После того как через бойницы на первом этаже в башню забросили горящие факелы и Нат едва не погиб от дыма полыхнувшей, как трут, библиотеки, Гун решил использовать для охраны подступов к башне ящеров. Через несколько дней утром Нат обнаружил в кормушках зверей куски мяса с едким запахом – кто-то их отравил. И этот кто-то мстительной рукой вывел на дверях красной краской слово «КОЧЕВНИКИ».

В это же время сильно возросло число ночных нападений. Перепуганные жители холма все тщательнее запирались в своих домах на ночь.

Примерно через неделю, покинув свое жилище на рассвете, Нат споткнулся о человеческую ступню, отрубленную на уровне щиколотки. Жуткий обрубок валялся прямо посреди улицы в подсыхающей бурой луже. Метрах в тридцати от него он увидел вторую ступню, отчлененную таким же способом.

Двойной кровавый след привел его к трупу подростка, скатившемуся в сточную канаву. Было очевидно, что ребенок истек кровью через отсеченные ноги. На его мертвом лице застыло выражение непередаваемого ужаса.

«А ведь я его знаю, – подумал Нат. – Видел его в шайке, которая таскалась за Сигрид. Именем всех богов, как же его искалечили!»

Надеясь расшевелить горожан, он постучал в ставни ближайшего дома:

– Эй! Здесь мертвец на улице!

– Отвали! – огрызнулся в ответ мужской голос. – Нас эти дела с террористами не касаются… Хоть бы они все перебили друг друга, только лучше будет! А нам проблемы с дозорным не нужны, мы тут все добропорядочные граждане!

Досадливо тряхнув головой, Нат продолжил путь, но на следующем же перекрестке его ждала еще более кошмарная картина: с десяток отрубленных ног были составлены в пирамиду, как ружья. На этот раз их отсекли на уровне колена… Некоторые из них явно были женскими. Вся мостовая была скользкой от свернувшейся потемневшей крови. Нат обошел всю площадь, высматривая трупы, но их не было. Видимо, раненых унесли до того, как они умерли от кровотечения.

Нат бросился к трактирщику, который как раз отпирал глухие деревянные ставни своей таверны.

– Вы видели? – пролепетал он, задыхаясь.

– Угу, – буркнул трактирщик. – Мерзость какая… всех клиентов мне распугали. Придется вызывать живодеров. Такое мясо всегда можно использовать на приманку для ящеров. Глядишь, выгадаю пару медяков.

– Но кто это сделал? – прошептал Нат.

Кабатчик пожал плечами, отводя глаза.

– Знать не знаю, – проворчал он. – Одно скажу точно: ночью и впрямь выходить из дома не стоит… Иной раз слышно, как они точат свои ножи о кромки тротуаров. Зуии… Зуии… Прямо мороз по коже. Знают свое дело, мерзавцы… Мясник и тот не справился бы лучше!

– Ползуны?

– Надо думать, они. Впрочем, я никого не критикую. Я простой торговец, политика меня не касается. А против дисциплины я ничего не имею. Иногда даже полезно показать пример всякой шпане, глядишь, порядку больше будет.

Поняв, что от кабатчика он ничего не добьется, Нат оставил расспросы и отправился в башню.

Уже и без того стало ясно, что вся эта бойня была делом рук Ползунов. Гун привел свою угрозу в исполнение, поручив людям-ящерам навести порядок в городе, и развязал войну.

Встретив дозорного, Нат рассказал ему, чему стал свидетелем.

Гун в ответ только хмыкнул:

– Значит, можно не беспокоиться, без ног наши юные бунтари вряд ли дотопают до своей стены-экватора! Если только они не собираются ползти туда на брюхе, как… ползуны!

– Расскажи им о зеленом пламени, о кристаллах! – крикнул Нат. – Тогда все уладится. Вы снова подарите им надежду!

– Нет! – упрямо отрезал Гун. – Они этого не заслуживают! Можно подумать, я должен вымаливать их одобрение. Они отнеслись ко мне без уважения, и теперь я жду от них не меньше чем публичного покаяния. А там посмотрим.

С этими словами он повернулся к собеседнику спиной и вышел, громко хлопнув дверью. Нату стало ясно, что менять свое решение он не собирается.

В тот же вечер, когда остров окутала темнота, Нат притаился за выступом бойницы и прислушался. Вскоре со всех концов города до него донесся уже знакомый скрежет металла, которым водят по шершавому камню. Зуии… Зуии… Мясники давали понять горожанам, что они на посту, и горе тем неосторожным, которые отважатся выйти сегодня ночью на улицу!

И словно в ответ отовсюду послышался приглушенный лязг замыкаемых замков и стук захлопываемых ставней. Жители Сольтерры послушно запирались в своих темницах.

Со временем смельчаков, которые осмелились бы высунуть нос из дома в ночное время, почти не осталось, и отрубленных ног стало появляться гораздо меньше. По прикидкам Ната, который старался незаметно вести счет жертвам, Ползуны перекалечили большую часть сторонников Сигрид. Значит, девушка сейчас почти совсем одна… если, конечно, она сама сумела избежать расправы. Нат очень хотел бы прийти ей на помощь, но он не знал как. Гун теперь управлял целой невидимой армией, которую никто не смел даже упоминать вслух. Как только садилось солнце, город оказывался полностью во власти Ползунов; они патрулировали улицы, забирались в дома через самые узкие щели и настигали подозреваемых в бунтарских настроениях даже в их собственных постелях.

Нату довелось самому стать тому свидетелем, когда однажды утром он обнаружил своего молоденького соседа лежащим в луже крови на полу в собственной кухне. Его ноги заканчивались двумя грубо перевязанными обрубками. Он умер от потери крови прямо на руках у Ната, бормоча сожаления в том, что посмел проявить сочувствие к движению Кочевников.

Эта расправа возымела желаемый эффект, и вскоре уже ни в одной таверне нельзя было услышать даже праздной болтовни о стене-экваторе или о сказочном саде. Сами эти слова были надежно изгнаны из обыденной речи.

В течение дня Ползунов было не видно, не слышно. Надо полагать, дневное время они проводили в своем кожаном шатре. Нат очень переживал, что противостояние горожан и Гуна дошло до такой крайности. Со временем он стал замечать, что люди боятся его и торопливо расступаются, когда он идет по улицам. Теперь его считали верным рабом Гуна, прислужником палача, и это повергало его в отчаяние.

Как только у него выдавалась свободная минутка, он садился возле бойницы с биноклем Неба Орна и жадно всматривался в улицы, надеясь хоть когда-нибудь увидеть фигурку Сигрид, крадущуюся вдоль стен.

Однажды Гун застал его за этим занятием.

– Знаю, кого ты ищешь, – захрипел он. – Опять ту девку! Вижу, ты крепко влип в ее сети. Совсем голову потерял! Вот так она и набирает себе сторонников, соблазняя их… Ты так еще и не понял, что твоя Сигрид – обыкновенная шлюха? Вся ее банда побывала у нее между ног, и ты хочешь оказаться в их числе? Возьми себя в руки! Ты заслуживаешь большего!

Задохнувшись, он умолк, чтобы перевести дух. На его перекошенное злобой лицо было страшно смотреть. Нат попятился на шаг, готовясь к худшему.

– Послушай, – снова заговорил Гун, чуть сбавив тон. – Я не умею складно выражать свои чувства и не мастак в разговорах, но поверь, для меня ты как сын. Не разочаровывай меня. Я готов передать тебе все свои знания при условии, что ты докажешь мне свою добрую волю.

– Это как? – настороженно спросил Нат.

Гун сунул руку в карман и вынул из него плоский металлический футляр. Внутри оказался шприц и ампула с густой желтоватой жидкостью.

Нат с содроганием понял, что это наркотик забвения, который наркодилеры извлекали из мозга безжалостно скальпированных Мягкоголовых.

– Это истребит ту грязную шлюху из твоей памяти, – сипло сказал Гун. – Один укол – и ты забудешь про нее. Вся ядовитая ложь, которой она забила твою голову, будет стерта на целый год. Станешь как новенький, всякие отягощающие тебя связи исчезнут. Мы начнем все с нуля – вдвоем, ты и я, как отец и сын. Я научу тебя всему, что сможет тебе пригодиться, и только этому, ничего лишнего. Займусь твоим обучением… И ты очистишься, начнешь новую жизнь.

Нат метнулся к двери, ужаснувшись при мысли, что Гун может сделать ему укол насильно.

– Нет! – крикнул он. – Ни за что!

И тогда Гун бросил ему вслед с презрением:

– Значит, ты тоже предашь меня, Нат! Что ж, ты выбрал свою сторону! Ты… единственный, на кого я мог рассчитывать, единственный, способный меня понять… Подумать только, а я ведь хотел, чтобы ты тоже стал причастен к возрождению Алмоа!