Глава 8. Лето 964 г. Киев – Поднепровье. Чужая

Склонившаяся над Малиндой-Женькой, Криневера-ведьма шептала погребальную песнь!

Нагая княжна лежала на ложе недвижной, с кожей бледною и бледным лицом. Глаза девушки были закрыты, сама она казалась бы мертвой, если бы иногда не вздрагивали пушистые опущенные ресницы да не пробегало б на пухленьких губках слабое подобие улыбки.

– Улыбайся, дева, радуйся! – время от времени опрыскивая княжну почерпнутым из кипящего котелка зельем, шептала колдунья. – Перун-боже примет тебя с радостию, не во сыру землю ты ляжешь, но вознесешься огнем…

– Нет! – сурово перебил скромно приткнувшийся в уголке жрец Миронег. – Никакого огня!

– Так ведь – Перун! – обернувшись, Криневера озадаченно сдвинула брови. – Ты ж сам предложил, чтоб ее – Перуну великому, а уж он силу ее – нам.

– Тако, так, – поднявшись на ноги, пригладил седую бороду волхв. – Однако же сама подумай – нужно ли нам, чтоб княжну сгинувшую – иль кто она там – долго и всерьез искали? А ну как проведают что? А искать будут, Ольга не отступится… А вот ежели княгиню молодшую мертвой найдут, опознают…

– Тогда отомстить захотят!

– Верно! Только мстить-то будут не нам – печенегам.

– Печенегам? – Ведьма удивленно моргнула и тут же хмыкнула. – Понимаю тебя, Миронеже-брате. Нынче рыскает их по Дикому полю немало. На них и свалим?

– На них. Или на хазар. Посмотрим.

– А Перун? Как с ним-то… – снова засомневалась волхвица. – Ежели без огня? Огненная-то жертва куда б как лучше была бы.

– Так она и будет огненной! – Склонившись над спящей девой, жрец зябко потер руки. – Мы сердце ее заберем, вырежем печень, достанем мозг – все это сожжем в ковечжце – Перуну!

– Сердце, печень? – Криневера вздрогнула. – Но… сердце нужно брать у живой!

– У живой и возьмем, – хищно прищурился волхв. – Иль тебе ее жалко?

Жарко горела лучина. Билось в очаге красноватое пламя, скалились развешанные по углам черепа. Невдалеке, за оврагом, громко каркали вороны, с черного ночного неба холодно мерцали звезды, дрожа, отражалась в речной воде полная луна, словно окрашенная кровавым светом. На дворе уныло завыли псы. Колдунья вышла утихомирить – прикрикнула. Когда вернулась, жрец Миронег гладил княжну по животу… впрочем, без особой похоти.

– Тощая какая, – обернувшись, прошептал волхв. – Бледная, словно поганка. А говорили – красавица. Вот, думаю – приятно ль Перуну будет? Достойно ли?

– Она и есть красавица. – Ведьма присела рядом на корточки. – Стройна, белокожа. Ноги длинные, крепкие, зубки ровные, белые, синие, как васильки-цветы, глаза, волосы шелковые… а лицо? Точеное, как у… даже не знаю и у кого! Лучше-то посмотри – где ты такую красоту видел?

– Ну… да, – тихо согласился жрец. – Пусть не тощая – стройная. Но грудь-то маловата, а?

– Так она ж дева, а не корова! Чай, не доить.

Хмыкнув, Миронег хотел было сказать что-то про грудь самой ведьмы – довольно-таки увесистую и притягательно-тугую, – хотел, но не стал: ни к чему сейчас злить Криневеру даже в малом. Колдунья была нужна. Пока.

Ведьма, кстати, первой и высказала мысль о жертвоприношении – весьма здравую и весьма к месту. Если верить колдунье – а не верить волхв покуда не имел оснований, – то Чужая (так ведьма упорно именовала княжну) обладала какой-то невидимой силою, которая, при помощи могущества Перуна, могла разлиться и на жрецов. Надо было лишь правильно организовать жертвование – требу. Миронег знал – как, и Криневера ему помогала, а кое в чем – играла и ключевую роль. Вот как сейчас…

– В дальнее капище повезем? – тихо уточнил волхв.

– В дальнее. Ты не помыслил ее – куда б?

– Есть бо, в ольжицких чащах, храм Перунов. Не велик, да знатен. Туда!

– В Ольжичи? – удивилась колдунья. – Не далече ли?

– Недалече.

Миронег снова погладил бороду, с похотливой ухмылкою оглядывая распростертое на ложе нагое девичье тело – спящую Малинду-княжну, юную красавицу Чужую, опоенную колдовским зельем Криневеры еще там, на ладье ладожского купца Ждана Лютикова, оказавшегося человеком вполне сговорчивым и прекрасно свою выгоду понимавшим. Торговый гость не стал ссориться с могущественными волхвами… даже из-за княжны, впрочем, он и не знал, кто эта дева такая, принимая за обычную купеческую жонку, коей хитрая беглянка и сказалась.

Ах, права, права Криневера – не княжна эта тощая девка, нет! Была бы княжной – так бежала бы? А эта, вишь ты – попыталась сбежать. Куда? Зачем?

– Мыслю так – дорогу домой ищет, – словно подслушав думы волхва, осклабилась ведьма. – Искала… То чую я. И еще думаю – может, стоит ей прямую дороженьку показать – через огонь! Чтоб покладистая была, скромная…

– Не стоит. – Волхв резко дернулся и тряхнул бородищей. – Сама ж говоришь – Чужая! Что у нее на уме? Вдруг да не согласится, вдруг да наоборот? Ничего ей объясняти не надобно, повезем силою, в сторожу крепкую возьмаху. Вот еще с девками младыми цацкаться, ссюх малолетних, сопленосих, ублажать, уговаривать!

– Наверное, ты и прав, – подумав, согласилась ведьма. – Чего тут дурить – чем проще, тем лучше. Вот только сторожа твои… а вдруг она им скажет, что княжна, что украли ее? Не падут людищи твои духом?

Шумно выдохнув, Миронег неожиданно расхохотался:

– Им скажем – самозванка! От того, мол, и скрывалась, в бега ушла на чужой ладье. Да была б княжна – никуда б не делась! Что, мои люди – дурни, того не понимают?

– Добро. – Еще раз прыснув зелья на тугую грудь девушки, Криневера перехватила плотский взгляд жреца и улыбнулась. – Перед требой все ее поимеете, по обычаю так – Перуна великого вместо.

– Не вместо, а во имя его! – строго поправил волхв. – Егда совокупляси – Перун бо вселяется, тако!

– Пусть так. Мне с ними отправиться?

– Так. Ты там – за старшую. Я же позжей приидоше, после вас через три дни.

Сказав, Миронег поднял глаза:

– Ты что-то не очень довольна, сестрица. Не бери в голову – нешто девку малую с сонмишем слуг верных не довезти?! Куда она от вас денется-то?

– Она-то не денется, – хмыкнула ведьма. – А вдруг и впрямь – печенеги?

Гость снова захохотал, раскатисто и басовито-густо:

– Ну ты, сестрица, и скажешь! Откуда печенегам в той стороне взяться?! Там же леса непроходимые, чаща!

– Ты ж сам только что сказывал, брате, будто бы…

– Сказывал, так. – Волхв сурово насупился, строго взглянув на колдунью. – Смотрю, сомневаешься ты много, сестрица. О том не думай, когда понадобится – тогда и сыщутся печенеги, у нас и стеры их, и сабли, и сбруя есть.

– Поняла, – отрывисто кивнула колдунья. – Так просто спросила. Когда отправляться?

– Завтра мы венки по Днепру пускаем, большим обозом с детинца выедем – всех и возьмем, в глаза бросаться не будем. А там… сперва на ладье, а уж дальше лесами – пущай муторно, да не так уж и долго. И места там – безлюдные.

– А не заплутаем?

– Не заплутаете. Роксан, помощник мой, путь зело ведает.

Женьке виделось все в каком-то дрожащем тумане, хмельном или наркотическом – тут уж и не поймешь, хотя, видит бог, никакой наркоты – даже травки! – девушка сроду не пробовала и впредь не собиралась. Словно кто-то переключал программы ТВ: вот байдарки, река, песни – а вот какая-то хмурая избенка со скалящимися черепами по углам, потом снова река, только уже не байды – ладья под парусом, а вокруг какие-то люди…

Вот на ладье-то – то ли сила колдовского зелья ослабла, то ли свежий воздух подействовал – беглянка начала понемногу приходить в себя, соображать – пусть покуда робко – что, к чему и где.

Ладья была явно не та, не купеческая, а раза в полтора-два меньше, и людей на ней было меньше, и гостя ладожского Ждана Лютикова нигде не видно… и вообще никаких знакомых не видно. Впрочем, вон тот толстомордый парень с чубом – где-то Тяка его уже видела… вспомнить бы, где?

Вспомнила! Это же… как его… жрец, что ли?

– Не трепыхайся, дева! – послышался за спиной властный женский – чуть с хрипотцой – голос.

Княжна резко обернулась, увидев по-хозяйски расположившуюся на корме грудастую тетку… особо не старую, даже несколько смазливую – мужикам такие нравятся. Вот только одежка ее казалась какой-то странноватой, вернее, даже не сама одежка, а аксессуары – птичьи перья, змеиные черепа и прочее. На гота, правда, тетка не походила ничуть – те анемичные, от всего отстраненные, эта же… совсем наоборот!

– Спокойной будь, сказываю, – холодно улыбнулась тетка. – От того и тебе, и нам добро.

– Почем я знаю, что от вашего добра мне не зло? – Женька язвительно хмыкнула и сплюнула в воду, чем вызвала в глазах гребцов самый искренний испуг и негодование.

Тетка тут же хлестнула ее ладонью по губам:

– В воду-то не плюй, тля!

Женька ответила тут же: ударила в скулу… жаль вот только удар вышел вялый, а то бы… Но и того, что было, – хватило вполне. Эффект оказался поразительным!

Все кругом – молодые парни – ахнули, округлив глаза с таким видом, будто пленница совершила сейчас невесть какое святотатство, а тетка, опешив, отпрянула, с ненавистью сверкая глазами…

Впрочем, надо отдать старушке должное – с собой она справилась быстро, лишь махнула рукой да бросила-приказала:

– Свяжите ей руки!

Что парни мигом и сделали – особенно старался тот самый, знакомец, как его… блин… Еще, гад, связывая, ухитрился и грудь пощупать… да все они…

Связав, Женьку усадили на корму.

– Ладно, – присев рядом, неожиданно ухмыльнулась женщина. – Что сейчас было – забудь, одначе в воду больше не плюй – Водяника гнев навлечешь живо! Знай – мы тебе не друзья…

Женька хмыкнула:

– Да я уже догадалась как-то.

– …но и не враги, – продолжила тетка.

– Разбойники с большой дороги! – Пленница – а кто же еще-то? – невесело скривилась. – На купцов напали?

– Напали, – со вздохом призналась тетка. – Но кровушку не лили – купцы откупились: товарами да тобой.

– Что-то я ничего такого не помню.

– И не должна – тебя сон-травою поили… и поят. Коли слово дашь спокойно себя вести – перестанем.

Тяка окрысилась:

– А с чего мне слово вам давать? Вы меня в плену держите, бьете… связали вот… Выкуп хотите?

– Хотим, – женщина довольно кивнула. – И получим. Не скажу, от кого… Но – скоро.

– Интере-есно…

Обдумывая услышанное, Женька надолго замолкла – да никто ее больше ни о чем и не спрашивал, лишь двое парняг, примостившись поодаль, пристально ели глазами – присматривали, видать, по поручению тетки. Ну, блин, разбойница долбаная! А Ждан-то, Ждан-то каков! Ну, купчина! Предал, сукин кот. Впрочем, а кто она, Женька, молодому ладожскому гостю-купцу? Напросившаяся в дальний путь спутница, не родственница ни с какого боку, чужая… Да она всем тут чужая!

Как беглая княжна ни думала, как ни гадала, а все ж не могла и в мыслях представить – кому ее хотели продать? Великой княгине? Тогда и обращались бы соответственно, как и положено обращаться с высокородной особой, супругой самого князя – шутка ли! Да и вообще, побоялись бы такое стремное дело провернуть, вон, чубатый-то из Перунова капища – Женька про то вспомнила. Как сидели, бражку трескали… как его звали-то… как-то смешно…

– Роксане! Твоя очередь грести!

Точно!!! Роксан! Ишь ты, собака, не признается… но глазками поедает, глазки-то бегают, да.

Не-ет, не княгине ее повезут… другим. Кому? Да мало ли охотников до молодых дев? Ромеям, хазарам, кривичам, да и своим, полянам – да всем! Девка здесь – не человек, а маленькая разменная монетка, мерило богатства хозяина и станок для ежегодного рожания детей. Вот только так, и никак иначе! Если ты не княгиня – ты никто, такие уж на дворе времена, и ничего с этим не сделать.

Кто бы ни были будущие покупатели, беглая княжна от них ничего хорошего для себя не ждала – не дура, прекрасно себе представляла, зачем покупают молодых и красивых девиц. Представляла и думала… хотя думать-то тут особенно было нечего, программа все та же – бежать! Как можно скорее бежать!

Чем же это они ее так напоили, что ни черта не вспомнить?! Ладью Ждана, поганца-купца, помнила хорошо, а что после… и как там, на ладье, произошло… как напали… как…

Женька покачала головой – болела голова-то! – и решила ни о чем пока не вспоминать, а думать о будущем – как половчее свалить отсюда. Во-первых, чтоб руки развязаны были – значит, нужно изображать покорность или, как сказала грудастая тетка – интересно, кто она такая? – спокойствие. Лишних вопросов не задавать, ни на какие агрессивные действия похитителей своих не провоцировать, быть тише воды ниже травы, а самой – улучить момент! И – ноги в руки. Лучше всего в лес бежать – там поди ее сыщи… Вряд ли эта братва окрестные леса как свои пять пальцев знает. Судя по разговорам – нет!

Хотя эти парни и вообще-то не слишком охотно точили лясы да все поглядывали на свою хозяйку – да-да, судя по всему, так оно и было – хозяйка! Разбойница, бандитка, ах, чертова баба!

Она-то баба… А вот эти ребята – парни и есть. Молодые, кровь с молоком. Не раз и не два уже натыкалась пленница на похотливые взгляды… особенно часто посматривал Роксан. Улыбался даже. А вот – подмигнул.

Женька мигнула в ответ – чего уж. Может, и выйдет что?

Весь день, почитай, до самого вечера, пленница вела себя спокойно – усыпляла бдительность. По указанию предводительницы шайки ей даже развязали руки, дали какое-то питье в плетеной фляжке… Женька хлебнула – квас. Хороший, ядреный.

– Благодарствую, – отпив, едва ль не с поклоном вернула флягу подбежавшему парню.

– Вот и славно, – тряхнув ожерельем из змеиных черепов, одобрительно кивнула атаманша. – А то кочевряжилась, плевалась.

– Да это случайно я. – Девушка опустила голову. – Не сдержалась, уж извините.

– Вскорости пристанем к бережку, – усевшись рядом, промолвила тетка. – Связывать тебя не будем… на ночь только. Однако помни – ежели что, стрела достанет.

– Ой, да ладно. – Княжна отмахнулась. – Что я, дура, что ли? Да и куда мне бежать?

– Что верно, то верно – некуда. – Разбойница накрутила на палец темную, выбившуюся из-под убруса прядь. – Далеко не убежишь – поймаем. Да и есть ли в том смысл? Ты ж здесь чужая, и как с чужаками народ лесной поступает – думаю, ведаешь.

А вот тут ты права, корова чернявая, тут уж ничего не скажешь, чужаку одному – сгинуть только, пропасть. Воистину, как у Маяковского – «каждый сильный ему господин, и даже слабые, если двое».

Все так, однако Женька вовсе не собиралась надолго оставаться в этих дурацких лесах. Сбежать, спрятаться, переждать какое-то время, а потом… Что потом – об том время подумать будет после побега в достатке – проблемы следовало решать по мере их поступления, не громоздить одно на одно. Сначала – сбежать и спрятаться, затем… затем – думать.

Солнце клонилось к закату, нависало над дальним берегом, над лесистою кручей, пылающим золотисто-оранжевым шаром, чем-то похожим на рвущийся в кольцо облаков баскетбольный мячик. Женька, кстати, всегда любила баскет – нравилось.

Атаманша что-то крикнула, распорядилась. Табаня, вспенили воду весла, и ладья круто повернула к берегу, направляясь к пологому песчаному плесу. Там и причалили, подтащили на берег ладью – на песочек носом; парни, с удовольствием разминаясь, затеяли какую-то веселую возню, впрочем, тут же прекращенную волевым взглядом своей предводительницы, которую пока еще никто не называл по имени. Обращались просто – «моя госпожа».

Ах, как парни посматривали! Едва ль не облизывались. Опять же, особенно – Роксан! Впрочем, двое Женькиных сторожей тоже не составляли исключения.

Пленница уселась на бережку, у ладьи, никому не мешая. И не делая никаких попыток рвануть к темнеющему выше по берегу лесу – помнила предупреждение. Да уж – стрела есть стрела, да и глупо срываться вот так, на глазах – слишком уж сторожей много, догонят.

Однако, что касаемо этих самых сторожей… Прежнюю одежку княжны похитители куда-то дели, скорее всего – замылили, зажуковали – вещи-то, чай, не дешевые – вместо прежнего варяжского сарафана выдали рубаху из серой сермяги – как здесь водится, с вышивкой-оберегом – да длинную, до щиколоток, юбку грубого, крашенного луковой шелухою холста. Хорошо хоть туфли оставили прежние – удобные, из мягкой замши. Никакой нижней рубахи, кстати, не дали, да и правильно – все ж лето, жарко! Эх, выкупаться бы… да вряд ли атаманша позволит, не стоит и спрашивать. Не позволит, нет. И вовсе не потому, что боится, как бы пленница не убежала – голой, по реке-то! Боится, чтоб парни из подчиненья не вышли! Вот о парнях-то, о страже, сейчас и подумать… приручить попытаться.

Сорвав с головы скромненький платочек, девушка распушила волосы по плечам да, задрав подол до колен, вытянула ноги…

И тут же получила от атаманши!

– Так не сиди! Срамно то. Плат завяжи и юбку поправь, дева.

Женька без разговоров сделала как просили. Да как грудастая отошла, стрельнула глазками на проходившего мимо Роксана. Тот нес какую-то корягу – для костра, верно, – да, голову повернув, споткнулся, едва ль не упал.

Ла-адно! Поглядим еще, что да как! Или эта коровища атаманша собирается всю ноченьку глаз не смыкать, караулить, как воспитатели в детском оздоровительном лагере в последнюю в смене «королевскую» ночь.

Пока устраивали шалаши да располагались на ночлег, поспела налимья ушица. Проголодавшаяся за день пленница с удовольствием похлебала вкусное дымящееся варево – жаль, без картошки, хотя говорят, настоящая «рыбацкая» уха – рыба да луковица. Ну, еще соль с перцем, хотя, можно и не солить – на любителя. Особенно – рыбьи головы – такой вкусный холодец из них получается – пальчики оближешь, правда, не все головы в это дело идут… Те, из которых у атаманши ожерелье, не пойдут точно.

Для главной разбойницы разбили небольшой шатер, живо напомнивший Женьке, туристке, палатку-тройку с козырьком и «предбанником», рядом с пологом воткнули в землю колышки, насадили коровьи черепа. Зачем – пес их знает. Наверное, для вящей суровости. Чтобы больше боялись. У российских начальников всегда так – если уважают, значит, боятся, а не боятся – так и не уважают. Такая вот первобытная логика, вся бюрократия по ней и живет.

Вообще же, Летякина не раз уже замечала, что предводительницу свою парни откровенно побаиваются… значит – уважают.

Перед сном устроили быстрый молебен, попросили богов о благополучном ночлеге, принеся в жертву несколько рыбин – просто кинули в огонь да сожгли. Уходя, зараза-атаманша не преминула напомнить, чтоб княжну на ночь связали да стерегли. А то мало ли?

Связывать тут же бросились двое – Роксан и еще один парень, жилистый, длиннорукий, патлатый, с длинным, повисшим, словно перезрелый баклажан, носом и темными, глубоко посаженными глазами, напоминавшими пылающие очи голливудских вампиров.

– А ну-ка повернись, дева…

Оп-па!

Зашарили, зашарили жадные ручонки по талии, по спине, вот уже и до груди добрались – помяли, общупали всю.

А Роксан, улучив момент, шепнул:

– Приду седни… ты жди.

И, оглянувшись на уходящего прочь напарника, этак несмело добавил:

– Если, правда, ты…

– Приходи, – так же шепотом перебила Женька. – Чего мне одной-то ночью скучать?

Парень обрадованно улыбнулся и, подмигнув, побежал к костру. По пути не выдержал, оглянулся на разбитый для юной княжны шалашик… да, сглотнув набежавшую слюну, едва не упал.

Хитрая Женька вовсе не зря приветила молодого волхва, услышала уже краем уха – не долго осталось плыть… так, может… Может, что и получится, может, сбежать удастся. Попытаться все ж надо – чего уж зря ждать?

Однако не вышло в эту ночь ничего, не сладилось! У незадачливого Роксана с самого начала все пошло не так – непрошеный конкурент объявился. Тот самый, длиннорукий, носатый, звали его, кажется, Нежила. Тоже еще, имечко – жуть!

Добросовестно притворявшаяся спящей пленница сразу же услыхала злой шепоток:

– Ты че сюда ползешь, Нежилко? Аль не спится?

– А тебе?

– Так ты это… на чужой-то каравай роток не разевай!

– Я на чужой? Да я тя…

Послышалась тихая возня… Кто-то вскрикнул… Потом диалог возобновился уже куда громче:

– Пусти, слышишь, пусти!

– Так отстанешь?

– А что ты сразу драться-то? Как будто не знаешь – перед жертвой мы эту девку – все! Разом испробуем!

– Не разом – а по очереди! Один за другим.

– Како и веляти боги!

Сексуально озабоченные драчуны резко замолкли, услышав донесшийся из шатра недовольный окрик. Мол, кому не спится, сейчас пойдут деревья валить. А потом и сама атаманша вышла, пошла к реке… верно, купаться, ночка-то выдалась душная.

Вот тут-то парни заценили, зашептались мечтательно, видать, удалось кой-кому все прелести хозяйки своей нагой заценить.

– А хороша Криневера-ведьма, что и сказать! Я б с такой повалялся бы.

– И я!

– И я!

Ведьма Криневера! – ахнула в шалаше Женька. Так вот кто это такая! Не атаманша, не разбойница, а… А кругом – волхвы! Чертовы волхвы! Ничего хорошего, увы, ждать нынче не приходилось, да и злую судьбу свою пленница знала уже из недавно подслушанного разговора.

Значит, говорите – в жертву! Ее – в жертву! Ах вы засранцы языческие! А Криневера хитра – добилась-таки своего… того, о чем ее настойчиво попросили два козлика – Довмысл со Стемидом. Что ж, сказать по правде – давно следовало ожидать. Теперь уж точно ожидать нечего – сваливать, бежать со всех ног надо! И – как можно скорей.

И снова плыли почти целый день, причалили лишь к вечеру, правда, не очень поздно – еще вовсю блистало солнышко, еще только-только начало клониться к закату. На берегу в этот раз располагаться не стали, сразу же, оставив ладейку под присмотром пары парней, похватали пожитки да подались в лес по узкой, петляющей средь могучих дубов и кряжей тропинке, теряющейся в буреломах и густой высокой траве.

Впереди шел Роксан – похоже, он был сейчас за проводника, все остальные во главе с грудастой ведьмой послушно шагали сзади.

В чаще темнело быстро, потому и не особенно-то долго шли – встали у ручейка на небольшой поляне, заросшей пахучими смородиновыми кустами и дроком.

– Ну, что? – осматриваясь, Криневера подозвала Роксана. – Долго еще идти?

– Завтра к вечеру и придем, госпожа, – почтительно склонив голову, отозвался молодой волхв. – Сперва – овраг, потом речку неширокую вброд перейти, а там уже и Перунов храм недалече.

– Добро, – покивала ведьма. – А что, Миронег-волхв не заплутает? Сыщет нас?

– Не заплутает, моя госпожа. – Жрец младшего извода поспешно спрятал усмешку. – Он, Миронег-волхв, когда-то храм тот и ставил! Сам частокол вкапывал.

– Ну, добро, – повторила Криневера. – Добро.

Здесь, в глухой и почти непроходимой чаще, жара, в общем, не ощущалась, правда, было влажно да надоедливо зудели комары, от которых бросили в костер охапку мокрой травищи.

– Ей еще и натереться можно, – заметил кто-то из парней. – Тогда ни един комар…

На этот раз Женьку связывали другие – Роксан с длинноруким Нежилою даже не подошли, видно, считали – впустую. Все равно уж скоро… так что чего уж! Тем более у Криневеры-ведьмы сон такой чуткий.

Это было плохо, очень плохо – все расчеты пленницы летели к чертям. Впрочем…

– Роксан… – Уходя в приготовленный шалаш, девушка словно бы ненароком задела локтем ломавшего хворост волхвенка. – Ты мне травы от комаров не принесешь? А то не усну… Мы ж друзья… были.

– Друзья… – Положив наземь хворостину, парень поспешно отвернулся и хмуро бросил: – Ладно уж, принесу. Жди.

Женька улыбнулась, обходя сложенные кружком камни – второе кострище. А потом забралась в шалаш и ждала. Не просто так лежала – готовилась. От юбки избавилась быстро, а вот рубаху стащить не удалось – руки-то связаны. Ладно. Ничего. Задрать как можно выше… до самых подмышек… но чтоб грудь обнажить. Вот так… теперь – ждать терпеливо.

Вскоре все стихло: и голоса, и треск хвороста в ярко горящем костре. Да не горел уже костерок, так, шаял углями… и темно было – хоть глаз выколи!

Над самым ухом княжны пищал комар… вот сел… Н-на!!! Черт… мимо… Где-то невдалеке грустно завыл волк. Замахала, забила крылами какая-то крупная ночная птица – сова? Или филин?

А вот – наконец! – шаги. Крадущиеся, осторожные…

Кто-то забрался в шалаш… шепнул:

– Не спишь?

– Нет, – так же тихо отозвалась пленница. – Траву принес?

– Угу.

– Спинку мне натри…

Роксан поначалу тер честно – травой. Правда, очень недолго… что ж, молодого жреца можно было понять! Оказаться темной ноченькой в шалаше, один на один с нагою красавицей девой… Гладить ее кожу, ощущать ладонями зовущее тепло. Да кто ж такое выдержит-то?

Вот и Роксан не выдержал, схватил Женьку за грудь, перевернул на спину, задышал тяжело, словно загнанный конь… И тут же смущенно ойкнул.

Женька скривила губы в невидимую в темноте ухмылку – ну вот, все так, как и должно было быть. Не выдержал паренек нахлынувшие вдруг страсти, не мог семя в себе удержать. Так со всеми подростками-юношами бывает – гормоны, однако. И вот теперь этого чертова волхвенка от девчонки никакой силой уже не оттащишь! Восхотел! Снова восхотел… и быстро – ну, тут уж пленница постаралась. Зацеловала… совсем…

Потом шепнула:

– Руки мне развяжи… я обнимать тебя хочу… гладить… тело твое крепкое чувствовать.

Что-то холодное укололо запястья… Нож! Молодой жрец ловко разрезал веревки. И тут же застонал, зарычал даже – еще бы, Женька сунула руку ему в штаны… Ненадолго. Вот так… хватит…

– Тише, милый Роксан, умоляю, тише! Шатер рядом – услышат… Я ведь тоже буду стонать… как и ты…

– Я… я тебя…

– Не здесь, не здесь, дурачок! Давай отойдем… к овражку… Ах, нет, там же стражи.

– Я сам нынче страж. Ахх…

Парень выбрался первым, вытащил Женьку за руку, повел, нетерпеливо дыша…

– Ай!

Женька споткнулась и тихонько вскрикнула… прихватив заранее присмотренный камень. Удобный, круглый…

Молодой волхв тащил ее за собой, как бульдозер, не обращая внимания ни на кусты, ни на трещавшие под ногами сучья.

– Эй, эй! Не так быстро. Больно же!

Вот наконец остановились. Роксан сразу же схватил Женьку в объятья – без особой нежности, по-деревенски грубо – вот уже стянул с девы рубаху, бросил в траву. Целовал слюняво, неумело… Женька его немножко приструнила, показала, как… с языком…

– Ты… ты… – жадно шаря руками по всему телу пленницы, прошептал жрец. – Ты и впрямь со мной… рада?

– Еще как! А ну-ка, милый мой, наклонись… ага…

Схватив с земли прихваченный с собой камень, Женька изо всех сил треснула им похотливца по голове. Парень упал молча, без звука…

Неужель убила?! Девчонку всю передернуло. Впрочем, рефлексировать сейчас было некогда – нашарив в траве рубаху, пленница быстро натянула ее на себя и прислушалась. Идти ночью по буреломам, босой и полуголой, было бы невозможно, следовало поискать какой-то другой путь – и Женька давно уже его нашла. Ручей!!! Вон он журчит рядом. Сколько есть форы – часа четыре, пять? А сколько бы ни было.

Наклонившись, княжна пошарила руками, вытащила из ножен волхвенка нож… подумав, отвязала и мешочек с огнивом и трутом – сгодится. Ну, вот теперь – все.

Слава богу, дно ручейка оказалось плотным, песчаным, а воды – по колено, не выше, а часто – и мельче. Идти было легко, и беглянка продвигалась довольно быстро, время от времени останавливаясь чуть-чуть отдышаться, осмотреться вокруг, глянуть на звезды. И подумать, обязательно подумать – ведь ручей – это та же дорога, а погоня будет обязательно! Если уже не идет по пятам…

Потому девчонка и свернула в кусты, пошла почти что на ощупь, прекрасно себе представляя, что уж в глухой чащобе ее нипочем не найдут… по крайней мере – сразу. Да, рубаха почти сразу превратилась в лохмотья, а ноги… про ноги неохота было и говорить… впрочем, беглянка потихоньку привыкала уже.

Когда небо над вершинами высоченных деревьев стало заметно светлеть, Женька, по ее подсчетам, прошла уже километров пять, а то и все восемь, причем – бывалая туристка – беглянка хорошо знала, куда именно идти – к Днепру, куда же еще-то! Только идти осторожно, а для начала – все равно куда. Это потом к Днепру можно – по солнышку: заходящее-то в спину светило, княжна это запомнила, так что теперь заблудиться ничуть не боялась, как и с голодухи помереть – чай, не городская неженка с литературных курсов!

Беглянка вдруг улыбнулась, вспомнив какой-то вполглаза просмотренный военный сериал, как бежали, спасаясь от немцев, то ли партизаны, то ли беглецы из концлагеря, причем бежали почему-то по лесной дороге, а немцы их преследовали на мотоциклах! И с чего, спрашивается, по дороге бежать? Коли в лесу спрятаться хочешь – в самую чащу иди! От дороги метров двести прошел, в овражке, распадке, буреломе укрылся – все! Никакая сволочь вовек не сыщет, если, правда, собак нет.

У Криневеры – не было. Или она сама, словно собака, как ее называли – пса!

Спрятавшись под раскидистой липой, Женька укрылась папоротниками и немного поспала, снимая с себя накопившуюся усталость. Поначалу, конечно, думала, что ни за что не уснет – нервы! – однако стоило только устроиться поудобнее, ощутить себя хотя бы в относительной – на данный момент – безопасности, как веки закрылись, словно сами собой.

Весь следующий день Женька просто запутывала следы – не особенно торопясь, шла, куда глаза глядели. Вокруг высились могучие дубы и грабы, перемежающиеся рощицами светло-желтой липы, белоствольной красавицы березки, клена, густыми зарослями орешника, бузины и калины. По сырым местам – вдоль ручьев, по оврагам – ветвились верба и краснотал, свешивались к самой воде плакучие ивы. Уже поспела смородина и – отчасти – малина, беглянка не раз и не два уже устраивала себе отдых – как только смородиновые кусточки видала. Объедалась ягодой до оскомины, а потом – как солнышко поднялось высоко-высоко, к самым вершинам – решила устроить обед, благо и ручеек подходящий рядом журчал, струился – собственно, по его берегам Тяка и шла.

Вырубив прихваченным у волхва ножом подходящую палку, девушка ловко настругала лыка – вот когда туристские навыки пригодились! – примотала ножик к древку, получилась острога – а уж рыба-то в прозрачной ручьевой воде кишмя кишела! Толстобокие лещи, юркие серебристые уклейки, радужная, сверкающая золотым отливом форель, налимы, окушки, щуки…

Женька с ходу запромыслила двух щук – для обеда вполне хватало – да, положив улов в крапиву, принялась возиться с костром. Набрала хворостин, разломала, настругала-наколола ножиком щепочек, сложила все аккуратненько, пирамидкою, точнее – индейской национальной избой – вигвамом, внутрь коры березовой – сухой-пресухой – натолкала… все, как учили, как не раз делала. Вот и сейчас сладила все без дураков – вспыхнуло бы с одной спички… Вот только спичек, увы, не было, да и зажигалка пропала вместе с сигаретами и одеждой. Верно, поживились волхвы – накурятся теперь, засранцы, а уж Женька… Хорошо хоть огниво прихватить догадалась: металлическая пластинка, кресало, кремень, трут…

Вот тут-то пришлось несладко – била княжна, била, на матюги изошла вся, раз сто ударила – а на сто первый задымил, вспыхнул трут!

Разожженный костерок горел ровным светлым пламенем и почти без дыма, так что заметить беглянку издалека никак не могли – разве что подошли уже близко. Так давно бы напали тогда, а раз не напали, значит, и не было рядом никакой погони. Да и не могло, наверное, быть, слишком уж хорошо княжна спряталась-укрылась, недаром ведь говорится – у беглеца сто дорог, а у погони – одна. И, судя по всему, на нее волхвы с ведьмой не вышли! Поди, верно, колдуют сейчас, ушлепки драные, божков своих долбаных призывают, на полном серьезе помощи в поимке беглой ждут… Ага, дождутся, как же!

Ишь ты, в жертву собрались принести, козлы древние! А вот половите-ка теперь, по чаще-то, по буреломам да оврагам побегайте. Ай…

Босые ноги жгло огнем, хорошо хоть по пути Женька внимания на свои пятки не обращала… зато теперь…

С удовольствием отобедав запеченными на углях щучками (жаль только, без соли!), девушка еще надрала лыка, пытаясь сплести что-то вроде лаптей… Конечно же, получалось плохо, несуразно, уродливо… макраме какое-то, а не лапти. Впрочем, на ноге держались – Женька еще и обмотала до колена лыком… получилось совсем как древнегреческие сандалии… а рваная рубаха – туника.

– Хоть в Афины теперь. – Оглядев свое отраженье в ручье, княжна невольно улыбнулась и выплюнула застрявшую меж зубами кость. – Экая Артемида! Или… нет – Диана-охотница.

Немного отдохнув, Летякина аккуратно засыпала песочком кострище и остатки обглоданных рыбин, покушала красной смородины, запила чистейшей водой из ручья и пошла себе дальше, все так же – куда глаза глядели. Рановато еще было возвращаться к реке, рановато. Криневера-ведьма не дура – вполне могла устроить засаду, там где-нибудь, на бережку, и ждать.

Криневера не дура, да… но и Женька, чай, не в лесу найдена! Второй взрослый по туризму – это вам не хорек чихнул! Не туризм бы, так давно б сгинула, заплутала, с голоду бы померла или со страху. А так – привычно все, знакомо, десятки раз пройдено!

Остановившись у старого дуба, беглянка зажмурилась… Представилось вдруг – вот откроет она сейчас глаза, а там – там и сям – палатки, у ручья – байдарки на берег вытащены, перевернуты вверх днищами – сохнуть, костерок горит, меж деревьями на тросиках тент от возможного дождя натянут, на весь лес треск стоит – парни на дрова здоровенную сухостоину валят…

Что-то треснуло…

Распахнув глаза, Женька инстинктивно подалась назад, спряталась, схоронилась за кусточками, в папоротниках. Притаилась, лежала, не шевелясь, прислушиваясь. Треск в лесу много чего мог значить! Могли медведица с медвежатами играться – это уж чревато боком, от медведя не убежишь, не скроешься – догонит, лапой по шее – а тело хозяйственно так веточками забросает, чтоб подгнило чуток, завялилось. Гурман медведь-то, мясо с душком любит и человечинку ест с охоткой. Ладно бы медведь – он сейчас сытый, да и трещать так не будет… а вот медведица-то с медвежатами – не дай бог! Да и лось – ничуть не лучше, сохатый зверь дурной, не любит, когда чужие по его лесу шастают – враз взденет на рога или врежет копытом – черепушку снесет запросто!

– Ай!!!

Кто-то вскрикнул. Будто бы на что-то напоролся, упал… Беглянка затаила дыханье – не-ет, не зверье это! Люди!

Вот снова послышался крик:

– Ао-ой… Нежило! Поможи-и-и-и!

Нежила! Волхвы!

Значит, догнали все-таки… Эх…

Росшие на опушке кусты зашевелились, и на берег ручья выбрались трое – длиннорукий Нежила, еще один волхвенок – его Женька тоже раньше видела – и с ними какой-то незнакомый молодой мужик с черной бородой и нехорошим – слишком уж внимательным и въедливым – взглядом. Тот, что посередине – волхвенок, – заметно прихрамывал на правую ногу, собственно, остальные двое его под руки и вели.

– Ну, вот, – глянув на ручей, хмуро промолвил Нежила. – Тут от наших и пождешь. А мы с Прастеном-охотником урочище дальнее проведаем. Там ведь она может быть, а, Прастен?

– Может, и там, – согласно кивнул чернобородый. – Если вниз по ручью, к реке, не ушла.

– А что, если – вверх по ручью? – Хромой волхвенок вскинул глаза… вызвав презрительную усмешку охотника.

– Вверх по ручью – болото, топь непроходимая, – глухо пояснил Прастен. – Ведьма там одна утопла, в старину еще. Так с той поры и зовут – Ведьмина топь. Кто гатей не знает – не пройдет, сгинет. Сколь уж там пропало – не счесть.

– Так, может, она туда и…

– Коли так, то и искати нечего. Нет уж вашей девки в живых – утопла.

– Ну, ладно. – Напившись из ручья, Нежила выпрямился. – Мы вниз пойдем, а ты сиди, жди.

– А долго ждать-то?

– Да кто-нить придет… может… Наших тут нынче много ходит, все пути-дорожки в сторожах. Не, не уйти далеко девке!

– Говорю ж – утопла ваша дева в болотине! Зря вы нас позвали, зря.

Нежила с Прастеном-охотником скрылись в лесной чаще, оставив на берегу ручья уныло повесившего голову волхвенка. Бить его камнем по башке Женька вовсе не собиралась, а потому тихонько проползла среди папоротников да, царапая коленки, змейкой скользнула в траву…

– Значит, обложили, говорите? – поднимаясь на ноги уже в лесу, задумчиво прошептала княжна. – Говорите, Ведьмину топь не пройти? Ла-адно, посмотрим еще, что там за гать.

Станция «Гать» на любых соревнованиях по туризму бывает, Тяка ее всегда проходила легко, а однажды, когда ночное ориентирование бежала, угодила в самое настоящее болото – и ничего, не утопла, выбралась, в первой тройке пришла… правда, уделалась вся, как чушка!

Ручей становился все уже, и вода в нем делалась заметно темней, берега же чавкали под ногами черной болотной жижей. Почти непроходимые заросли, чаща, остались позади, впереди же резко посветлело, и вскоре за высокими камышами показалась уютная зелененькая полянка – прямо бери да играй себе в футбол или в догонялки. Красота, что и говорить! Правда, красота эта – гибельная: не травка то зеленеет – трясина коварная.

Не тратя времени даром, девушка наломала прутьев да, привычно надрав лыка, принялась плести «снегоступы» – «гать». Торопилась – не особенно-то удачными вышли, небольшие, хиленькие… Ну уж, что есть – то есть.

Сняв рубаху, Женька закрепила ее лыком на плечах, бросила в тину первую «гатину» да, перекрестившись, опустилась на колени, улеглась на плетенку животом, грудью… Затаила дыхание, чувствуя смрадный болотный запах…

А держала «гать»-то! Не особо проваливалась! Ну так – у лежачего-то человека давление куда меньше, чем у того, который на ногах. Закон физики – понимать надо. Пешей бы тут беглянке и сгинуть, а так, ползком, продвигалась себе Женька потихоньку вперед, так, чтоб солнышко в левый глаз светило. Трудно так ползти, грязно, муторно – а надо, деваться некуда. Самое главное – в движении все время надо быть, ни на секунду не останавливаться, ползти, цепляясь за кочки и подгребая под себя вязкую болотную жижу.

Вперед! Вперед! Еще немножко… еще… еще…

Влажная коричневато-бурая грязь лезла в глаза, забивала нос, на зубах скрипела, Женька отплевывалась, но упрямо перетаскивала плетенки, переползала с одной на другую – вперед, вперед, не останавливаться… не…

Беглянка чуть перевела дух на небольшом островке средь чахлых сосенок, осмотрелась и довольно хмыкнула – впереди, метрах в двухстах, уже виднелся, синел лес. Немного и осталось, помоги, Господи!

И снова – болото, и снова тупое движенье – вперед, и смертоносная жижа, и грязь, и предательски неверные кочки, и тощие кустики…

Но уже все это – как-то радостней. Уже победа близка… Первое место!

Первое! Вот оно. Вот – берег! Настоящий, ничуточки не зыбкий, а вот – лес!

Выбравшись, Женька минут пять устало сидела, закрыв глаза и привалившись спиной к широкому стволу липы. Сидела и ни о чем не думала – отдыхала. Умаялась девчонка, шутка ли – этак-то проползти!

– Х-ха!!! – дернувшись, вдруг вскричала княжна, показывая кому-то большой палец. – А я ведь вас сделала, сделала, чертовы ушлепки! Что, взяли? Догнали? Сожгли? Принесли в жертву своим поганым божкам?! Ничего-то у вас не вышло, хоть вы и здешние, а я – чужая, хоть вас много, а я – одна. Так что фак ю, уроды! Фак ю!