Тот день, 23 июня 1988 г., был типичным вашингтонским летним днем, потому как было не просто жарко, а очень жарко (выше 37 °С в тени) и душно, невыносимо душно. К тому же ему предшествовало несколько недель жаркой погоды, в результате которой в половине округов США стояла засуха. Как писали американские СМИ, «для Среднего Запада засуха стала привычным явлением». Все это означало, что массмедиа ухватятся за все, что угодно, стоит лишь заикнуться о погоде. Короче говоря, 23 июня 1988 г. был идеальным днем для сенатских слушаний по вопросу глобального потепления.

Последующие слушания ознаменовали переход проблемы изменения климата в разряд политических. Председательствовал в тот день сенатор от штата Колорадо Тим Уирт. За полгода до этого Уирт вместе с помощниками выбирал дату слушаний по вопросу изменения климата. «Какой день самый жаркий в году?» – поинтересовался он тогда. Один из помощников сказал, что лучше всего выбрать день в конце июня¹.

В зале в тот день и в самом деле было невыносимо жарко – на лицах участников отчетливо виднелись бусинки пота. Усиливали жару и софиты, которые сопровождали телекамеры, расположившиеся в два ряда².

«Научные факты налицо, – сказал Уирт, открывая слушания. – Теперь конгресс должен подумать над тем, как замедлить или остановить эту тенденцию». В слушаниях участвовали авторитетные ученые, специализировавшиеся на изменении климата. Но больше всего запомнилось выступление самого первого участника. «Изменение климата уже не является чисто “научным” вопросом», – сказал Джеймс Хансен, специалист по физике атмосферы и директор нью-йоркского Института космических исследований Годдарда при NASA. Как один из ведущих разработчиков климатических моделей, Хансен был известен своими апокалиптическими прогнозами. Вытирая пот со лба, Хансен поведал сенаторам, что «сигнал» изменения климата уже получен. Температура воздуха действительно растет, как и предсказывали его компьютерные модели. «Мы с высокой степенью уверенности можем утверждать, что между парниковым эффектом и наблюдаемым потеплением существует причинно-следственная связь», – сказал он. После слушаний Хансен сформулировал основное послание своего выступления для The New York Times более четко и лаконично: «Пора покончить с болтовней». Материал о его выступлении и о слушаниях был опубликован на первой полосе газеты³.

Как вспоминал еще один участник слушаний, Сюкуро Манабе, один из отцов моделирования климата, «их не слишком впечатлил японский парень, говорящий с акцентом, а вот выступление Джима Хансена произвело эффект разорвавшейся бомбы».

По словам Уирта, слушания «стали громким событием». «Многие отмечали, что ничего подобного им ранее видеть не доводилось. Это мероприятие привлекло необычное для сенатских слушаний внимание». Один ученый подвел итог так: «Я не припомню, чтобы экологическая проблема так стремительно переместилась из сферы науки в сферу политики»⁴.

Слушания под председательством Уирта продемонстрировали, что взаимодействие между учеными и политиками углубляется. Этот процесс сопровождался увеличением количества международных исследовательских проектов и формированием глобальной сети ученых, занимающихся атмосферой. Роджер Ревелл, который стоял у истоков исследований в этой сфере, смотрел на изменения иронически. «За последние десятилетие появилось огромное количество литературы по парниковому эффекту, – отмечал он в 1988 г. – То, чем изначально занимались одиночки вроде Дэвида Килинга, теперь приобрело размах и привлекло тысячи людей»⁵. Существование глобальной научной сети по вопросам изменения климата было очевидным⁶.

В 1987 г. в Монреале состоялась конференция, темой которой также была связанная с атмосферой проблема. Ее итогом стало заключение международного соглашения, которое еще несколькими годами ранее казалось недостижимым. Это стало важным прецедентом в сфере сотрудничества по вопросам защиты окружающей среды в глобальном масштабе.

Парниковые газы – это не только углекислый газ, но и метан, закись азота, а также группа искусственных газов, именуемых хлорфторуглеродами (фреонами), которые были синтезированы в конце 1920-х гг. Несмотря на то, что их концентрация в атмосфере очень невелика по сравнению с углекислым газом, фреоны весьма эффективно задерживают тепло – по оценкам специалистов, в 10 000 раз эффективнее, чем углекислый газ. Использовались же они все более широко, в частности, в качестве пропеллентов в аэрозольных баллончиках и хладагентов в холодильниках.

В 1985 г. исследователи организации British Antarctic Survey, проанализировав спутниковые данные, предоставленные NASA, увидели нечто поразительное: в озоновом слое над Антарктидой появилась дыра. Фреоны в буквальном смысле съедали озон и утончали его слой в атмосфере.

Эта угроза была серьезной. Озон поглощает ультрафиолетовое излучение, пропуская в нижние слои атмосферы лишь малую его часть. Образование озоновых дыр могло повлечь за собой эпидемии рака кожи по всему миру, а также разрушительные последствия для животного и растительного мира планеты. Страх был настолько велик, что к 1987 г. Монреальский протокол, предусматривавший ограничение выбросов фреонов, подписали 24 страны.

Монреальский протокол прямо повлиял на движение в защиту климата. Он признал тот факт, что увеличение концентрации парниковых газов таит в себе угрозу. Он также признал, что человеческая деятельность наносит вред атмосфере Земли, и наглядно продемонстрировал, что страны могут объединяться и договариваться об устранении общей угрозы для окружающей среды. Активисты движения в защиту климата видели в этом генеральную репетицию того, что должно было произойти в отношении глобального потепления. Но было одно существенное отличие: фреоны производили менее 40 компаний, и всего две владели половиной рынка, а ископаемое топливо сжигал весь мир. Тем не менее проблема глобального потепления, несмотря на ее сложность, летом 1988 г. вышла на политическую арену. И подход наподобие Монреальского протокола выглядел наиболее приемлемым⁷.

Благодаря слушаниям в тот жаркий июньский день 1988 г. Джеймс Хансен стал знаменитостью и фигурой, оказывающей значительное влияние на дискуссию об изменении климата.

Для многих политиков и общественности Хансен превратился в рупор науки о климате, и это не слишком нравилось другим специалистам по вопросам климата, которые считали, что он чересчур категоричен в своих суждениях. Science, журнал Американской ассоциации содействия развитию науки, освещая этот вопрос в статье «Угроза парникового эффекта: Хансен против остального мира», писал, что «его коллег беспокоит» безапелляционность и «отсутствие оговорок, говорящих о неточности моделей климата»⁸.

Через несколько недель после слушаний сенатор Тим Уирт написал письмо Роджеру Ревеллу с просьбой высказать мнение по вопросу изменения климата. То, что он прочел в ответном письме, сильно отличалось от слов Хансена и других участников слушаний. Ревелл призывал к осторожности в оценках. «Не стоит бить в колокола, пока мы не получим более четкого представления о темпах и степени потепления, – писал Ревелл. – Пока никто не доказал, что нынешняя жара и засуха являются следствием изменения климата, а не примером непостоянства климата. Я считаю, что нам следует подождать еще лет 10, прежде чем делать уверенные прогнозы». Другому конгрессмену Ревелл написал, что полное представление о позитивных и негативных последствиях парникового эффекта люди получат, наверное, лет через 20. Он считал, что человечество должно «предпринять все меры, представляющиеся целесообразными, независимо от того, проявится парниковый эффект или нет». Сам он предлагал следующие меры: использование атомной энергии и восстановление лесов, поскольку деревья поглощают и удерживают углекислый газ. «Вполне возможно, – писал он в своем письме Уирту, – что это позволит уменьшить выбросы углекислого газа весьма существенно, до безопасного уровня»⁹.

Хансен и Ревелл пришли к проблеме изменения климата, имея разное образование и разные взгляды. Ревелл начинал с исследования океанов, а Хансен пришел к изучению климата окольным путем, через исследования космического пространства. Защитив кандидатскую диссертацию на тему атмосферы Венеры, он работал над проектом по запуску космического аппарата к Венере, и как-то один аспирант попросил помочь ему с расчетами воздействия на атмосферу некоторых парниковых газов. «Проблема парниковых газов увлекла меня», – позднее говорил Хансен. Он занялся исследованием атмосферы Земли и разработкой ее моделей, параллельно продолжая заниматься Солнечной системой.

Десятки писателей-фантастов предполагали, что на ближайших к Земле планетах существует жизнь. Но телескопические наблюдения и беспилотные космические аппараты позволили установить, что из-за особенностей атмосферы жизнь на Марсе и на Венере в той форме, которую мог бы распознать человек, весьма маловероятна. На Марсе, атмосфера которого очень разрежена, господствовали низкие температуры. На Венере, в атмосфере которой очень много углекислого газа, очень жарко. Эти космические исследования дали более четкое представление о климате Земли. «Параллельное изучение климата Земли и климата других планет определенно даст нам многое», – писали Хансен и его коллеги в 1978 г. Как он выразился несколько десятилетий спустя, атмосферы Марса и Венеры «стали лучшим подтверждением реальности парникового эффекта». Венера сыграла даже более важную роль. Она ввиду насыщенности ее атмосферы углекислым газом и очень высокой температуры у поверхности стала классическим примером необратимого «неконтролируемого парникового эффекта», явления, которое Хансен окрестил «синдромом Венеры». Этот классический пример приобрел позднее значительный вес¹⁰.

Хотя реальное изменение климата могло произойти лишь в долгосрочной перспективе, «сигнал», обнародованный Джеймсом Хансеном, зазвучал очень громко тем летом 1988 г., которое оказалось богатым на погодные аномалии – продолжительные периоды жары, засуха, скудные урожаи, лесные пожары и обмеление рек. Система электроснабжения, из-за резкого увеличения нагрузки, создаваемой повсеместным использованием кондиционеров, работала на пределе возможностей¹¹.

Все это способствовало нарастанию обеспокоенности ухудшением состояния окружающей среды.

Обеспокоенность прозвучала и в Бостонской гавани в первый день сентября. Губернатор штата Массачусетс демократ Майкл Дукакис, согласно опросам общественного мнения, существенно опережал вице-президента Джорджа Буша-старшего в предвыборной гонке 1988 г. Дукакис позиционировал себя как защитник окружающей среды, Буш хотел бросить ему вызов на его вотчине и по его основным вопросам. Поэтому Буш сел на экскурсионное судно и прокатился по Бостонской гавани. Сопровождаемый толпой репортеров и многочисленными камерами, он с удовлетворением отметил, как много в гавани плавает мусора, добавив, что это явное упущение в работе губернатора Дукакиса. Буш, позиционировавший себя как «республиканец до мозга костей, как Тедди Рузвельт», обещал быть президентом, заботящимся об окружающей среде. Среди прочего он заявил, что «те, кто сомневается в нашей способности сделать что-то в отношении “парникового эффекта”, забывают об “эффекте Белого дома”. Я твердо намерен заняться им». Впервые потенциальный президент сделал проблему парниковых газов и изменения климата предвыборным вопросом и пообещал наладить международное сотрудничество в этой сфере¹².

Жара и засуха всегда были горячей новостью. Журнал Time, август 1923 г.: «В Европе снова установилась жаркая погода. В Альпах сейчас так жарко, что тают огромные ледники, вызывая лавины». Time, июнь 1934 г.: «На трети территории США стоит палящий зной… На Среднем Западе не только жарко, как в аду, но и очень сухо». Time, июнь 1939 г.: «[В Лондоне] было так жарко, что в ресторане палаты общин на открытом воздухе пришлось увеличить число официантов, которые разносили прохладительные напитки вспотевшим законодателям… Асфальт на бульваре Унтер-ден-Линден в Берлине так размяк, что танки и гусеничные машины туда не пустили». Time, август 1955 г.: «В восточной части Соединенных Штатов ужасное лето 1955 г. запомнят надолго… регион накрыла засуха и жара, самая сильная за всю историю наблюдений»¹³.

Но с конца 1980-х гг. в материалах о жаре и засухах стали говорить не только об их серьезности и нанесенном ущербе, но и о связи с углекислым газом и изменением климата, а также о том, что это – предвестники глобального потепления. Проблеме глобального потепления наконец-то нашлось место в национальном сознании.

Но когда жаркое лето 1988 г. подошло к концу, ощущение безотлагательности испарилось. Всего через пару дней после круиза Буша по Бостонской гавани научный обозреватель The New York Times подвел итоги уходящего лета. «Сигнал» Джеймса Хансена, заключил он, на самом деле не так очевиден, как могло показаться тогда, 23 июня. Лето 1988 г. оказалось не самым жарким, а всего лишь одиннадцатым за 58 лет наблюдений. Когда несколько дней спустя вопрос изменения климата был поднят на заседании Генеральной Ассамблеи ООН, один представитель сказал, что «многие по-прежнему воспринимают его как научную фантастику»¹⁴.

Но в сентябре появилась еще одна важная и, пожалуй, неожиданная точка зрения на вопрос изменения климата. Это была точка зрения лидера крупной промышленно развитой страны, программная речь которого посвящалась этой теме, премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер. Окончив Оксфорд с дипломом химика, она несколько лет работала химиком-исследователем в продовольственной компании J. Lyons, пока в один прекрасный день не поняла, что ее больше интересует политика, чем молекулярные процессы в глицеридном монослое, известном также как глазировка торта. Образование позволяло ей быстро схватывать суть вопросов, касающихся изменения климата.

Присутствовал там и элемент политики. Тремя годами ранее она сражалась не на жизнь, а на смерть с профсоюзом шахтеров, который угрожал прекратить поставки угля, что могло привести к коллапсу системы электроснабжения страны. Это сражение стало одним из ключевых моментов ее 12-летнего пребывания у власти. Победа Тэтчер вывела отношения между правительством и шахтерами из тупика, который грозил парализовать экономику Великобритании. Замена угля при производстве электроэнергии менее углеродоемким природным газом из Северного моря лишило профсоюз шахтеров возможности диктовать свои условия под угрозой нарушения работы системы электроснабжения в стране¹⁵.

27 сентября 1988 г. Тэтчер выступила с речью на заседании Королевского научного общества в Фишмангерз-Холле в Лондоне, большая часть которой посвящалась проблеме изменения климата. Тэтчер надеялась, что ее речь привлечет большое внимание. Она рассчитывала, что этот интерес обеспечит присутствие на мероприятии значительного количества телекамер, яркие огни которых создадут в зале Фишмангерз-Холла, где обычно царит полумрак, такое освещение, которое ей нужно для чтения речи. Но, к ее разочарованию, интерес к мероприятию проявили немногие СМИ, а телекамер не было вовсе – ни единой. В зале царила такая темнота, что она не могла читать свою речь, пока наконец на стол не поставили лампу.

«На протяжении жизни многих поколений мы считали, что благодаря усилиям человечества фундаментальный баланс мировых систем и атмосферы будет стабильным, – сказала она, когда смогла начать выступление. – Но не исключено, учитывая, что все эти огромные изменения (население планеты, сельское хозяйство, использование ископаемого топлива) происходят в рамках столь небольшого периода, что мы непреднамеренно развернули масштабный эксперимент с системами планеты». И хотя еще нельзя говорить об этом с уверенностью, предостерегла она, «мы имеем дело не с лабораторией, где можно проводить управляемые эксперименты. Поскольку для принятия решений нам пока не хватает знаний, необходимы комплексные программы исследований и масштабные научные изыскания».

Однако отсутствие телекамер ясно говорило о том, что проблема изменения климата еще не завладела британской общественностью¹⁶.

Вместе с тем еще до завершения года вдали от глаз публики был предпринят важнейший шаг, предопределяющий сегодняшнее отношение мира к изменению климата. В ноябре 1988 г. на встрече ученых в Женеве было объявлено о создании Межправительственной группы экспертов по изменению климата (Intergovernmental Panel on Climate Change – IPCC). Поначалу она затерялась среди множества аббревиатур международных организаций, конференций и программ, но в течение последующих двух десятилетий приобрела известность и стала оказывать существенное влияние на международные дебаты по проблеме. IPCC была создана на основе двух международных организаций – Всемирной метеорологической организации и Программы развития ООН. Но сама IPCC не была организацией в привычном значении этого слова. Она скорее представляла саморегулируемый, самоуправляемый организм, координируемую сеть ученых из разных стран, взаимодействующих с использованием современных средств коммуникации.

У нее, конечно же, имелся «главный координатор» – шведский метеоролог Берт Болин. Если кто и стоял в центре расширяющейся международной деятельности в области изменения климата в течение почти полувека, то это был Болин – «незаменимый человек» в сфере климатических исследований. Болин был организатором встреч, докладчиком, ведущим конференций, редактором, автором, арбитром, стабилизатором, научным деятелем и новатором в области международной политики. Начинал он математиком, в 1950-х гг. работал в Принстоне вместе с Джоном фон Нейманом и Джулом Чарни и участвовал в разработке формул для компьютерного прогнозирования погоды. Вернувшись в Швецию, он переключился на геохимию и стал специалистом по углекислому газу и углеродному циклу¹⁷.

Хотя официально планы по созданию IPCC появились весной 1988 г., выступление Хансена встревожило Болина. Он считал, что эту информацию необходимо тщательно проанализировать и что политика не должна идти впереди того, что известно. По словам Болина, искусного специалиста по достижению консенсуса, после выступления Хансена «ученые стали оживленно обсуждать сказанное им и в большинстве своем категорически не соглашались с его утверждениями. Данные, говорящие о повышении температуры воздуха по всему земному шару тщательно не проверялись, а заявление о том, что стихийные бедствия стали происходить чаще, не подкреплялось фактами. Это ясно говорило о том, насколько хаотичной может стать дискуссия между учеными и общественностью в отсутствии гораздо более строгого подхода к оценке имеющихся знаний». Его беспокоила также «нереалистичная рекомендация» недавней конференции относительно сокращения выбросов углекислого газа. Он заметил, что «потребность в другой, более достоверной оценке была очевидна».

Используя семинары, доклады, диалог и анализ, анализ и еще раз анализ, IPCC должна понять, что известно о климате во всех его проявлениях, а в чем однозначности нет. Времена Тиндаля и Килинга – исследователей-одиночек, работавших самостоятельно, – прошли. Наука теперь была многогранным, междисциплинарным, многонациональным институтом. Но что касается климата, Берт Болин находился в центре всего происходящего.

Времени на составление первого доклада IPCC было немного: он требовался к заседанию Генеральной Ассамблеи ООН, запланированному на 1990 г. Одну из подготовительных встреч, которая состоялась в Вашингтоне, открыл Джеймс Бейкер, впервые выступавший с речью в качестве госсекретаря США. В ней он призвал к «беспроигрышной» политике в отношении проблемы изменения климата, т. е. к таким шагам со стороны международного сообщества, которые представляются целесообразными независимо от того, реальна угроза глобального потепления или нет. Болин с интересом выслушал речь Бейкера, но отметил, что «приниматься за выработку программы действий еще рано»¹⁸.

В конце августа 1990 г., когда истекал срок подготовки доклада для Генеральной Ассамблеи ООН, ученые и политики встретились в шведском городке Сундсвалль. Целую неделю шли тяжелые переговоры, ожесточенные споры разгорались даже по поводу отдельных слов. К примеру, что реально означает «безопасный»? Вечером в пятницу согласия все еще не было. А без него нельзя было представить Генеральной Ассамблее ООН конкретные рекомендации.

Затем возникла критическая ситуация, которая поставила под угрозу весь процесс согласования в IPCC: в 18.00 переводчики ООН заявили, что рабочий день у них закончился и они не собираются работать сверхурочно. Это не подлежало обсуждению, таковы были правила. Но без переводчиков делегаты лишались возможности общаться друг с другом, встреча не могла продолжаться, а на докладе для Генеральной Ассамблеи и принятии резолюции по вопросу изменения климата надо было ставить крест. Осознавая всю сложность ситуации, председательствующий представитель Франции, который всю неделю настаивал на том, что будет вести переговоры только на французском, уступил. Он согласился перейти на английский, которым, как оказалось, владел очень хорошо.

Дискуссии и дебаты продолжились на английском, и дело вроде бы сдвинулось с места. Но глава делегации России сидел молча, нахмурившись и покуривая сигарету. Без его согласия доклад не мог выйти, а он просто отстранился от переговоров.

Наконец один из ученых из американской делегации, который говорил по-русски, обратился к российскому делегату. Оказалось, что тот не владеет английским и, естественно, не собирался подписываться под тем, смысл чего не понимал. Американскому ученому пришлось взять на себя функции переводчика, и российский делегат наконец поставил свою подпись под документом. Консенсус был достигнут. IPCC была спасена – весьма своевременно¹⁹.

В октябре 1990 г. IPCC предоставила ООН свой первый доклад. В нем ясно говорилось, что на планете наблюдается потепление. Но является ли оно результатом деятельности человека? Потепление, согласно докладу, «в целом соответствовало прогнозам климатических моделей» с учетом «парникового эффекта, связанного с деятельностью человека». Но проблема в том, что оно также в целом определялось и «естественным изменением климата». В конечном итоге первый доклад IPCC Берта Болина говорил, что считать потепление делом рук человека пока преждевременно.

Но это порождало весьма существенный риск. «К тому времени, когда вопрос будет прояснен, – сказал Болин, – уверенность в грядущем изменении климата станет значительно выше, чем сегодня», и убедить кого-либо в обратном окажется значительно сложнее²⁰.

Рассмотрев первый доклад IPCC, Генеральная Ассамблея ООН призвала страны заключить международное соглашение – «конвенцию» – по ограничению выбросов парниковых газов, прежде всего углекислого газа. Его предполагалось подготовить к предстоящей встрече на высшем уровне «Планета Земля» (официальное название – Конференция ООН по проблемам окружающей среды и развития), которая должна была состояться в Рио-де-Жанейро. Начался сложный, полный споров и дискуссий международный переговорный процесс, исход которого был неясен до самого конца.

Впервые активное участие в дискуссиях об изменении климата принимали развивающиеся страны. Однако они выступали против ограничений на выбросы углекислого газа, которые вели к сокращению использования энергии и снижению темпов экономического роста. По их мнению, подавляющая часть выбросов углекислого газа в атмосферу, связанных с человеческой деятельностью, приходится на развитые страны, они уже долгое время сжигают уголь, нефть и природный газ. Это их углекислый газ, они создали эту проблему, и именно они должны понести расходы, чтобы устранить ее. Почему развивающиеся страны должны лишаться возможностей роста? Также развивающиеся страны были против включения в повестку дня вопроса вырубки лесов, вследствие которой в атмосферу попадает огромное количество углекислого газа. Это тоже могло ограничить их свободу действий и развития.

Среди развитых стран не было единства по этому вопросу. Одни – главным образом европейские страны – выступали за конкретные графики и цели по снижению выбросов. Они считали, что тянуть нельзя. Другие тоже выступали за реальные действия, но не такие решительные, с большим количеством оговорок и без конкретных целей. Слишком уж велика была неопределенность, и они не желали, особенно в период экономического спада начала 1990-х гг., рисковать своими экономическими перспективами.

К числу вторых в определенной мере относились и США. В администрации Буша мнения по этому вопросу разделились. Проблема изменения климата переместилась из мира науки в мир политики. Борьба в администрации Буша в последующие десятилетия станет примером дебатов по изменению климата.

Поедет президент Джордж Буш-старший на встречу «Планета Земля» в Рио-де-Жанейро в июне 1992 г. или нет? Он, как и обещал, принес проблему парниковых газов в Белый дом. Но «эффект Белого дома» оказался не совсем таким, как предполагалось, потому как в администрации президента разгорелись ожесточенные дебаты.

Уильям Рейли, руководитель Агентства по защите окружающей среды, занимался проблемой изменения климата в течение 10 лет, еще с того времени, когда был главой Фонда охраны природы и Всемирного фонда защиты дикой природы. Он выступал за конкретные цели и настаивал, что Буш должен поехать в Рио.

Однако другие члены администрации говорили президенту, что ограничения на выбросы углекислого газа поставят экономику, и без того вошедшую в рецессию, «под огромный риск». Так, глава Совета экономических советников предостерег президента, что он своим решением может «поставить под вопрос будущее экономики страны». Это стало началом дебатов о стоимости адаптации к изменению климата. Противники поездки Буша в Рио подчеркивали неопределенность и то, что фактов, подкрепляющих теорию глобального потепления, недостаточно. Сложные компьютерные модели в глазах критиков из администрации были всего лишь моделями. Некоторые также рассматривали дискуссию по вопросу изменения климата как попытку противников капитализма и рыночной экономики сменить «красную» окраску на «зеленую» или, как заметил один критик, явить миру «зеленое дерево с красными корнями»²¹.

Главным противником ограничения выбросов был Джон Сунуну, глава президентской администрации. Он рассматривал активистов движения по борьбе с изменением климата как часть «толпы противников роста и развития». Для него они ничем не отличались от авторов отчета Римского клуба за 1972 г., сценарии которого, полученные при помощи моделирования, предрекали – как оказалось, ошибочно – скорое замедление темпов экономического роста из-за перенаселенности планеты и дефицита природных ресурсов.

Сунуну также имел степень кандидата технических наук Массачусетского технологического института. «До того, как пойти в политику, я занимался разработкой моделей и отлично знаю, что с их помощью всегда можно получить такие результаты, какие нужно, – говорил он позднее. – Если люди думают, что модели имеют какую-то значимость, они просто не в своем уме». Он поставил под сомнение механизмы обратной связи и заметил, что отсутствие в моделях учета влияния океанов является серьезным изъяном. Сунуну выступал за существенное увеличение бюджетных ассигнований на исследование климата, но при этом ставил под сомнение причину изменения климата и был категорически против поездки Буша в Рио²².

Вопрос изменения климата был для администрации далеко не самым важным и безотлагательным. На президентский срок Буша пришелся целый ряд эпохальных кризисов – падение коммунизма в странах Восточной Европы и развал Советского Союза, а затем вторжение Ирака в Кувейт и война в Персидском заливе. Буш и его команда демонстрировали высокое мастерство ведения переговоров, взаимодействуя с союзниками и создавая коалиции. Война в Персидском заливе завершилась в марте 1991 г., Советский Союз перестал существовать в декабре 1991 г.

Союзники имели для Буша важное значение, он уже ощущал давление со стороны европейских партнеров. Премьер-министр Тэтчер настояла на том, чтобы все члены ее кабинета посетили однодневный семинар по изменению климата. Комиссар ЕС по вопросам окружающей среды публично осудил Буша за «враждебное отношение» к конкретным целям и графикам сокращения выбросов углекислого газа. Германия заявила, что США необходимо «взять на себя обязательство по стабилизации»²³.

Встреча в Рио неумолимо приближалась, и неопределенность в планах президента стала очевидной.

– Разве может президент, позиционирующий себя защитник окружающей среды, не поехать в Рио-де-Жанейро? – спросил у Буша репортер на пресс-конференции.

– Не все так просто, – ответил президент. – Я хочу понять, сможем ли мы прийти к консенсусу, чтобы у нас была встреча, которая принесет позитивный результат, а не просто разглагольствования на высшем уровне²⁴.

Наконец, в апреле 1992 г. было достигнуто соглашение по конвенции о парниковых газах. Оно призывало к стабилизации выбросов парниковых газов, но не предусматривало конкретных целей.

Для США это соглашение было приемлемым. Буш собрался в Рио-де-Жанейро. Он также осознавал, что лидеры ключевых стран-союзников, с которыми он тесно взаимодействовал – в процессе падения коммунизма, распада Советского Союза и в ходе войны в Персидском заливе, – будут в Рио, и не хотел разочаровывать их. К тому же нужно было учитывать и внутриполитическую ситуацию. Чуть более года назад, в марте 1991 г., после войны в Персидском заливе рейтинг Буша, согласно опросам общественного мнения, составлял 90 %. Но по мере того, как экономика страны погружалась в рецессию, рейтинг падал, и теперь Буша все чаще характеризовали как президента, «утратившего связь с реальностью».

Если бы Буш не поехал в Рио, критика в его адрес наверняка усилилась бы, и утверждение, что в сфере защиты окружающей среды он республиканец до мозга костей, как Тедди Рузвельт, вряд ли помогло бы ему выиграть на выборах²⁵.

Итак, Буш поехал на встречу на высшем уровне «Планета Земля», которую в прессе охарактеризовали как «12-дневная дипломатическая говорильня». Она стала огромным событием – на ней присутствовали более 160 глав государств и правительств и международных организаций, 10 000 других официальных лиц, а также 25 000 активистов, представителей неправительственных организаций, руководителей компаний и журналистов. Одни неправительственные организации принимали непосредственное участие в переговорном процессе, чего не было ранее, другие же проводили собственную встречу, посвященную проблемам Земли. Были и такие, которые приехали только для того, чтобы выразить протест: несколько активистов развернули на горе Сахарная Голова огромный баннер, где говорилось, что участники конференции в Рио предали интересы простых людей.

Естественно, недостатка в разглагольствованиях не было. Если судить исключительно по аплодисментам и воодушевлению, наибольшей популярностью пользовался Фидель Кастро. Кубинский лидер в очередной раз продемонстрировал свое умение произносить пламенные речи. Он привел себя и свою аудиторию в неистовство, назвав капитализм и потребительство «бичом окружающей среды». И это несмотря на ухудшение состояния окружающей среды, о котором стало известно после падения железного занавеса.

Джордж Буш попытался ответить на громкие заявления. «Америка делает в сфере охраны окружающей среды больше, чем любая другая страна мира, – сказал он, – поэтому я приехал сюда не извиняться». Однако усилия были тщетны, поскольку его, по меткому выражению The New York Times, СМИ преподносили как «Дарта Вейдера встречи в Рио». И не только его. Когда в Рио-де-Жанейро прибыл Уильям Рейли, главный сторонник конвенции об изменении климата в правительстве США, ему показали газету с его фото и заголовком «В Рио прибывает Сатана»²⁶.

И все же, несмотря на весь шум и разглагольствования, в предпоследний день встречи была подписана Рамочная конвенция об изменении климата. Первым ее подписал Джордж Буш-старший, президент США. Вслед за ним это сделали еще 153 главы государства. Несколько месяцев спустя сенат США одобрил конвенцию, что сделало США первой развитой страной, полностью ратифицировавшей ее. Теперь проблема изменения климата была зафиксирована как мировой приоритет в международном соглашении, выполнять которое обязались практически все страны мира.

Главная цель Рамочной конвенции была далекоидущей. Он звучала как «стабилизация концентрации парниковых газов в атмосфере на уровне, который позволит не допустить опасного антропогенного вмешательства в климатическую систему». Выражение «опасное антропогенное вмешательство» впоследствии стало широко известным и часто цитируемым. «Антропогенный» в переводе с латыни означает «вызванный человеческой деятельностью». Таким образом, в конвенции подчеркивалось, что выбросы парниковых газов в атмосферу происходят в результате деятельности человека – главным образом, сжигания угля, нефти и природного газа, а также вырубки лесов²⁷.

В соответствии с данным соглашением развитые страны принимали обязательство контролировать выбросы парниковых газов, развивающиеся же страны не имели никаких обязательств, за исключением мониторинга выбросов. Помимо этого, развитые страны соглашались «предоставлять новые и дополнительные финансовые ресурсы», чтобы помочь развивающимся странам сократить выбросы. В целом конвенция подчеркивала, что разрешение проблемы изменения климата – это процесс, который рассчитан на много лет, даже десятилетия. И, как показала встреча в Рио, характер международных переговоров изменился – теперь в переговорном процессе могли принимать участие неправительственные организации²⁸.

Рамочная конвенция об изменении климата – соглашение, ставшее главным итогом встречи на высшем уровне в Рио, – была примечательной. Но не своими целями, потому как их не было, за исключением «обещания» сократить выбросы к 2000 г. до уровня 1990 г., а тем, что она вообще появилась на свет. Четырьмя годами ранее проблема изменения климата даже не упоминалась в политической повестке дня ни США, ни большинства других стран. За такой короткий срок объект интереса научного сообщества превратился в то, что мировое сообщество провозгласило серьезной проблемой человечества и угрозой для здоровья планеты.

Дорога до Рио оказалась долгой – начало ей было положено более двух столетий назад в Швейцарских Альпах. То, что поначалу было навязчивой идеей отдельных исследователей прошлого, ледников и загадок ледникового периода, теперь стало главным энергетическим вопросом будущего.