МОСКВА, 1946

По возвращении на родину Коненков, словно наверстывая упущенное, принялся много ездить по стране. Побывал в родных местах, на Смоленщине, потом наведался в Карелию, побродил по Михайловскому, Ясной Поляне. Он занимал себя работой, был весь в трудах, изваял памятники Пушкину, Льву Толстому, Сурикову, Неждановой. Ростовчане – вот молодцы! – таки установили его монумент Стеньке Разину... Сергей Тимофеевич был всеяден, с удовольствием работал с любым материалом – будь то бронза, мрамор, гипс, дерево или терракота... Ему льстило, что знатоки называли его искусство живым мостом от великих мастеров эпохи Возрождения до наших дней.

К патриарху тянулись молодые скульпторы и художники. Он давал им не только профессиональные, но и духовные уроки. В мастерской Коненкова частенько бывали будущие российские знаменитости Эрнст Неизвестный, Вячеслав Клыков, Зураб Церетели... Неизвестный считал, что Коненков наряду с Врубелем – наиболее мужское, брутальное проявление авангарда Серебряного века искусства России.

Скульптору Юрию Чернову иногда казалось, что Коненков воспринимал самого себя едва ли не божеством. И имел к тому основания. Чернов говорил, что Коненков был прекрасен. Как святой, пророк, евангелист, который говорит нам: я создал карту мира и прогресса. Сам себя он видел так: скульптор Сергей Коненков стоит на высокой горе, а весь мир вращается вокруг него. Возможно, ему казалось, что он никогда не умрет. Молодежь подкупали чудачества старого мастера. Он принимал посетителей, сидя в кресле, рядом с «арфой мира». Это была сложная деревянная конструкция с металлическими струнами и круглыми барабанами. В нужный момент он командовал: «Коля, давай», и подручный Коля начинал крутить эти барабаны, раздавался какой-то космический звук, а сам мастер мощным (даже в преклонном возрасте) голосом начинал песнопение: «Приди, Пророк, приди, Пророк!..» У слушателей мороз шел по коже. А Коненков стоял в центре этой композиции с развевающейся седой бородой и горящими глазами...

Прочитав очередное письмо из безумно далекой теперь Америки, Маргарита Ивановна решила не тянуть с ответом и отправилась на Центральный телеграф, благо он был рядом, тут же, на Горького. В операционном зале она присела у длинного стола, взяла бланк и, царапая тупым пером бумагу, быстро сочинила нежно-благодарственную телеграмму своему «Аль». Подала текст в окошко, телеграфистка нахмурилась, увидев необычный адрес: «Принстон, штат Нью-Джерси, США...», и подозрительно, с сомнением посмотрела на Коненкову. А Маргарита, впомнив совет Эйнштейна, мысленно послала к черту всех, кто попытается мешать их переписке, и все прошло более-менее благополучно, без лишних объяснений...

Потом, уже дома, долго сочиняла пространное послание Альбертлю с описанием своих душевных переживаний, милых житейских деталей.