Как только сформируется правовая проекция некоего сообщества (народа, политики, парламента), сразу же начинает функционировать исполнительная власть, испытывающая, к сожалению, непрерывное давление базисного тела (народа), которое семантически покушается на все и вся, а в наши дни его еще более усиливает действие системы социального обеспечения.

Орган постоянного насилия действует посредством стереотипов семейной сферы, «Сверх-Я» и монитора отклонения.

В юриспруденции, затрагивающей социальную сферу, можно выделить следующие элементы:

1. Судья – это человек, который пытается реализовать собственные амбиции или волю к могуществу во «дворце» социальной власти; как только судье приходится сопоставлять показания, он испытывает кастрирующее воздействие мнения случайного коллектива и подвергается атаке собственных более или менее скрытых стереотипов, принуждающих его к навязчивому повторению. В результате он искажает юридическую рациональность и приспосабливается к сиюминутному давлению, тем самым разрушая собственную жизненную цельность и криминализируя исполнительную власть.

Так Ин-се порождает монстра неуверенности, страха, болезни.

2. Полиция – это субъекты, которые страхуют себя, прикрываясь правом на насилие, и которые при любой возможности сознательно или бессознательно вымещают свою подавленную фрустрацию на других. Граждане страдают от этого; закон оборачивается для них только насилием, а не восстановлением нарушенного; в результате растет преступность, а судья видит это, молчит и соглашается.

3. Заключенный или явный преступник – это всегда сознательный «плут», поскольку он видит, что система и те, кто ее поддерживает, высокомерны, претенциозны и непорядочны.

4. Жертвы – питательная среда для этого порочного круга.

5. Юридическая бюрократия – постоянный штат монитора отклонения, структурирующий антифункциональность и шизофреническое расхождение между юридической теорией и ее практикой. Доказанная вина уничтожает лучших людей, ничего не знающих о семантическом поле, стереотипах и мониторе отклонения.

Политическая разобщенность – поддерживаемая такими представителями экономических и деловых кругов, как транснациональные корпорации, банки, финансовые тресты, местные автономии, идеологический бизнес, средства массовой информации, которые обеспечивают праву дополнительный экономический импринтинг, психические констелляции, религиозные инкубации, монитор отклонения, чуждые инкубации, стереотипы, оказывающие патологическое давление, фанатичность профсоюзных вождей, давление системы социального обеспечения, бюрократические вотчины, – подталкивает право в его становлении и исполнении к такому дроблению на отдельные фрагменты, которое не позволяет ему выработать единый смысл и тем более исполнить социальную функцию. Хуже всего то, что такая ситуация обезоруживает и дезорганизует юристов, принуждая их к бесцельному служению долгу. Право становится, таким образом, «антихристом по долгу службы», homo homini lupus est. Реорганизация, по крайней мере как внутренний горизонт для исполнителя права, возможна исключительно в том случае, если все внимание будет сконцентрировано на «изо», составляющем внутреннюю суть и индивида, и группы на нашей планете.

Онтопсихология практически открыла природное «изо», которое служит критерием идентичности и стабильности здоровья. Где оно есть, там в утилитарном смысле существует жизнь, где его нет, там коренится патология. Это по сей день подтверждают клиническая медицинская практика, педагогика творчества и лидерства, опыт консультирования в области экономики и предпринимательства. Всюду без исключения – даже в различных странах, расах и культурах – это онтическо-гуманистическое «изо» всегда приводило к достижению желаемых результатов.

Этот принцип, будучи выделенным из всех прочих и определенным, был назван онто Ин-се; он одинаково присущ как здоровой биологической клетке, так и психической деятельности, которая естественным образом задает структуру человеческого существа. Это код, или базисный проект, который впоследствии выстраивает и формализует информацию ДНК, синаптические связи, гештальт организма и функциональный утилитаризм человека в обществе. Его не следует равнять с какой-либо идеологией, например теорией естественного права, lex aeterna, гедонизмом Зенона и его последователей.

Это принцип самопорождающийся, он внутренне присущ физическо-гуманистическим законам мироздания. Это факт, априорный по отношению ко всем предустановкам позитивной этики. Этику мы понимаем здесь как практическое действие, а значит, она предполагает осознанную необходимость и, следовательно, реальную динамическую плотность среды. Будучи априори заложенным в моей конституции, онто Ин-се фактически внушает мне определенный порядок действий, которому я должен следовать, дабы сохранить здоровье.

Этот критерий я определил как самотворческий, онтический, гуманистический. Самотворческий – полагается самим собою, подобно клетке. Онтический – я как существующий происхожу от чего-то, что является первоначалом реальности, – от бытия. Гуманистический – не всеобщее онтическое начало, а самополагающийся, самотворящийся в моей человеческой структуре принцип.

В нашем сознании, уме, чувственности имеется порядок, принцип, но не тот, который описан в книгах или передается культурными традициями; это материально существующий живой архитектор, следующий строгим правилам, нарушение которых влечет за собой патологию.

Онтопсихологическая методология позволяет с очевидностью обнаружить онто Ин-се субъекта или коллектива и, проецируя онто Ин-се на исторически случайную ситуацию, найти верное решение проблемы и путь к освобождению.

Прежде всего, для исполнителя права – менеджера, лидера или руководителя – онто Ин-се способно конкретно определить формулу вмешательства, действия или противодействия, которая, в конце концов, принесет поразительную пользу всему коллективу. «Изо» не преподает теорию права, но делает человека-юриста способным к высокопродуктивной умственной деятельности и к порождению таких структур, которые могут послужить основой для общества, в любом случае лучшего.

Самотворческий принцип, или априорный критерий в исторической самоявленности, который может дать безошибочное направление действиям исполнителя права, – это и есть психотерапевтическая встреча с личным онто Ин-се, или зародыш онтическо-гуманистической виртуальности.

Я предлагаю испытать все эти утверждения на опыте: одна неделя теоретико-экзистенциального тренинга с группой ответственных политиков, законодателей и судей. Речь идет об онтопсихологическом резиденсе, позволяющем пересмотреть собственные психологические позиции и сформировать новые экспертные навыки в области юриспруденции. Такой резиденс позволит его участникам оперативно оценить уровень их юридической компетенции.

Я не намерен предлагать некую юридическую панацею, но утверждаю, что наиболее способные юристы могут преодолеть внутреннюю напряженность и добиться фактического соответствия получаемых результатов их собственным устремлениям и испытать радость при созерцании того, как право может эффективно служить целям Бога в мире. Не какого угодно, а именно человеческого Бога.

Таким образом, эпистемы функциональности права можно достичь в природной интенциональности онтическо-гуманистической сферы соответственно биологическо-практической очевидности онто Ин-се, которую можно выявить с помощью онтопсихологической методологии.

Закон – это регламентация отношений между членами социального целого. Если мы найдем общие принципы, обеспечивающие существование одной единицы в множестве, то достаточно будет согласовать конкретный факт с общей схемой строения, чтобы установить его специфическое отличие и получить тем самым аргументированную связку.

Наш организм представляет собой совокупность органов, выполняющих различные и иногда прямо противоположные функции: представим себе, что произойдет, если содержимое почек будет изливаться в брюшину, а желудок – открываться прямо в артерии и т. п. Многогранный человеческий организм, если его рассматривать по частям, кажется бессмысленным, однако природа заложила в него такую правовую систему, которая представляет собой шедевр этической инженерии, служащей предпосылкой к появлению гения.

Все это заключено в проективном ядре онто Ин-се, дарованного от природы всякому человеку, который и является человеком в меру этого дара.

Человек немыслим без социальности: его биологическая природа развивается только в социодинамической интенции, обладающей строгим порядком, который можно раскрыть с помощью науки, не полагаясь на веру и надежду. Как знание клеточной структуры организма позволяет найти метод его лечения, так же исторически можно определить изменчивое воплощение антропологического проекта, коим является земное общество.

Онтопсихология достоверно определила поведенческую феноменологию здоровья, которую каждый может практически использовать для того, чтобы полным ходом продвигаться к раскрытию функционального аспекта юридической проблемы.

Вышесказанное позволяет сделать следующие заключения:

1. Человеческий поступок определяется не столько сам в себе, сколько, прежде всего, в том в-себе-бытии, которое специфически определяет его в основных свойствах человеческой природы. Вследствие этого он бывает хорошим или дурным, если соответствует либо не соответствует человеческой природе как в общем, так и в частном – элементу или контексту индивида, элементу или контексту общества, элементу или контексту научного или культурного целого. Зеркалом этой человеческой природы является так называемый верный разум, то есть пропорциональная проекция на все сущее из онтическо-гуманистической перспективы. Добро проистекает из холистической цельности причинности, процесса и результата, а зло – вследствие какого-либо недостатка в процессе: или в самом действующем, или в цели действия.

2. Форму закона задает тот, кто обладает фактической властью благодаря времени, обстоятельствам, численному превосходству или согласию. Каждый из этих моментов в отдельности или некоторые из них вместе взятые могут сформировать результат, специфичный для воли большинства, основная функция которой состоит в распределении власти внутри социального контекста или общественного целого. Эта воля полномочна де-факто до тех пор, пока остается таковой; когда привносится другая мажоритарная воля, первая утрачивает права, и закон обновляется. Власть не зависит от того, есть ли это группа (число) или некий глава (превосходство).

3. Фактически закон может быть функциональным или нефункциональным. Известно, что закон функционален, только если он укрепляет, подчеркивает природную интенциональность или не противоречит ей. Эта интенциональность проверяется наличием идентичности в тех, кто соблюдает данный закон.

4. Как только закон принимается, сами «доверители» становятся «уполномоченными», в противном случае дискредитируется обязательность исполнения этого закона для всех.

Телу распоряжения отдает голова, но, как только она это сделает, эти распоряжения органично становятся обязательными также и для головы.

5. Законы, изложенные в одном-единственном тексте, попадают затем в бюрократическую машину исполнительной власти. А это значит, что отныне содержание закона будет трактоваться всевозможными «столоначальниками» сверху донизу.

Бюрократическая исполнительная власть есть начало конца любой функциональности правовых норм. Только этим и объясняется негативность государства и права.

Вот то, от чего это зависит:

а) от подчинения закона букве;

б) от навязчивого принуждения к воспроизведению стереотипов психики и окружения функционеров;

в) от бездарности всеобщей массы, применяющей закон, не понимая его смысла;

г) от случайного процесса потока документов, уже никак не мотивированного законом;

д) от нелепой рутины конвейероподобного труда функционеров;

е) от повторной манипуляции законом извне, со стороны тех, кто еще удерживает в своих руках законодательную власть;

ж) от вмешательства психологических насильников, которые способны, будь то активно или пассивно, с «юридической безответственностью» выместить на действующих должностных лицах свои инфантильные потребности в мести или индивидуальные фрустрации.

6. Необходимость права или закона проистекает из очевидного факта множественности. Человек является таковым благодаря контексту двух и более существ (семья), составляющему впоследствии социальный факт. Когда много людей вступают между собой в отношения с одной целью и в одной ситуации, необходимо индивидуализировать общую линию поведения, которая могла бы послужить наименьшим общим знаменателем, допускающим возможность существования и конкуренции для всех.

Ситуация может быть биологического (семья), экономического, политического, идеологического характера. Биологическому и экономическому аспектам следовало бы придать первостепенное значение в осуществлении права. В действительности же здесь преобладает идеологический уклон – область, включающая мораль, культуру, стереотипы, цивилизацию, руководствуется набором мнений, предварительно сманипулированных монитором отклонения. Это вмешательство снижает виртуальную действенность творческого онто Ин-се и порождает программирующую инстанцию, которая закрепляет технический переход, препятствующий воплощению двоякой – исторической и метафизической – бытийной виртуальности, в коей и заключается свойственный человеку изначальный потенциал организации юридического мира.

7. Группа определяется целью, ради которой она существует и действует. Сосуществование предполагает взаимно соотнесенные функции. Каждый должен другому, чтобы быть самим собой. Долг перед другим оправдан тем, что он гарантирует личную идентичность. Чем больше бытия, тем больше взаимодействия. Функциональность этих двух принципов обусловлена критерием идентичности. Мы должны постольку, поскольку мы есть.

8. Добро или зло зависит от функциональности для онтическо-гуманистической идентичности объединенных субъектов. Если доказана функциональность некоторой цели (причины, оправдывающей сосуществование частей в совокупности) для группы в целом и для ее членов, то можно сформулировать дополнительные цели, которые, во всяком случае, послужат обогащению социального и индивидуального «изо», такие как идеологическая цель, опинативная цель (демократические мнения), технологическая цель, эстетическая природная цель, состязательная цель, сверхъестественная, или религиозная, цель.

9. Справедливость – или внутренняя связь между законом, правом и субъектами – должна быть коммутативной, распределительной и законной.

Коммутативная справедливость предусматривает существование равной пропорции между мною и другим, между «моим» и «твоим». Таким образом, связь, служащая здесь средней посылкой, одинакова как с одной, так и с другой стороны, и в зависимости от свободного поведения сторон связь между ними оказывается активной или пассивной для одной и другой стороны (право и обязанность).

Дистрибутивная справедливость служит мерой оценки для исполнителей закона. Глава в контексте закона есть функционер группы, то есть тот, кто исполняет и обслуживает общее дело, разделяя его на обязанности и преимущества для каждого индивида в общественном организме в соответствии с формулировками и определениями права. Глава должен только опознавать и применять, но он не обладает никакой автономией суждения. Необходимо дать равную долю каждому как равному всем другим.

Законная справедливость регулирует ответственность субъектов за общее дело. Каждый должен содействовать поддержанию действительности закона всеми способами, особенно следующими:

а) соблюдать закон, воздерживаясь от любого преступления;

б) защищать закон, исполняя свой гражданский долг, тем самым подчеркивая его достоинство;

в) нести ответственность за соблюдение и уважение закона каждым.

Это обязывает всех зорко следить за тем, чтобы общественным благом или целью общества могли пользоваться все его граждане.

10. Уже на протяжении столетия говорят о социальной справедливости, предусматривающей, что каждый человек должен иметь все необходимое.

Этот аспект справедливости, если мы подразумеваем следование юридической рациональности, прослеживается в коммутативной, дистрибутивной и в особенности законной справедливости. Следовательно, понятие социальной справедливости обоснованно служит для напоминания о том, что значение имеют субъекты права, а не те, кто распоряжается и управляет; однако экстремистское толкование этого понятия скрывает в себе опасность ассистенциализма и бунта безответственности подобно сыновьям, которые из-за комплексов восстают против родительского авторитета, чтобы скрыть реальную ответственность за свою индивидуальную незрелость.

Как бы то ни было, социальная справедливость служит педагогическим регулятором для всех, кто принадлежит к бюрократическому аппарату как его системный элемент. Она будет иметь силу тогда, когда при защите ущемленного в правах лица будет установлена его конкретная вина (не стал ли он больным или безработным вследствие нарушения закона в прошлом, поскольку защита такого человека наравне с другими противоречила бы смыслу гражданской ответственности).

Сегодня нам нужно особенно внимательно отнестись к законам о социальной помощи. Права, предоставляемые этими законами, вместо реальной помощи и стимулирования предпринимательской инициативы и юридического равенства способствуют возрастанию коллективной несостоятельности. Во всяком случае, общество, основанное на законах, должно всегда бдительно следить за функциональностью трех основных аспектов справедливости, скорее прощая, нежели карая, ибо впоследствии избыток социально-экономического неравенства порождает трагические конфликты, подвергающие опасности несущую опору социального тела.

Тогда для предотвращения большего зла нужно оказывать благоразумную помощь всем проигрышным точкам социального контекста, чтобы суметь сохранить равновесие целого. В противном случае избыток побежденных не позволит проявиться жизненной силе победителей.

Если закон оказывается недостаточным, его можно использовать, чтобы уравновесить проигрышные аспекты, вместо того чтобы поддерживать вмешательство инквизиторов или шантажистов. Это поможет укрепить достоинство закона. Закон имеет силу, когда он спасает, а не тогда, когда он осуждает.

Если исследовать значимость права как таковую, то необходимо найти единую точку мотивации его существования или же благоразумно отказаться от каких бы то ни было юридических гипотез.

В самом деле, право, каким бы ни были его осуществление, обоснование и истолкование, довлеет над сознанием человека как наибольшая (общая и капиллярная) принудительная сила. Даже нейронная бомба может подчиняться только законам психолого-юридической экономики. Любая осуществляемая человеком материализация требует некоторого основания, имеющего законодательную силу в области логики. От Нерона до палаты лордов любая манипуляция насилием или социальной силой находит себе формальную опору в инструментах, именуемых законами.

Человек – это специфический вид существования, имеющий особую историческую логику. Не будь этой логики, от которой фактически зависит направление энергии человека в истории, любое исследование, а тем более гипотеза обоснования какого бы то ни было «позитивного права», были бы совершенно немыслимы.

Логика права основывается на биологической очевидности некоторого совокупного и эволюционного числа (человеческие существа в их экзистенциальной практике, от простых людей до академиков).

Феноменология такой логики заключается в самоявленной взаимопринадлежности тела, жизни, семьи, дома, предметов одежды и обихода, культуры, поэзии, достоинства: res clamat ad dominum – «каждая вещь взывает к своему хозяину». Всякий объект в человеческом мире (не сам по себе) выражает некоторую интенцию, некоторое предназначение, предпочитающее одного субъекта другому. Онтический порядок объектов строится как принадлежность бесспорному собственнику экосистемы, которым является человек.

Если же res clamat ad dominum, то dominus – глава, хозяин, господин, будучи относительно первым среди равных, должен договориться о своем статусе со всяким подобным ему. Другим людям-согражданам также присущ тот ценностный приоритет, который делает их хозяевами вещи.

Хроника какого бы то ни было договора также теряет убедительность, если не предполагает способности пользоваться властью и производить отбор, изначально заложенный в биологической очевидности субъектов договора. От действующих демократий до известных в истории тиранов – все утверждают онтическое основание права, настаивая на своей способности осуществлять юрисдикцию.

Онтическое основание тождественно тому, что онтопсихологическая школа называет онто Ин-се. Это то «изо», которое придает адекватность любому естественному, историческому и основанному на мнении праву. Именно оно утверждает или отрицает утилитарную функциональность закона, чем бы при этом ни были вызваны его появление и формулировка.

Эта онтическая сущность реальна для нас и может быть нами установлена лишь постольку, поскольку она соотносится с человеческим существом на этой планете. Этот человек, изолированный подобным образом, есть мера всех вещей, которые касаются человека. Любое право имеет силу и оправдание лишь до тех пор, пока оно полезно и функционально для онтическо-гуманистического «изо».

Цель закона действительна в той мере, в какой закон защищает индивида, даже если в рамках самого закона первично коллективное благо, а индивидуальное – вторично.

Первоочередная задача закона – защита всего того, что составляет биологический цикл человека, являющийся той необходимой предпосылкой, от которой зависит бытие или небытие индивида и его сохранение. Вторая задача – защита психического цикла, включающего все, относящееся к психической деятельности, – эмоции, волю, мудрость, эстетику и т. п. и, в частности, все те свойства ума или интеллекта, специфическим объектом которых является истина (бытие таково, каким его предполагает истина).

Первый долг всякого закона есть сохранение подлинной цельности индивида в соответствии с иерархией, раскрывающейся от биологического уровня к психическому. Второй заключается в обязанности индивида содействовать другим, чтобы заслужить уважение и извлечь пользу для себя самого; и распорядителем в этом процессе является закон.

В этом смысле необходимо отчетливо представлять себе общую цель законов, коль скоро они имеют силу в той мере, в какой выражают интересы, соответствующие достижению цели. Цель, в свою очередь, должна согласовываться с онтическо-гуманистическим принципом; только это сделает право подлинно самотворческим.

Из-за распространенного ныне либералистического ассистенциализма само собой напрашивается допущение, учитывающее крайности гражданского несогласия, согласно которому именно здесь находится исключительная сфера критического вмешательства граждан в законодательство. Когда в обществе легитимизируются свобода союзов, право на массовые забастовки, свобода педагогики, искусства, театра, публицистики и т. п. – решительно вопреки намерению закона, – оно очевидным образом одномоментно впадает в юридическую шизофрению.

Право удостоверяет свою легитимность лишь при условии, что оно поддерживает онтическо-гуманистическое основание и, реализуя цели законодательства, усиливает идентичность в истории этого основания. Самотворчество права заключается в его соответствии онто Ин-се человека.

В пределах этой легитимности право находит словесное выражение власти, обеспечивая выживание сообщества: коллектив первичен, индивид вторичен. По своей внутренней сути это должно быть циркулярное благо; это должно быть среднее или общее благо индивида для сообщества.

Отсюда следует, что никакая юрисдикция не способна позаботиться о внутренних, или трансцендентных, благах индивида. Всякий индивид по закону – больше единица оперативного действия, нежели личность. А потому всякий индивид должен сам заботиться о своем развитии как личности или «Я» в мире. Со своей стороны, закон также не вправе осуществлять притязания на способность человека обустраивать свой внутренний мир, где жизнь или бытие взывает только к себе.

Благо среднего уровня, которое так или иначе гарантировано законом, должно содержать минимальную основу существования индивидов и исключать какой бы то ни было физический ущерб.

Для обеспечения средней основы закон должен гарантировать возможность жизненного взаимодействия правосубъектов через структуры и учреждения, поддерживающие функциональное состояние всех аспектов биологического цикла человека – физическое и социальное здоровье, умственную и учебную гигиену, охрану семьи и защиту в образовательных учреждениях, достаточную экономику, способность к автономному выбору, однако всегда в рамках данного контекста – способность оказывать поддержку государству в соответствии с тем, как оно обеспечивает циркулярное и коллективное блага.

Идеальная основа есть порядок, который может относиться к определенным ассоциациям, кооперативам, конгрегациям и прочим подобным союзам. Эти союзы становятся легитимными и служат стимулом для общественного блага и собственных членов только в том случае, если они предварительно определят свои социальные обязательства на минимальной и средней основе.

Объем этих обязательств, превосходящий требования средней основы, может быть инвестирован как человеческий потенциал во все то, что производит количественный и качественный прирост, а следовательно, задействует психический цикл человека. Это – активность лидеров, другими словами, операторов ценностей. Ценность есть все то, что инициирует развитие идентичности деятеля и в конечном результате позволяет воспринять или понять больше бытия в действе жизни.

В сущности, это собственный и естественный горизонт того бытия, в котором онто Ин-се человека подтверждает реализацию своего смысла: «я есть», встречает свою причину или свое начало-возвращение (principio-rientro).

Самотворческий онтическо-гуманистический принцип – это факт, следующий из анализа и опыта поведения «в-себе» социального индивида, организованного в соответствии с проекцией экологической и биологической природы. Экологическая природа есть субъект в универсальном контексте нашей планеты. Биологическая природа есть специфические признаки организмического, клеточного и молекулярного уровня живого. Прежде всего, этот последний уровень обнаруживает такое точное иерархически функциональное положение отдельных частей, которое указывает нам на правило множества, подчиненного единой цели, допуская для каждой части максимально широкий горизонт. Действие этого принципа можно однозначно проследить в противоречивых версиях феноменологии человека, и прежде всего в соматической, онейрической, семантической динамике, а также в любой реальности нейронного и интеллектуального характера. Этот принцип остается универсальным и составляет первопричину всех вторичных причин в рамках вселенной нашего организма.

Это без каких-либо погрешностей подтверждает мой 30-летний опыт работы в области химии, или соматической биологии, экономики либеризма, эпистемологии базисных процессов жизни.

В любом праве есть бесконечное множество переменных величин, но для человеческого существа право не может игнорировать резной узор, запечатленный природой. Этот узор не является одной из разновидностей юснатурализма, но представляет собой точный проект, начертанный самой природой. Природа пишет посредством вида, тела, структур, элементарной информации, которая заложена в материи, ДНК, синапсах, циклах, функциях. В противном случае право оказывается преградой на пути развития человеческого фактора. Этот онтический критерий легко можно установить с помощью разработанной онтопсихологической школой строго упорядоченной методологии, которой может воспользоваться любой исполнитель права.

Практическое применение процесса объективации необходимой функциональности права основывается на двух моментах – метанойическом применении in vivo к глобальному субъекту и проекции на сферу законодательного и юридического действия. Результаты сверяют на основании непосредственно очевидных данных.

Сопротивление этому процессу может проявляться в двух формах:

1) в значительных исторических отклонениях от онто Ин-се (поведенческие шаблоны, образующие личностные стереотипы);

2) в действии монитора отклонения, капиллярно проникшего в акты логического синтеза на уровне выработки индивидуальных и коллективных форм поведения.

Право фактически строится на доксическом самотворчестве.

Верный же путь заключается в онтическо-гуманистическом самотворчестве; удостоверившись в том, что следуем по этому пути, мы сможем гарантировать функциональность служения и цели для социального порядка и общественного блага.

Тем не менее фактически мы все погружены в доксическое самотворчество. Докса (мнение) есть логика действия определенного количества субъектов, которая одерживает верх на основе превалирования количества физической силы.

Как природа может принудительно налагать на нас свой критерий порядка потому, что обладает абсолютной властью силы, так и всякая группа специфицирует форму поведения людей на основании власти, которой эта группа обладает.

В переплетении социальных, расовых, идеологических и экономических апорий формируется определенная психология, силою которой затем психологически структурируются координаты юридического насилия.

Право отличается от любого логического строя только тем, что оно предполагает единообразие насилия некоей группы; на субъекта, поведение которого отличается от заданного, группа оказывает давление, принуждая его следовать только избранным ею целям. Соответствие или несоответствие общественной цели, сформулированной законом и озвученной правовым сообществом, служит критерием применения насилия к отличающимся от предустановленного субъектам.

Насилие есть предпосылка, составляющая властную силу права. Функциональность или нефункциональность известной цели для группы составляет сущность онтического самотворчества права. Группа – это сосредоточение силы, затем закон производит ее распределение и применение. Докса утверждает связь между индивидом и целым. Если бы была удостоверена равноценность онто Ин-се, то не существовало бы никакой проблемы даже в таком случае, как смертная казнь. В нашем теле также отрезают больную часть, чтобы обеспечить здоровье целого.

Напротив, если применение насилия обусловливается агломератом мнений, то в этом я не усматриваю ничего рационального. Докса ослабляет самобытный принцип закона. Закон легитимен, только если он служит физической гарантией объективного блага общественного целого.

Если исполнители права привносят в процесс исключительные основания доксы, то они могут породить только бюрократию во имя обеспечения своей неприкосновенности и собственных окладов или в самых критических случаях передоверить мандат политически ответственным лицам, ибо политическая ответственность есть приоритетная форма власти в рамках всякой доксической конъюнктуры. В этом случае истина оказывается абсурдной, но для того, чтобы сдерживать несогласованное насилие группы, достаточно установить некоторое временное равновесие.

Все – от религий до предпринимательских объединений, от научных академий до банковских систем, от профсоюзов до школ – является лишь идеологическим выражением доксы.

«Это так, если вам так кажется», и это остается так, пока это допускает онтический критерий функциональности и пока не изменится мнение. Разумеется, то самое мнение, которое, в свою очередь, обладает через посредство собраний и выборов наибольшей степенью насилия. Законность, мерило и сущность которой соответствуют степени функциональности онтическо-гуманистического в данной ситуации, утверждается и упрочивается на двух внешних критериях.

1) Терпимость: не нужно следить за каждым гражданином, расследовать обстоятельства каждого дела и каждого действия. Нужно изолировать только тех, кто впадает в крайности и злоупотребления. Нужно оставить некоторые пределы свободы, чтобы дать возможность развиваться инициативе, ответственности и духу творчества. Это необходимо в интересах общественной эволюции и утверждения силы закона. Закон для человека, а не человек для закона.

Именно терпимость всякий раз прокладывает путь новому этическому и жизненному импульсу в истории. Первенство закона служит подкреплением монитора отклонения и повергает в мертвенный застой любые непосредственные побуждения. Если бы начальник станции, прежде чем дать сигнал об отправлении поезда, должен был исполнить все предписания, возлагаемые на него должностной инструкцией и обстоятельствами, ни один поезд так и не отправился бы.

2) Общепринятое мнение: уважение к мнению большинства содействует укреплению законности и снижению социальной агрессивности, следовательно, необходима гибкость в отношении опинативных импульсов, присущих массовому насилию.

Когда мы встречаемся с идеологией обновления, мы должны принять внешнее участие в ее обсуждении и допустить возможность исхода. Фактически все законодательство есть взаимопереплетение равновесий между диаметрально противоположными мнениями.

Если политику нужно быть знатоком технологии улавливания и направления мнений, обладающих наибольшей энергетической массой, то юрист не имеет свободы выбора, и, соответственно адекватности известной рациональности социальной цели, он может только формулировать и применять право, как оно санкционируется опинативно-идеологическим volitum системы. Non quia utile, sed quia scriptum.

В таком случае интеллектуальный кризис в отношении оснований права есть не что иное, как идиосинкразия. Общественное существо человек становится объектом субъективности собственного мнения.

В отсутствие res ontica, которая clamat ad dominum, в отсутствие онтическо-гуманистического критерия, который указывал и называл бы пропорцию справедливости в каждом индивидуальном случае, нам остаются только приблизительные и случайные оценки.

В подобном случае наука о праве становится невозможной, поэтому требуется исключительно феноменология юридического процесса, основополагающим критерием которой отчасти является онто Ин-се как предел терпимости, а отчасти – историческая разноголосица действующей доксы.

Не вступая в противоречие с совокупностью юридических мнений, можно положить начало новой форме функционального права путем критической реконструкции в процессе формирования философии права, если мы введем в эту последнюю новую, а именно онтопсихологическую перспективу. Если только мы примем и усвоим онтопсихологический критерий, то сможем рассуждать далее, оставаясь заведомо свободными от привходящих гуманистических функций. Rem tene, verba sequentur.

Если в праве не начнется критическое «изменение ума» (метанойя), то оно станет одним из составляющих и подкрепляющих факторов антропологического преступления. Если оно желает спасти собственную функцию – исправления общественного блага по мерке естественного блага, – то не должно отказываться от тех принципов, которым противоречит докса, вовлекая своих юристов в насильственные действия исполнительной власти. Мнение большинства бессильно установить, какая форма хирургического вмешательства будет наиболее верной для восстановления жизненных функций пациента; это может решать только специалист, знающий интенциональность природы и технику необходимого вмешательства.