Краски Бабы-яги

Лиска лежала все в том же положении, словно запертая в своем металлическом теле. Ханута при помощи ножа снял с нее посеребренную одежду и укрыл старым одеялом, которое повсюду носил с собой, – подарок потерянной любви, как подозревал Джекоб.

– Ну-ка, отвернись, – велел Ханута Сильвену, подсаживаясь к Лиске с рушником яги.

Тот безмолвно повиновался. Сильвен так расчувствовался, что даже не нашел в себе силы выругаться.

Джекоб и сам не знал, к кому обращает эту просьбу. Ни боги, ни духи, к которым взывали по обе стороны зеркала, не играли в его жизни никакой роли. Но Лиска-то в них верила. Он погладил ее серебряные волосы.

Разумеется, она пристрелит его, как только узнает, что́ он отдал за этот платочек. Или того хуже – она от него отвернется.

Ханута опустился на колени рядом с Лиской.

– Если только она очнется… – Он прокашлялся, как будто это «если» комом встало у него в горле. – Я имею в виду… жалко смотреть, как вы без толку бегаете друг за дружкой. Черт тебя подери, Джекоб. Людовик Ренсман и тот ведет себя как мужчина.

– При чем здесь это? – Джекоб растерялся от неожиданности. – У меня на этот счет свои соображения. Мы друзья, разве этого мало? Или напомнить тебе о той актрисе, чей портрет ты носишь на груди, вместо того чтобы сделать ей предложение?

– Я много раз его делал, да она отказывала. – Ханута провел ладонью по лицу, словно обращая внимание Джекоба на то, какое оно безобразное.

Ее фотография до сих пор стояла в комнате Хануты. Элеонора Данстид… Актриса она была так себе – Джекобу приходилось видеть ее на сцене в Альбионе, – но имела армию поклонников.

На серебряном лбу Лиски проступили узоры ведьминого рушника.

Как бы то ни было, рассуждения о дальнейшей Лискиной судьбе его утешали. Как будто она в любой момент могла ему ответить, наморщить лоб, как это делала, когда злилась.

– Вы просто созданы друг для друга, даже Сильвен это видит.

Когда у Альберта Хануты развязывался язык, легче было уговорить ворона не каркать.

– Забудь об этом.

Джекоб не хотел рассказывать ему ни о сделке с Игроком, ни о последней ссоре с Лиской.

– А-а, я вижу, Джекоб Бесшабашный опять играет в загадки.

Ханута обиженно вздохнул и направился к Сильвену, с унылым видом сидевшему под деревом.

Час проходил за часом, вышивка Бабы-яги стала издавать похожие на пение звуки. Цветы, деревья, горы, звезды и луна дергались и подпрыгивали на серебряном теле Лиски. Джекоб забылся, наблюдая этот странный танец, как вдруг Лиска вздохнула. Губы ее приоткрылись, словно лепестки серебряного цветка.

Джекоб крикнул Хануту, и тот, спотыкаясь, подбежал к костру. Сильвен недоверчиво вытянул шею. Оба с удивлением наблюдали, с какой осторожностью однорукий охотник вливал ведьмино зелье в рот Лиски.

Джекоб встал. Тяжесть в теле уже была не больше, чем та, что бывает от обычной усталости. Он поднял глаза к небу, где сгущалась ночь, – самое время нанести визит ведьме. На Западе или на Востоке, они редко бывают дома, пока на небе стоит месяц.

– Соврите ей что-нибудь, когда очнется, – кивнул Джекоб на Лиску. – Скажите, что я пошел искать Уилла, только не пускайте следом за мной.

– Что ты задумал? – Ханута поднялся на ноги. – Я не пущу тебя обратно за этой шкурой, это самоубийство. Лиса обойдется…

Нет, не обойдется. Он продал Лискину душу, как ей жить без нее?