Глава 7

На этой неделе Маршалл не поехал в Лос-Анджелес. В среду утром, через два дня после того, как узнал об обвинениях Меган Виллерз, он увидел ее с адвокатом в конференц-зале МОИА. Усевшись за стол напротив, она уставилась на Маршалла сверлящим взглядом. Ее адвокат вновь повторил суть обвинений и высказал уверенность в правдивости ее слов. Она не колебалась и, казалось, даже не нервничала, лишь внимательно слушала и утвердительно кивала, причем избегать взгляда Маршалла не пыталась. На встречу она надела обтягивающее черное платье и туфли на высокой шпильке. Она даже не пыталась изображать скромницу и сделала все, чтобы подчеркнуть достоинства своей роскошной фигуры. Выглядела она фривольной и слишком кричаще одетой для утренней деловой встречи, но при всем при этом ей нельзя было отказать в привлекательности. Это была красивая женщина лет тридцати пяти – сорока. После того как снова перечислил все убытки, которые понесла его клиентка в результате увольнения, ее адвокат передал Саймону Стерну конверт из плотной желтоватой бумаги. Адвокат утверждал, что его клиентка закрыла свой бизнес по устройству мероприятий, когда ее приняли в штат МОИА, а после того как уволили, так и не смогла восстановить, а когда начал говорить о нанесенной ей душевной травме, Маршалл сжал челюсти.

Саймон аккуратно открыл конверт и вынул оттуда два письма и копии нескольких электронных посланий, предположительно написанных Маршаллом, с бесстрастным видом прочитал, после чего передал Маршаллу. Все письма были напечатаны на компьютере, и ни одно из них не было подписано.

– Как мы можем знать, что мисс Виллерз не написала все это сама, чтобы ложно обвинить мистера Вестона?

В письмах содержались намеки на проведенные вместе ночи и подробности их сексуальных отношений. Они были чрезвычайно откровенными. После этого адвокат вручил Саймону главную улику – маленький конверт, в котором лежало три фотографии. На двух из них была запечатлена его клиентка в соблазнительных позах, совершенно обнаженная, а снимал ее мужчина, чье отражение можно было ясно разглядеть в зеркале, очень похожий на Маршалла, также обнаженный. На третьей фотографии был также запечатлен Маршалл: обнаженный, лежал в кровати и, судя по всему, спал. Это было бесспорным доказательством, что они находились в интимных отношениях. Саймон молча передал снимки Маршаллу. Ничто не указывало на подделку: они были сделаны хорошей камерой, а не мобильным телефоном, и мужчина, запечатленный на них, был, без сомнения, он.

Маршалл побледнел, но старался не подавать признаков, что признает обвинения. А она твердо встретила его взгляд. Для нее это был только бизнес, и ничего более. Не было и речи о нарушенных обещаниях, разбитых сердцах или безответной любви. Это был шантаж, явный и незатейливый. Они занимались сексом, он нанял ее, а потом уволил, и она жаждала мести. Ее гнев имел свою цену, и не маленькую.

Саймон быстро убрал фотографии в конверт. Это всего лишь отпечатки, а главный козырь в переговорах негативы.

– Мы готовы предложить мисс Виллерз миллион долларов за потраченное время и за беспокойство в обмен на полную конфиденциальность и снятие обвинений против мистера Вестона, – сказал Саймон ее адвокату.

Совет директоров дал согласие торговаться до двух миллионов. Маршалл, как самый компетентный генеральный директор, который когда-либо был в МОИА, был самым удачным приобретением и стоил этих денег. Никого не волновало, виновен он или нет: все, чего они хотели, – это чтобы Меган Виллерз исчезла, желательно до того, как обратится в прессу. Она выжидала больше года, после того как эта связь закончилась и ее уволили, а адвокат, к которому обратилась, убедил ее, что можно пригрозить судом и получить очень хорошие отступные. На адвоката предложение Саймона не произвело впечатления, и он провозгласил ошеломившую их новость:

– Я думаю, мне нужно сказать вам, что сегодня утром мы сделали заявление для прессы о том, что мистер Вестон имел связь с моей клиенткой, а после того как она порвала с ним, уволил ее из МОИА, в результате чего мы предъявляем ему обвинение в сексуальных домогательствах и причиненном ущербе.

Это было простое объявление их намерений, лишенное всяких эмоций. Адвокат оказался скользким типом, но вовсе не глупым, так же как и Меган Виллерз.

У Маршалла был такой вид, словно ему вот-вот станет плохо. Саймон постарался никак не проявить свою реакцию и даже не взглянул на клиента.

– Мне кажется, это очень неблагоразумный поступок и очень преждевременный, в то время как мы стараемся достичь с вами полюбовного согласия.

– Ни о каком полюбовном согласии не может быть и речи, – резко сказал ее адвокат. – Ваш клиент вступил в сексуальные отношения с моей клиенткой. Будучи генеральным директором МОИА, он использовал свою власть и влияние, чтобы зачислить ее в штат, а возможно, и чтобы принудить к сексу, а когда она прервала отношения, он ее уволил. А за полгода до этого моя клиентка прошла курс химиотерапии и радиотерапии в связи с раком груди, о чем она ему говорила. Мне все кажется предельно ясным: он использовал онкологическую больную.

– Нет, предельно ясно здесь лишь одно: мисс Виллерз желает получить большую сумму денег за сексуальные отношения с моим клиентом. Этому есть название: «вымогательство» или еще хуже. – Саймон окинул своего противника ледяным взглядом. – А то, что вы сделали заявление для прессы, только ухудшает дело. Вы уже нанесли ущерб репутации моего клиента. Зачем нам теперь платить вам? – В этом он был прав. – Если мы вообще согласимся заплатить вашей клиентке, рассчитываем, что она откажется от своего заявления и публично признает безосновательными претензии к мистеру Вестону. Мы потребуем, чтобы она отдала нам негативы этих фотографий и оригиналы писем, и только после этого заплатим два миллиона. Это наше окончательное предложение.

По Саймону было видно, что он твердо решил стоять на своем. Взглядом адвокат дал понять Маршаллу, чтобы молчал. Он видел торжество в глазах Меган Виллерз, в то время как она могла увидеть лишь безграничную ненависть. За все время они не обменялись ни словом.

– Репутация вашего генерального директора стоит намного больше, – возразил ее адвокат, пытаясь понять, на что может рассчитывать.

Было очевидно, что со своей тактикой он зашел в тупик. Саймон уже потерял терпение. Ему очень не нравилась ситуация, в которую поставил их Маршалл, но его задачей было не судить его, а вызволить из той ситуации. Таково было и желание совета директоров, который целиком и полностью встал на сторону генерального.

– Мы не платим шантажистам, – спокойно произнес Саймон, – а ведем переговоры. К тому же только что они закончились. Два миллиона и ни цента больше, или мы пойдем в суд и выиграем.

Учитывая фотографии, он понимал, что они не выиграют. Саймон блефовал, но сдаваться не собирался, а Меган Виллерз не хотела рисковать потерять деньги, так же как и ее адвокат.

– Как онкологическая больная, я полагаю, мисс Виллерз может претендовать как минимум на три миллиона.

– Мистер Вестон не виноват в ее болезни, – отрезал Саймон, поднимаясь и делая знак Маршаллу следовать за ним.

Переговоры закончились. Они собрались покинуть конференц-зал, и адвокат бросил быстрый взгляд на свою клиентку. Та кивнула. Она хотела получить эти деньги. Два миллиона ее устраивали.

– Мы принимаем ваше предложение, – быстро сказал адвокат.

– Полагаю, сейчас эта история уже во всех газетах и в Интернете, и настаиваю, чтобы ваша клиентка полностью отказалась от своих обвинений до конца рабочего дня, – холодно произнес Саймон и добавил: – И подписала соглашение о конфиденциальности.

– Как только мы получим чек, – сказал адвокат и тоже поднялся.

– Я сейчас же этим займусь, – ответил Саймон, и они с Маршаллом вышли из зала.

Они ехали в лифте в полном молчании и не обмолвились ни словом, пока не вошли в офис.

– Мне очень жаль, – сдавленно произнес Маршалл. – Я понятия не имел, что имеются какие-то фотографии. Наверное, был в стельку пьян или, может, она чем-то меня опоила.

В ответ на этот лепет Саймон промолчал. Она не могла опаивать его в течение восьми месяцев и не принуждала дать ей работу. Вся история была крайне неприглядна, и эта маленькая интрижка Маршалла только что обошлась МОИА в два миллиона долларов. Лично Саймону все происшедшее было очень не по душе, а особенно неприятно, что Маршалл ему лгал, но судить босса не входило в его обязанности. Он просто должен был решить проблему.

– Я сейчас же позвоню Конни, – тихо сказал Маршалл.

Саймон кивнул и вышел из комнаты составить договор, который предстоит подписать Меган Виллерз. Он обещал, что курьер доставит его в офис ее адвоката после обеда.

Звонок Конни Фейнберг был одним из худших испытаний в жизни Маршалла. Теперь ему ничего не оставалось, кроме как сказать ей правду, и он предложил сам заплатить эти два миллиона долларов.

– Если вы так поступите, это все равно рано или поздно выйдет наружу и вызовет еще больший скандал, а вы только глубже увязнете. Я думаю, единственно правильное решение – заставить ее публично отказаться от обвинений в ваш адрес. Если ей заплатил МОИА, это будет выглядеть лучше, чем если вы сделаете это сами. Корпорации часто улаживают иски, предъявленные их служащим, чтобы избежать судебных разбирательств, независимо от того, справедливы обвинения или нет. Если вы заплатите сами, это будет выглядеть как шантаж, а если заплатим мы, то это сочтут обычной тяжбой. Мы можем вычесть эту сумму из вашей годовой премии, если совет директоров так решит и вы не будете против.

Это был всего лишь легкий шлепок, и Маршалл счет ее доводы разумными. Перспектива расстаться с двумя миллионами ради спасения карьеры и сохранения репутации его вовсе не пугала – скорее, наоборот, радовала.

– По моему мнению, совет директоров решит, что вся эта история не большая цена за исключительно компетентного генерального директора, – сдержанно произнесла Конни. – Такое случалось и в других компаниях, и все это пережили. В конце концов все обо всем забудут.

Ее голос звучал невозмутимо и спокойно, хотя было видно, что ситуация ей не нравится. Но совет директоров, безусловно, согласился поддержать Маршалла, и она была довольна, что все не обошлось в еще бо́льшую сумму, а такое вполне могло случиться, окажись эта Виллерз и ее адвокат пожаднее.

– Не могу выразить, как я вам благодарен и как мне жаль, что так получилось. Обещаю, что в будущем такое не повторится.

– Всякое случается. Будем надеяться, что с вами этого больше не произойдет, – доброжелательно сказала Конни. – Это была очень дорогостоящая ошибка. Я попрошу Саймона составить заявление для прессы, которое она должна будет подписать и в котором откажется от всех выдвинутых против вас обвинений.

– Я думаю, он как раз сейчас над этим работает.

– Мы известим акционеров, что компания заплатила ей отступные, чтобы избежать потери времени, расходов на судебное разбирательство и нежелательной огласки, и она отказалась от своих ложных обвинений. А мы вычтем выплаченную ей сумму из вашей премии в конце года.

Поскольку сумма намного меньше его предполагаемой годовой премии, никто из-за этого особо огорчен не будет. Главное теперь, чтобы Лиз никогда не узнала, что обвинения против него имели под собой почву. Он может сказать ей, что это был шантаж и им пришлось заплатить отступные, чтобы избежать дальнейшего скандала и долгого судебного разбирательства. Что касается писем и фотографий, сама она об этом наверняка никогда не узнает, и его репутация будет спасена. Единственное, что им теперь предстояло пережить, – это несколько часов скандала в прессе, пока Виллерз не выступит с заявлением, предположительно к концу рабочего дня.

После того как поговорил с Конни, Маршалл позвонил Лиз и предупредил, что сегодня в прессе появятся скандальные обвинения, с которыми выступила Виллерз, чтобы надавить на них, но все они будут сняты к концу дня или завтра утром. Угрозы судебного разбирательства удалось избежать с помощью отступных, и она по-честному отказалась от своих слов.

– Все в порядке? – В голосе Лиз прозвучала паника.

– Скоро все уладится. Она не отступала, пока мы не согласились заплатить. Это, конечно, вымогательство, но совет директоров решил не доводить дело до суда, хотя мы наверняка выиграли бы процесс. Все скоро закончится. Тебе лучше предупредить детей: все равно увидят в «Новостях». Скажи, что все это ложь, шантаж.

Самым главным для него было то, что Лиз верит ему и не станет докапываться до правды. Теперь он был в этом уверен. Поговорив с Лиз, он позвонил Эшли и также предупредил, чтобы ничему не верила: это будет шумиха вокруг судебного разбирательства, основанного на ложных обвинениях в сексуальных домогательствах, сделанных в порыве злости бывшей служащей компании, которую когда-то уволили. Она сочла это несправедливым и теперь жаждала мести. Это показалось ему разумным и правдоподобным объяснением происходящего.

– Какого дьявола, что еще случилось? – подозрительно спросила Эшли.

Но Маршалл уже совершенно успокоился: кошмар почти закончился, поэтому отвечал ей невозмутимо и уверенно. Он больше не боялся и не паниковал, поскольку знал, что его карьере ничто не угрожает.

– Просто наша бывшая служащая решила подзаработать вымогательством: такое случается. Мы были вынуждены заплатить ей отступные, чтобы избавиться от нее, и сегодня к вечеру она должна признать публично необоснованность своих обвинений.

– А они действительно необоснованны? Или тебе пришлось откупиться, потому что она говорила правду?

Вопросы, которые задавала Эшли, были вполне уместными, но у Маршалла уже были готовы на них ответы.

– Если бы она говорила правду, то не согласилась бы взять отступные и выиграла бы дело в суде. В данном же случае совет директоров не захотел с этим связываться, чтобы не поднимать шумиху. Могу уверить тебя, что у меня не было с ней никаких отношений. Все ее обвинения – ложь. Лиз мне верит, совет директоров тоже, и надеюсь, веришь мне и ты.

Его голос звучал так, будто он чувствовал себя уязвленным оттого, что она в нем сомневается. Эшли долго колебалась, прежде чем ответить.

– Я знаю тебя лучше, чем Лиз, поэтому не сомневаюсь: ты способен завести интрижку, а потом солгать.

С ее аргументами не поспоришь, да он и не пытался.

– Я не считаю, что у нас с тобой интрижка, – обиженно сказал Маршалл. – Наши отношения длятся дольше, чем многие браки. У нас двое детей и, я надеюсь, общее будущее. Эта женщина спятила. Она просто потаскушка, которая нашла скользкого адвоката, чтобы выманить у нас деньги. Такие, как она, способны на все.

– Надеюсь, что ты говоришь правду, – грустно сказала Эшли.

– Я не хочу никого, кроме тебя! – заявил он с чувством. – Завтра приеду в Лос-Анджелес, тогда и поговорим обо всем. Я просто хотел предупредить, чтобы не волновалась по поводу увиденного или услышанного.

В его интонациях было столько любви и заботы, что Эшли была совсем сбита с толку.

Час спустя, когда увидела «Новости», она почувствовала тошноту, несмотря на его предупреждения. Ей вся эта история показалась очень правдоподобной. А через пять минут позвонила Бонни, сразу после того, как прочитала сообщение в Интернете, совершенно огорошенная.

– Он говорит, что эта женщина не в своем уме и пыталась выманить у него деньги. Она работала у них, и ее уволили, поэтому она в ярости выдумала историю с сексуальными домогательствами, чтобы вытрясти из компании кругленькую сумму, – пояснила Эшли, повторяя слова Маршалла. – Они заплатили ей отступные, и к концу дня она выступит с заявлением и признается, что все это неправда. Полагаю, такое случается с большими корпорациями. Им предъявляют иски, чтобы стрясти с них деньги.

– Интересно, во сколько им это обошлось, – цинично заметила Бонни.

Эшли не стала признаваться, что сама толком не знает, что происходит, и ее тоже мучают сомнения. Казалось, он говорил ей правду, уверяя, что у него ничего не было с этой женщиной, но она уже не знала, кому и чему верить. То, что она увидела по телевидению, пошатнуло ее веру в него.

* * *

К двум часам дня чек был готов и доставлен адвокату Меган Виллерз, а она подписала договор о конфиденциальности и отказе от своих претензий. Ее заявление, оправдывающее Маршалла, было сделано вовремя, чтобы попасть в пятичасовой выпуск новостей. История началась и закончилась в тот же день. И все знали, что подобного рода претензии время от времени выдвигаются против руководителей крупных корпораций или просто мужчин, обладающих властью, и часто оказываются ложью. А иногда и правдой.

Совет директоров попросил Маршалла провести пресс-конференцию в конце дня, после заявления Меган Виллерз, что он и сделал. На пресс-конференции он появился с видом оскорбленной добродетели, в прекрасно скроенном темном костюме, белой рубашке и неброском галстуке; рядом с ним была Лиз. Он сделал краткое заявление, поблагодарив МОИА и совет директоров за поддержку, а мисс Виллерз за то, что в конце концов сказала правду и признала его невиновность. Он также поблагодарил за поддержку свою жену. Сказав это, он взглянул на Лиз, которая держалась с чувством собственного достоинства и любящим взглядом смотрела на мужа. Камера показала крупным планом, как они держатся за руки, и Эшли, когда увидела это по телевизору, расплакалась. Стоя рядом с мужем, Лиз казалась такой спокойной и гордой, как будто у нее не было никаких поводов для огорчений. Он улыбнулся ей и направился к выходу, а она последовала за ним. Она выглядела уверенной респектабельной женщиной, вставшей на сторону мужа. И глядя на них, Эшли предчувствовала, что скажет Бонни, и, возможно, будет права в том, что он никогда не бросит свою жену. Теперь ей так казалось и самой, и она видела, какое глубокое взаимное уважение объединяет их. Она сидела, судорожно глотая воздух и задыхаясь от рыданий, охваченная паникой, когда внезапно инстинктивно почувствовала, что, вероятнее всего, у него и в самом деле была связь с этой женщиной, а МОИА почти наверняка заплатило, чтобы избавить его от скандала. И его отношения с женой намного ближе, чем он говорил. Эшли чувствовала себя так, словно ее мир рухнул. Ей все стало казаться фальшью теперь, когда она увидела, как они стоят рука об руку и Лиз смотрит гордо и уверенно. Было очевидно, что она верит мужу, но Эшли больше ему не верила. Она знала, что в этот короткий миг, когда она увидела Лиз, стоявшую рядом с Маршаллом, ее надежды рассыпались в прах. Она никогда больше не сможет верить его словам о предположительно исчерпавшем себя браке, ей он таковым не показался.

Этим вечером Маршалл позвонил детям и объяснил ситуацию: рассказал об угрозе судебного разбирательства, об отступных, выплаченных МОИА с целью избежать этого, и о том, что Меган Виллерз признала беспочвенность своих обвинений. Линдсей сказала, что все это очень неловко, Джон выразил свое сочувствие и поддержку, а Том не поверил ему, но не захотел огорчать мать, обвиняя отца в том, что он лицемерный лжец. Маршалл почувствовал это по его интонациям и односложным ответам.

К семи часам вечера все закончилось. Маршалл еще раз позвонил Конни, чтобы поблагодарить ее и совет директоров за поддержку, и та сказала, что их усилия стоили того, чтобы МОИА не оказалось втянутым в скандал. Они поступили так, как сочли лучшим для компании. И все испытали облегчение, невзирая на цену, которую пришлось заплатить.

Поздно вечером, укладываясь спать, Маршалл думал об Эшли и о том, что наутро ему придется объясняться с ней в Лос-Анджелесе. Но худшее уже позади. Самое главное – он не потерял работу, не был публично опозорен, а, напротив, оправдан. И Лиз рядом с ним, уставшая, но спокойная. Она ни секунды не колебалась и полностью доверяла ему.

– Последние несколько дней были просто сумасшедшими, – сказал Маршалл, когда они лежали рядом в темноте, снова думая о происшедшем.

– Такие вещи случаются, – тихо сказала Лиз.

Она была рада, что все закончилось и эта женщина в конце концов сказала правду. Им всем пришлось бы намного хуже, если бы она этого не сделала. Но ни на один миг Лиз не усомнилась в муже. Она была абсолютно убеждена, что Маршалл всегда говорит ей правду, и единственное, что испытывала, – это уверенность в нем и сочувствие из-за того, что ему пришлось пройти через все это.

Маршалл понимал, что был на волосок от гибели и чудом избежал опасности. Он закрыл глаза и с чувством глубокого облегчения погрузился в сон. Кошмар остался позади, и единственное, чего ему хотелось, – это помчаться к Эшли, увидеть их детей и обнять ее. Последние три дня были мучительными, но теперь уже все хорошо – он вне опасности.