Глава 13

Первый звонок, который Фиона получила наутро после отставки Хардинга Уильямса, был от Лоугана Смита. Она сняла трубку, пытаясь решить, оказалось ли время звонка просто совпадением или он хочет прокомментировать произошедшее. Ждать ей пришлось недолго.

– Это он был источником утечки? – первое, что сказал журналист, после того как поздоровался.

Он оказался гораздо умнее, чем она думала, и правильно оценил обстановку. Но Фиона не собиралась говорить ему правду, как не намеревалась делиться секретами и с кем-либо другим.

– Он болен, – спокойно возразила Фиона, как будто ничего необычного не произошло. – В любом случае он должен был уйти в отставку в конце года. В нашей компании служащие, достигшие семидесяти лет, уходят на пенсию в принудительном порядке. А ему исполнится семьдесят в декабре. Не было смысла тянуть еще пять месяцев при его состоянии здоровья.

Деловой тон Фионы нисколько не убедил его.

– Мне показалось, что такие, как он, не уходят на пенсию и за пять минут до установленного срока, даже если смертельно больны. Я брал у него интервью два года назад – это был крепкий старикан.

– Все мы стареем и заболеваем. Даже Хардинг. Мы очень переживали из-за него. Но он принял правильное решение.

Последнее утверждение было чистой правдой, но Лоугана не успокоила и она. Ему все это казалось слишком неправдоподобным.

– Я чувствую здесь коллективный сговор, – подытожил он, но спорить не стал, внезапно подумав о другом. – Вы уже знали об этом, когда мы с вами обедали? Мне просто любопытно. Это не для печати.

– Тогда еще не знала. Мне стало известно, что он покидает совет директоров, в тот же день, но значительно позже. – Это тоже было правдой. Только после встречи с детективом она узнала, что Хардинг был источником утечки информации. Но решение об отставке принял не он, а она. – Совет директоров собрался вчера, чтобы принять его отставку. Он больше не мог выполнять свои обязанности.

Она сказала ему полуправду, и ей это не нравилось, потому что лгать Лоугану не хотелось, а правду сказать не могла. Фиона с радостью сменила бы тему разговора, но Лоуган еще не закончил.

– Ни для кого не секрет, что он не одобрял, когда женщина занимает высокий пост в корпорации. Он сам говорил мне об этом. И ходили слухи, что особенно он ненавидел вас.

Это было серьезное утверждение, и Лоуган надеялся, что Фиона его опровергнет. Но она ответила очень осторожно:

– Он был выдающимся председателем совета директоров.

Ее голос прозвучал ровно и спокойно.

– Мне не удастся выудить у вас какую-либо информацию, не так ли? – разочарованно заметил он.

– Вы звоните мне, чтобы получить материал из первых рук? Или как друг? – грустно спросила Фиона. Ей не хотелось, чтобы ее использовали.

– Понемногу того и другого, – честно признался Лоуган. – Вы самый лучший источник информации в этом деле, и что-то подсказывает мне, что здесь дело нечисто. Все случилось слишком быстро. Вы можете не говорить, что произошло, если не хотите, но по крайней мере не лгите.

– В таком случае не задавайте мне вопросов, на которые я не могу ответить.

В ее голосе слышалась усталость. С того момента, когда они обедали вместе, прошло несколько очень долгих дней.

– Я не собираюсь выпытывать у вас правду, – сказал он тихо.

Лоуган уважал Фиону за честность и знал, насколько у нее трудная работа. И она прекрасно с ней справлялась. И эта женщина никогда не сказала бы ему, что Хардинг был источником утечки, и он понимал это. Так что, задавая ей вопросы, он попусту тратил время.

– Вообще-то я звоню совсем по другому поводу, – переменил он тему разговора. – Завтра у меня назначено интервью в ваших краях. Я подумал, не согласитесь ли вы поужинать со мной? Когда мы с вами обедали, так славно прошло время. Я собирался предложить вам посетить бар, в который всегда хожу, когда бываю в Пало-Альто. Там подают пиво и отменные бургеры. Никаких изысков. И обещаю не спрашивать о Хардинге Уильямсе. Даю слово. Просто посидим по-товарищески, поужинаем и выпьем пива.

Фиону развеселило его приглашение – она не получала подобных уже много лет.

– В таком случае… – она на мгновение заколебалась, подумав, не отказаться ли, но предложение было заманчиво, к тому же никаких планов на вечер у нее не было, да и по ночам ей было одиноко после каникул. – Мне нравится эта идея. Мы можем встретиться пораньше? У меня была очень трудная неделя.

– Не сомневаюсь, – посочувствовал ей Лоуган в полной уверенности, что, какие бы обстоятельства ни вынудили Хардинга Уильямса уйти в отставку, ей все это тоже далось нелегко. В конечном счете все трудные решения принимала она. – Честно говоря, у меня тоже была неделя не из простых. Шесть часов не слишком рано?

– Идеально.

После ужина она сможет вернуться домой не слишком поздно. Прошло очень много времени с тех пор, когда она отправлялась с кем-то в бар за бургерами и пивом, но с этим мужчиной ей было интересно. Кроме того, Фиона все еще хотела свести его со своей сестрой. Он был бы идеальным партнером для нее, несмотря на то что на десять лет моложе. Она подозревала, что ни он, ни тем более она не станут беспокоиться по поводу разницы в возрасте.

Лоуган продиктовал ей название бара и адрес и сказал, что ждет ее завтра в шесть у входа. А Фиона была довольна, что отставка Хардинга «по состоянию здоровья» прошла почти незамеченной как в прессе, так и в Интернете. Кое-где выдвигались разные гипотезы, но никто не смог доказать связь с утечкой информации двухмесячной давности. И все подчеркивали, что он все равно вынужден был бы уйти на пенсию через несколько месяцев. Так что их сняли с крючка. Остаток дня Фиона провела на совещаниях, разбираясь со сложными вопросами управления корпорацией.

Вечером, добравшись до дома, она долго плавала в бассейне, и это взбодрило и оживило ее после длинного дня. После этого она позвонила Элис в Тахо, где та гостила у Вестонов, и после короткого разговора они распрощались. Фиона была измучена и хотела поскорее лечь спать.

Элис не стала говорить матери, что атмосфера в летнем домике родителей Джона оказалась более натянутой, чем она ожидала. Между этими милыми и вежливыми людьми ощущалось осязаемое напряжение, и это вызывало у всех чувство неловкости. Джон признался ей, когда они сидели вечером на пристани, что так происходит с тех пор, когда его отца обвинили в сексуальных домогательствах, хотя женщина, выдвинувшая обвинения, отказалась от своих претензий. Джон сказал, что это не имело никакого значения. Его родители были расстроены с того момента, как эта история появилась в прессе.

– Женщина, которая обвинила его, призналась, что солгала, а моя мама верила в невиновность отца с самого начала, – объяснял Джон Элис. – Но я думаю, что ее расстроило, что кто угодно мог предъявить такие претензии. Она стала такой нервной после того, как это случилось. А моя сестра доводит родителей до сумасшествия, всегда ищет повод, чтобы повздорить. Она сказала отцу, что думает, будто он обманывает маму, и уверена, что это так. Поэтому отец зол на нее, и родители постоянно ругаются из-за этого. Надеюсь, со временем все утихнет. Но они сами не свои в течение последних двух месяцев. – А потом он признался в своих самых страшных опасениях: – Бо́льшую часть времени они прекрасно ладят друг с другом. Но отец на работе испытывает огромное давление. Наверное, так же, как и твоя мать. Я понимаю, что это не имеет смысла, но боюсь, что они разведутся. Ни у кого из моих друзей родители не живут вместе. Возьми хотя бы тебя.

Ее родители развелись, когда ей было всего тринадцать лет. Она уже свыклась с этим, но Джона было жаль. Он сказал, что ждет не дождется, когда можно будет вернуться в школу. А когда его старший брат наведывался в гости, все обстояло еще хуже. Том с отцом спорили по любому поводу. Том считал, что отец лжец и подонок. А что касается обвинений в сексуальных домогательствах, он был уверен, что отец виновен и в этом. Джон сказал, что Том никогда не ладил с отцом.

– Мы идеальная семья, не так ли? – спросил он с мальчишеским видом.

Они сидели на причале и болтали ногами в ледяной воде. Элис любила его и хотела быть всегда рядом с ним, таким милым и нежным.

– Идеальных семей не существует, – сказала она, прислонившись к нему, и он обнял ее за плечи. – Мои родители ругались все время. Отец ненавидел мамину работу и считал, что женщина должна сидеть дома, с детьми. Я думаю, именно поэтому моя мама так ни с кем больше и не встречалась. Единственное, чего она хочет, – это покоя. Я переживаю из-за того, что она осталась совсем одна. Ей одиноко теперь, когда мы уехали из дома. Но думаю, что мой отец навсегда отвратил ее от замужества и вообще от мужчин. Он придирался к ней по любому поводу. И продолжает придираться, когда мы встречаемся, – всегда говорит какие-нибудь гадости.

Элис погрустнела. Плохие отношения между родителями всю жизнь причиняли ей боль.

– Мои ругаются не так часто. Но мама стала очень нервная после этой истории с сексуальными домогательствами. Она всегда хотела, чтобы у нас все было идеально, особенно для отца, но иногда так не получается. Она попросила отца взять месяц отпуска за свой счет, чтобы побыть здесь, с нами, но он отказался. Он вообще не пошел в отпуск в этом году и проводит дома только выходные. И каждую неделю ездит в Лос-Анджелес. Быть генеральным директором нелегко. Я бы предпочел управлять собственным бизнесом, а не огромной корпорацией, как твоя мама или мой отец.

Он все яснее осознавал, какое это тяжелое бремя для всех, не только для его родителей, но Элис с ним не согласилась.

– А мне бы это понравилось. Ведь это классно и так возбуждает. Моя мама обожает свою работу. Я бы хотела когда-нибудь тоже управлять большой корпорацией.

«Яблоко от яблони недалеко падает». Мать для Элис служила образцом во всех жизненных вопросах, и все, что делала, вызывало у нее восхищение.

– Да, но если она останется одна, что в этом хорошего? Я бы предпочел крепкий брак и полный дом детей.

– А я была бы счастлива с двумя детьми, такими как мы с братом, – скромно возразила Элис.

– Я думал о пяти-шести, – принялся дразнить ее Джон. – И представь себе, если все шестеро будут такие же, как моя сестрица. Да я убью себя. Клянусь, она все свое свободное время придумывает, как бы довести родителей до белого каления. Она сказала отцу, что, когда ей исполнится восемнадцать, она сделает себе татуировку.

– Готова поспорить, он был в восторге, – рассмеялась Элис.

Она думала, что Линдсей забавная, хотя и бунтовщица до мозга костей, просто пока еще совсем ребенок, так что, возможно, через несколько лет изменится.

– Мама сказала, что вовсе не собирается ее отговаривать, просто интересно посмотреть на это уродство, – сказал Джон с грустной улыбкой.

Линдсей стала вести себя намного хуже и оскорбительнее с отцом после этой грязной истории. Джон был рад уехать ото всех и провести несколько дней в Малибу с Карсонами. Семья Элис казалась гораздо счастливее, и, несмотря на работу, их мать не была столь озабочена, как его отец, и явно любила проводить время со своими детьми. Его собственная мать из-за стремления все делать правильно и быть идеальной вечно выглядела обеспокоенной, особенно в последнее время. В их доме не было больше прежнего оживления, хотя, когда отец приезжал на выходные, становилось немного лучше. Он купил детям водный мотоцикл, отчего мать разнервничалась еще сильнее, поскольку боялась, что произойдет несчастный случай. Однажды Маршалл разрешил Джону покатать Элис на лодке, и они весело гоняли по озеру и ловили рыбу. Но лодка тоже была источником споров между родителями. В результате Элис и Джон не слишком радостно провели время и гораздо лучше отдохнули в Малибу. А озеро было таким же холодным, как и порой атмосфера в доме. Элис вспомнила, как однажды ночью слышала, как родители Джона спорили, стоит ли разрешать им кататься на лодке.

– Это слишком опасно. Несчастные случаи происходят на озере каждый день. Люди погибают. Что будет, если с ней что-нибудь случится, пока она гостит у нас? – Лиз беспокоилась обо всем в эти дни.

– Лиз, ради бога, Джон вполне ответственный. Ты не можешь обращаться с ним как с пятилетним. Он играет в футбол, это гораздо опаснее, чем кататься на лодке по озеру.

– Это совсем другое дело, – попыталась объяснить Лиз, но Маршалл не стал ее слушать.

Уже поздно ночью, услышав, что она не спит и горестно вздыхает, он повернулся к ней и спросил, что случилось. Не успел он договорить, как Лиз залилась слезами. Она непрерывно плакала все последние два месяца, пребывая в шоке после всего, что произошло. Она была такой надежной и сильной, когда ему это требовалось, но сейчас совершенно расклеилась.

– Любимая, что с тобой? – ласково спросил Маршалл.

Лиз ненавидела, когда он уезжал куда-нибудь в эти дни.

– Не знаю, – честно призналась она. – Я все время боюсь, что случится что-то ужасное с тобой, или с мальчиками, или с Линдсей.

Обвинение в сексуальных домогательствах перевернуло ее мир, и хотя она верила мужу, сама мысль, что он может завести связь на стороне, преследовала ее. Она никогда не думала, что он изменяет ей, но неожиданно стала переживать, что такое может случиться. Она чувствовала себя старой и уродливой. И зло, воплощенное в такой женщине, как Меган Виллерз, подобралось слишком близко к их мирной жизни, и это стало настоящим потрясением для Лиз. Теперь она не чувствовала себя в безопасности. Она даже беспокоилась, что с ним случится что-нибудь в Лос-Анджелесе или самолет разобьется с ним на борту. Она страдала от непонятного острого недомогания.

– Может, тебе стоит показаться врачу? – обеспокоенно спросил Маршалл, и Лиз сильнее прижалась к нему.

Он чувствовал, что она в последнее время расстроена, и ему не удавалось успокоить ее. Он уже задумывался, не больна ли она.

– Посмотрим, как я буду себя чувствовать, когда мы вернемся домой, – сказала она тихо.

Вместе с беспокойством жена вызывала раздражение. Маршалл не понимал, что с ней произошло. Всегда была его надежной опорой, он мог рассчитывать на нее, и внезапно сломалась. Он с облегчением возвращался в город каждую неделю, чтобы отдохнуть от нее несколько дней.

И в Малибу дела обстояли не лучше. Эшли тоже пребывала в состоянии депрессии. История с Меган Виллерз дала ей понять, что Маршалл снова может изменить ей, пусть даже на одну ночь. И ее все больше стали преследовать мысли о Лиз, с того самого момента, как она увидела их по телевизору. Она была сыта по горло его жизнью двумя семьями и больше не хотела ждать, когда Линдсей закончит школу.

– Я не могу ждать еще год, – сказала она, рыдая за завтраком.

Маршалл чувствовал себя мячиком для пинг-понга, который перекидывали от одной плачущей женщины к другой. Обе они сводили его с ума. Он старался быть терпеливым с Лиз, но Эшли так давила на него, что он все чаще срывался, что приводило к еще более плачевным результатам.

– Я не могу так жить! – закричал он на нее однажды утром, когда девочки ушли в лагерь.

Он старался держать себя в руках, когда дочери были дома, но хотел, чтобы Эшли проявляла больше понимания:

– У Лиз сейчас нервный срыв, и я не могу возиться еще и с тобой, когда ты теряешь над собой контроль.

Маршалл пытался ей внушить, что она вполне взрослая женщина и ситуация между ними не нова для нее, но Эшли ударилась в слезы и побежала наверх, в спальню. Она была сыта по горло разговорами о Лиз. Спустя полчаса он поднялся к ней и застал плачущей в кровати. Он не знал, что теперь делать. Обе женщины ему больше не верили, и обе испытывали мучительные сомнения. Их мирная жизнь была разбита, и в каком бы городе он теперь ни находился, нигде ему не было покоя. Он ездил от одной несчастной женщины к другой. А когда он был с Лиз, Линдсей только подливала масла в огонь. Она почти не разговаривала с отцом с мая. Одни лишь близняшки все еще считали его героем. Эшли обвиняла его в измене, а Лиз опасалась, что он ей изменит. Ему не с кем было поговорить об этом, и он срывался на всех, где бы ни находился. Он с трудом мог сосредоточиться на работе, но по крайней мере в офисе находил успокоение.

– Эшли, ты должна успокоиться, – умолял Маршалл, всей душой желая, чтобы их отношения снова наладились. Он хотел этого даже больше, чем наладить отношения с Лиз. С Лиз его связывало чувство долга. Эшли же была его мечтой. – Ты должна верить мне. Клянусь, все будет чудесно через год – так, как ты захочешь. Но если я сейчас брошу Лиз, дети никогда мне этого не простят. Просто дай возможность Линдсей окончить школу, и все твои мечты осуществятся.

Но он знал, что она больше не верит ему, а все, что говорит ей Бонни, когда его нет рядом, только ухудшает дело. Они уже почти не занимались сексом. Он больше не был в состоянии трезво мыслить. Единственное, чего ему хотелось, – это чтобы все было так же, как в последние восемь лет. Но Эшли это не устраивало – ей нужно, чтобы он жил все время с ней и девочками.

Когда в пятницу Маршалл вернулся на озеро Тахо, выяснилось, что Линдсей повздорила с матерью и они не разговаривают. Он налил себе стакан крепкого алкоголя и вышел посидеть на пристани. Одинокая слеза скатилась по его щеке. Его жизнь превратилась в ад, и он ничего не мог с этим поделать – да и не хотел. Он не мог еще больше ухудшить положение Лиз. Обвинения Меган Виллерз и так перевернули ее жизнь: казалось даже, ей стало хуже, после того как все благополучно разрешилось, чем когда скандал был в разгаре. А частичное признание вины, которое он сделал Эшли ради сохранения доверия друг к другу, тоже вышло ему боком. Он теперь жалел, что рассказал ей об измене. Ему нужно, чтобы обе они успокоились и жизнь приняла некоторое подобие нормальности. А через год, когда Линдсей окончит школу, будет видно, как поступить с Лиз. Но, как ни верти, Маршалл понимал, что чья-то жизнь будет разрушена, – может быть, даже его собственная. А этого он хотел меньше всего. Все, чего он ждал от этих женщин, – это мира и поддержки, а не требований. Он чувствовал себя так, словно на его шее повисли два удава и сдавливают его что есть сил. Он теперь даже нервничал, отправляясь в Лос-Анджелес, потому что не знал, в каком настроении застанет Эшли и в чем его обвинят на этот раз. Ее требования становились все истеричнее с тех пор, как она увидела их с Лиз по телевизору.

Он сидел, глядя на озеро, со стаканом в руке, размышляя обо всем этом и пытаясь решить, что же делать. Все в его жизни пришло в расстройство, и это заставляло его желать оказаться подальше от обеих женщин. Эшли взывала к его ответственности перед ней и дочерьми, за что, как известно, следовало благодарить Бонни, которая проводила с ней больше времени, чем он, и у которой было достаточно возможностей настроить Эшли против него. А Лиз твердила, что им нужно проводить больше времени вместе, и даже хотела поехать с ним в Лос-Анджелес осенью, если найдет с кем оставить Линдсей. От этих разговоров Маршалл впал в панику и чувствовал себя так, словно мир вокруг него сжимается в кольцо. При этой мысли он залпом прикончил свой напиток и нырнул в ледяную воду. Ощущение, как тело покрывается мурашками от шока, было приятным. Он доплыл до плота, потом вернулся к пристани и выбрался из воды.

Когда он вошел в дом, Лиз и Линдсей опять ругались, обе в слезах. Это было больше, чем он мог вынести, и, не сказав никому ни слова, он прошел мимо и поднялся к себе в спальню, затворил дверь, лег на кровать и закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Пока он так лежал, до него донесся звук пришедшего на мобильный телефон сообщения. Эшли знала, что не должна этого делать, но все равно иногда нарушала запрет, а в последнее время рисковала все чаще и чаще, словно пытаясь надавить на него. Маршалл взглянул на экран и прочел: «Я люблю тебя. Мы по тебе скучаем». Он стер сообщение, снова закрыл глаза и постарался заснуть, но единственное, о чем мог думать, – это Эшли и близняшки и как приятно лежать с ней в кровати. Он улетал в Лос-Анджелес во вторник и очень надеялся, что эта неделя пройдет лучше. И может быть, к концу лета они все успокоятся и перестанут его терзать. Все, чего он сейчас хотел, – это покоя.