточно долгого время имел локальное влияние, что объяснялось особенностями происхождения: инициаторами были осевшие в южных районах страны бывшие петэновцы, активисты пужадистского движения и оасовцы, выступавшие за сохранение «французского Алжира».

Первоначальная программа партии сочетала идеи Пужада (Ле Пен называл себя его последователем) и лидера праворадикальной организации «Новый порядок» Франсуа Дюпра и включала защиту мелкой собственности и борьбу с крупным капиталом. Такое политическое кредо, отмечали исследователи, позволяло лепенистам находить поддержку практически во всех социальных слоях (Франция глазами французских социологов, 1990, с. 72).

Нараставшей «демаргинализации» крайне правых способствовала поляризация французского общества, особенно усилившаяся после победы левых в 1981 г. Радикализация политической полемики давала ультраправым возможность открыто подключиться к ней, а благодаря популизму и агрессивной риторике ФН оказывался интересен для части электоратов переживавших кризис доверия традиционных партий – как правых, так и левых. Привлекательной стороной крайне правых воспринималось противостояние политическому истеблишменту и акцент на проблематике, непосредственно касавшейся повседневных забот рядовых французов.

Почву для роста популярности ФН подготовили и идеологи «новых правых», сделавших предметом общественного обсуждения ряд ранее табуированных тем. В первую очередь это касалось иммигрантов и обеспечения безопасности – новых серьезных вызовов, актуализировавшихся с середины 1980-х гг. С новой иммигрантской волной из стран третьего мира начали быстро расширяться зоны конфликтов на национальной и религиозной почве, имевших как экономические, так и этнокультурные корни. Во Франции с ее высокоразвитой системой социальной защиты и определенным комплексом вины за колониальное прошлое иммигранты не были обойдены вниманием государства. И хотя структура занятости и социальные условия у натурализованных французов отличались в худшую сторону, это давало повод коренным французам считать иммигрантов конкурентами на рынке труда и фактором перегрузки социальной системы. Ксенофобские настроения подпитывались также проблемами с адаптацией иммигрантов к французским национальным реалиям (Стрельцова, 2011).

Уже в первой программе ФН содержались предложения ограничить приток в страну выходцев из стран третьего мира, чья «природная неспособность к ассимиляции» несет угрозу национальной идентичности коренных французов. Позже партия начала активно развивать тему «заката Европы», кризиса национальной идентичности европейцев под наплывом представителей «чуждых» культурных общностей. Позиционируя себя как последовательного хранителя «национального духа», ФН выступал, с одной стороны, против идеи мультикультурализма, с другой – за возврат к моральным, социальным и культурным нормам, ограждающим общество от разрушительного воздействия современной цивилизации. Защитой права коренных французов на сохранение национальной идентичности, по представлениям ФН, должна стать полная ассимиляция претендентов на французское гражданство, которые смогли стать «французами по духу и культуре». Это положение предлагалось подкрепить такой радикальной мерой, как запрет «неевропейской иммиграции».

Рост популярности крайне правых вписывался в «консервативную волну», характеризовавшую состояние французского общества с середины 1980-х гг. Она была обусловлена в первую очередь последствиями экономического кризиса (рост неустойчивости социально-экономического положения, угроза безработицы) и связанной с этим потерей уверенности в будущем. На этот фон накладывались кризис морали и традиционной культуры и определенная усталость от нараставших темпов жизни и перемен (Франция глазами французских социологов, 1990, с. 161–163).

Постепенное усиление в этот период крайне правых Р. Ремон объяснял трансформацией облика Франции. Успех ФН, по его мнению, «канализировал беспокойство и недовольство тех, кто больше не узнавали ни своей страны такой, какой ее любили, ни общества, в котором росли, ни ценностей, к которым были привязаны» (Le Front national à découvert, 1989, p. 14). Это вписывалось в общую «ностальгическую» тенденцию в массовом сознании, отмеченную еще в 1970-е гг. Возврат «к корням», обращение к традиции проявлялись через возросший интерес к классическому искусству (кинематограф, живопись и др.) и литературе, стиль ретро в моде (Франция глазами французских социологов, 1990, с. 157–158).

Важным имиджевым ресурсом ФН были качества Ле Пена как активного политика, хотя его радикализм, расистские и антисемитские взгляды и «снисходительность» к нацизму отталкивали от него большинство потенциальных избирателей. Тем не менее в череде национальных избирательных кампаний он понемногу улучшал свои результаты, а в 1984 г. на выборах в Европейский парламент получил 10 мест из 81 всей квоты Франции.

Усталость общества от старых партий и их чередования у власти без видимых результатов повышали интерес к периферийным политическим силам, активизм которых контрастировал с представлявшимся неэффективным «вялотекущим реформизмом» традиционных партий. В ходе президентской избирательной кампании 2002 г. Ле Пену удалось, эксплуатируя мигрантскую тематику, выйти во второй тур и в финале стать соперником Ширака.

Итоги выборов стали шоком как для общества в целом, так и для консерваторов, не рассматривавших лепеновский ФН в качестве серьезного политического конкурента. И хотя Ширак одержал более чем убедительную победу во втором туре, «эффект Ле Пена» (правые назвали это «пощечиной») стал знаком для перестройки консервативного лагеря с учетом нового политического фактора, грозившего стать долгосрочным. Это означало также складывание «трехполюсной» партийной системы: левые, правые и ФН – как «сила без власти» и «фактор неопределенности», и приостановку характерной для Пятой республики политической биполяризации.

Первая избирательная кампания нового столетия отразила серьезные изменения в политическом пейзаже, в частности усиление конкуренции со стороны представителей праворадикального крыла консерваторов. После отхода В. Жискар д’Эстена от руководства ЮДФ одной из главных организационных проблем Союза стало отсутствие очевидного лидера, подобного харизматичному Шираку (Lévéque, 1997, p. 422). Голлистское движение также решало проблемы внутреннего единства, что сопровождалось пересмотром ряда традиционных положений доктрины.

В то же время в массовом сознании нарастал интерес к проблемам, выходящим за границы прежних идеологических размежеваний: качеству жизни, экологии, безопасности, борьбе с наркоманией и распространением СПИДа и др. Наличие этих пунктов в программах всех партий и кандидатов нивелировало идеологические различия между ними в глазах основной массы избирателей.

Перед парламентскими выборами 2002 г. произошло логическое завершение длительного центростремительного процесса в консервативном блоке: все его элементы объединились в рамках нового партийного образования – Союза за народное движение (ЮМП). Его основу составило голлистское Объединение в поддержку республики, которое заявило о самороспуске, завершив тем самым почти полувековую историю автономного существования голлизма.

На выборах ЮМП добился успеха, получив 357 депутатских мест, после чего к нему присоединилась часть центристов из ЮДФ. Это позволило ЮМП закрепить свои позиции в качестве «большой партии» правого центра. Однако в дальнейшем консервативному большинству не удалось убедить французов в своей эффективности и способности решить назревшие в стране проблемы. 55 % французов в ходе национального референдума отвергли проект конституции Европейского союза. Отказ значительной части общества поддержать правящие элиты показал, что в этом вопросе ему значительно ближе позиции крайне правого Национального фронта с его «охранно-оградительной» риторикой в части защиты от таящихся в интеграции угроз социальному благополучию, порядку, национальному суверенитету, «европейской идентичности» (Обичкина, 2005, с. 371–377).

В ответ на нараставшую в стране озабоченность активизацией религиозного экстремизма был принят закон, запрещавший ношение в государственных школах любых знаков религиозной принадлежности, в том числе мусульманских платков, скрывающих лицо. Идея получила широкое одобрение общества и была поддержана президентом страны Шираком, назвавшим секуляризацию одним из главных достижений Республики и ключевым элементом социального взаимодействия и единства нации.

Активизация сторонников обновления ЮМП в преддверии президентских выборов 2007 г. вылилась в смену лидеров и омоложение партийной элиты. Пост председателя ЮМП получил энергичный и амбициозный Николя Саркози, который при поддержке либералов добился признания его кандидатом от ЮМП (с 1 мая 2015 г. – «Республиканцы») на президентских выборах.

Одновременно шла коррекция идейной платформы консервативного большинства, учитывавшая опыт предыдущей президентской кампании и новые условия политической конкуренции. Не обошлось без заимствования актуальных лозунгов у того же Национального фронта, который в какой-то степени сыграл на руку своим конкурентам, смягчив радикальную риторику и приглушив антиисламизм.

Ключевые моменты программы были выдержаны в традиционном «охранительном» духе: укрепление национального государства и воссоздание единства нации, усиление институтов государства, в первую очередь – его структур, поддерживающих стабильность и порядок в обществе. В первом туре Саркози собрал почти треть голосов избирателей (Ле Пен был лишь на четвертом месте).

Начав с реформирования голлистского движения, Саркози продолжил модернизаторский курс на уровне институтов, внеся поправки практически в каждую вторую статью Конституции, в том числе знаменитую 16 статью (устанавливался отсутствовавший ранее контроль за действиями президента в условиях чрезвычайного положения). Также был введен запрет занимать президентский пост более двух сроков подряд. Политическая практика Саркози «быть везде» и «заниматься всем» шла вразрез с базовым голлистским принципом арбитражной роли президента страны и демонстрировала определенный исторический разрыв преемственности консервативной традиции.

Курс правого большинства в период президентства Саркози носил достаточно противоречивый характер. Аналитики отмечали отсутствие у главы государства собственного экономического кредо: он «не был ни неолибералом или, тем более, последователем Тэтчер, ни этатистом», но был политическим прагматиком, нацеленным на удержание власти. В этом, по сути, проявлялась «синтезная» природа умеренного консерватизма в его современном исполнении.

Из-за неудовлетворительных результатов социально-экономической политики правых консерваторов ожидаемым стали их проигрыш на президентских выборах 2012 г. и победа социалиста Франсуа Олланда. Сдача позиций традиционными правыми подтверждалась усилением влияния правых радикалов. Начиная с 2010 г. на всех национальных выборах разного уровня (за исключением парламентских) неуклонно набирал «политические очки» ФН. В 2014 г. он занял первое место на выборах в Европарламент (24,85 %).

Сказалось также общее изменение облика партии после смены руководства. Марин Ле Пен, несомненно, является харизматичным лидером: в ноябре 2014 г. она получила 100 %-ную поддержку на выборах председателя партии. На повышение привлекательности ФН работали также омоложение партийной элиты, смена стиля на более респектабельный и отказ от радикальной риторики, которая не позволяла Фронту завоевывать симпатии умеренно настроенного консервативного электората.

На фоне актуализации иммиграционного вопроса большой общественный резонанс и острую полемику вызвала книга «Французское самоубийство» Эрика Земмура (Zemmur, 2014), ультраконсервативного писателя, журналиста и знаковой медийной фигуры, известного скандальными экстремистскими высказываниями. В этой работе Земмур обосновывает вывод о том, что «Франция умерла» (ibid, p. 4). Роковым, с его точки зрения, стал май 1968-го с его триадой «Осмеяние. Разрушение. Уничтожение», подорвавшей основы традиционных структур (семья, нация, школа и др.) и обратившей в руины ментальный мир его современников (ibid, p. 9, 11). Аргументация автора традиционна для консерваторов ультраправого толка: США обвиняются в импорте мышления политкорректности, душащего свободу слова, и рыночного либерализма, а наднациональные институты, прежде всего Европейский союз, – в подрыве французского национального государства и экономики. В то же время вся книга – это обвинения в адрес национальных элит: экономической, административной, интеллектуальной пр., которые, осознанно или нет, предают интересы страны. Так, вину Саркози он видит в том, что тот не «офранцузил ислам» так, как Наполеон в свое время «офранцузил иудаизм» (ibid, p. 720).

Опросы показывали, что большинство французов, не питая особых симпатий к самому Земмуру, тем не менее разделяли многие его взгляды. 76 % соглашались с его утверждением, что «сейчас ничего нельзя сказать без риска прослыть расистом», 62 % – что «через Европу, глобализацию, иммиграцию и мультикультурализм идет растворение французской нации», 56 % – что ислам несовместим с Республикой (против 44 %) (Les Français et Eric Zemmour, 2014, p. 5, 7, 8).

По трагическому совпадению, незадолго до январских событий 2015 г. Земмур был отстранен от телеэфира за высказывания об опасности «хаоса и гражданской войны», которые могут быть спровоцированы ситуацией «народа в народе» – нарастающей обособленностью мусульман внутри французского общества. Три одновременные террористические атаки в начале 2015 г.: на редакцию журнала Charlie Hebdo, кошерный супермаркет и полицейский участок, жертвами которых стали 18 человек, вызвали национальный шок. Жестокость, мотивы и состав пострадавших от этих преступлений, отмечали обозреватели, разбудили Францию и заставили в новом свете посмотреть на старые проблемы, которые неожиданным образом переплелись в единый узел и дали такой трагический результат. Расстрел журналистов сатирического издания за публикацию карикатур как месть за оскорб– ление религиозных чувств мусульман был воспринят большинством общества как покушение на одну из фундаментальных основ строя – свободу слова, а значит – саму Республику. Среди жертв террористов оказались этнические французы, евреи, арабы, представители разных вероисповеданий, полицейские и случайные прохожие, и это показало общую уязвимость перед лицом агрессии со стороны радикального исламизма.

На волне этих настроений, усиленных острой эмоциональной реакцией на хладнокровную жестокость действий террористов, наблюдался небывалый рост сплоченности нации, проявившийся в «республиканском марше» 11 января 2015 г. Его идея получила всеобщую поддержку: 97 % опрошенных высказались за то, чтобы французы, забыв о существующих между ними различиях, продемонстрировали национальное единство. Это было впечатляющим образом подтверждено масштабами акции, собравшей более 4 млн участников в разных городах страны.

Родившийся в период январских событий слоган «Я – Шарли» (“Je suis Charlie”) стал своего рода новым политическим маркером (причем, не только во Франции). Под ним в колоннах марша в Париже прошли представители практически всех партий. Марин Ле Пен неубедительно объяснила неучастие в нем отсутствием официального приглашения и расценила марш как пиар-акцию политических конкурентов. Тем не менее она призвала своих сторонников провести отдельный марш, что стало поводом для очередных «семейных» разногласий в руководстве партии (ее основатель Ж.-М. Ле Пен заявил, что «он не Шарли»).

Социологи отмечали, что «историческая манифестация 11 января» ослабила у французов чувство разобщенности, но не свела его на нет: лишь чуть больше половины опрошенных (54 %) сказали о том, что единство есть, и меньше половины считали сплачивающее начало, базирующееся на привязанности к республиканским ценностям и институтам, сильнее разъединяющего.

Усиление антимигрантских настроений после террористических атак подтолкнуло рост влияния Национального фронта. Уже в марте 2015 г., по данным опросов, ФН был лидером предпочтений электората и опережал правых и социалистов. Тем не менее считается, что у ультраправых невелики шансы стать правящей партией, поскольку мало кто верит в их способность управлять страной.

Но непростой остается ситуация и для крупнейших партий страны. Демонстрация ими единства в ходе «республиканского марша» носила, по наблюдениям обозревателей, во многом ситуативный характер, при сохранении в силе старых разногласий. Более того, улучшение личного имиджа президента Ф. Олланда вследствие положительной оценки действий власти в январе усилило конкуренцию между правой оппозицией и социалистами. Это подкрепило трехполюсную схему партийно-политического противостояния и сделало менее предсказуемым исход президентских выборов 2017 г., а с этим – возвращение консерваторов к власти.