Забытый мотылек

Река оказалась широкой, противоположный берег едва просматривался. Глубокие следы колес спускались к самой воде. И эта стихия, наводившая на гоилов ужас, породила ту, кого их король взял в любовницы. Неррон невольно восхитился бесстрашием Кмена.

Не только борозды в прибрежном иле свидетельствовали о недавнем пребывании Феи. В зарослях ивы неподалеку виднелись остатки сплетенного мотыльками кокона. Но главное – трупы, на мили вокруг прибитые течением к берегу, тела мужчин с изуродованными лицами, с которых лохмотьями свисала кожа. Они как будто пали жертвами чудовищного града… причем довольно дорогого… Неррон подобрал алмаз, запутавшийся в волосах мертвеца.

– Ты все еще хочешь, чтобы я проводил тебя к Фее?

Уилл взглянул на труп и кивнул. Быть может, все это напомнило ему бойню в соборе, когда мотыльки Феи растерзали больше трех сотен человек.

Неррон скосил глаза, высматривая своих стеклянных конвоиров. Их не было видно, что само по себе, естественно, ничего не означало. Бастард не сомневался, что его юный спутник до сих пор не подозревает об их существовании. При этом Семнадцатый не упустит случая лишний раз напомнить Неррону о себе.

Вероятно, зеркальные человечки между собой ругали их за медлительность. Гоилам, как и людям, надо есть и спать, в чем ни Семнадцатый, ни его «сестра», по-видимому, не нуждались. Фея же передвигалась быстро. Неррон не задавался вопросом, как далеко она ушла вперед, но и без человечков понимал, что миссия под угрозой срыва.

Бастарда так и подмывало расспросить Уилла о создателе этой парочки. Он готов был поставить свою шкуру со всеми ее малахитовыми прожилками на то, что Щенок встречался с этим типом и сейчас едет по его поручению. Но Семнадцатый наверняка не одобрил бы неуместного любопытства, а перспектива кончить, как серебряная муха, Неррона не вдохновляла. Оставалось с покорной миной следовать за двумя колеями и тешить себя фантазиями – например, о том, как он переплавит стеклянных человечков в стаканы и будет пить из них гоильскую водку.

Вчера Щенок прервал его радужные мечтания вопросом, верит ли Неррон в вечную любовь. «Что такого сделала с тобой стеклянная девушка?» – захотелось спросить Неррону в ответ. А может, с тех пор она навещает его каждую ночь под разными лицами?

Вечная любовь! Щенок посмотрел на него виновато, словно только что лишил невинности по меньшей мере трех принцесс.

Неррон никогда не понимал людей. Но каждый раз, когда желание побольше разузнать о миссии Бесшабашного становилось особенно нестерпимым, Бастард ощущал дуновение теплого ветерка, словно Семнадцатый и Шестнадцатая дышали ему в затылок.

В конце концов, он слишком много думает об этих улитках! Пора к ним привыкнуть, как к ручным саламандрам, которых когда-то держал Неррон. Никакие невинные глазки не заставят Бастарда забыть, чей брат Уилл Бесшабашный.

Проклятье.

В конце концов, какая разница, что он везет Фее. И какое Бастарду дело до этих с зеркальными лицами. Джекоб Бесшабашный обокрал его, и Неррон должен отомстить. Сейчас он играет роль проводника, но только затем, чтобы под конец отдать этого ягненка на заклание. Он не раз проделывал это с жертвенными телятами, голубями и говорящими рыбками. Кого интересует, вырежет ли покупатель сердце из груди жертвы или предпочтет для начала отрезать язык? (Неррон готов был поставить свои черные когти на то, что Шестнадцатая и Семнадцатый вынашивают похожие планы.)

Месть, слава, богатство – вот все, что интересует Неррона, причем именно в такой последовательности. Ну и заодно побывать в другом мире.

Единственное, что смущало Бастарда, – как час то ему приходится убеждать себя в этом.

Но как было иначе сдержать раздражение, когда Щенок приставал к нему со своими нежностями? Только представлять себе, что за него дадут на черном рынке или как он будет корчиться в низвергающемся потоке огненной лавы, куда ониксы живыми бросают своих пленников.

– И как, по-твоему, они переправились?

Гоил был в растерянности. Оставалось радоваться, что каменное лицо не столько выражало, сколько скрывало это его состояние.

– Проехали по воде, как же еще, – буркнул он. – Разве она этого не делала, когда ты охранял ее любовника и имел нормальную кожу?

Как он смотрел на него каждый раз, когда Неррон трогал его лицо рукой в бархатной перчатке! Как будто вдруг увидел перед собой людоеда.

– Не знаешь, как далеко до ближайшего моста?

– Гоилам они не нужны.

Похоже, Щенок уже забыл, как сам когда-то боялся воды.

Гоил и человек – два разных состояния одного существа, словно бабочка и гусеница. Гусеница не подозревает, каково это, быть бабочкой.

На мгновение Неррона ослепил луч, будто на берегу кто-то играл с зеркальцем. Это были они. Их лица отражали небо, реку, илистый берег. Неррон научился замечать их издали. На коже человечков одна картина сменяла другую, и все они казались случайными, как и их лица. Семнадцатый и его «сестра» держались на некотором отдалении как от ив, между которыми мелькало то, что осталось от Феиного ложа, так и от реки, из чего Неррон заключил, что они, как и гоилы, боятся воды.

Черта с два они без него нагонят Фею!

Ближайший туннель начинался в миле к югу от того места, где Фея расправилась с казаками. Мозаичные изображения нетопырей и ящериц над входом свидетельствовали о его тысячелетней древности. Страх гоилов перед водными пространствами намного старше любого человеческого моста, а в этой части Украины сеть подземных туннелей особенно плотная, потому что южнее простиралась область мертвых городов. Самый крупный из них выстроен из малахита, так говорила Неррону мать, когда он стыдился зеленых прожилок на ониксовой коже. Она описывала этот город в таких подробностях, что Неррону было достаточно закрыть глаза, чтобы увидеть его.

Большинство людей боятся входить в туннели, особенно в такие, где ступени сразу уходят вниз. Но только не Уилл Бесшабашный. Этот исчез внутри, не дожидаясь гоила. Смутные воспоминания из прошлой жизни?

Что касалось Шестнадцатой и Семнадцатого, им, конечно, не нужны ни туннели, ни мосты.