Политики многих стран встревожены растущей апатией избирателей и сокращением численности партий. В этом заключается интересный парадокс класса политиков. Они стремятся по возможности воспрепятствовать тому, чтобы массы граждан активно копались в их секретах, создавали оппозиционные движения, выступали против жесткого контроля со стороны политико-предпринимательского эллипса. Но в то же время политики отчаянно нуждаются в нашей пассивной поддержке; их приводит в ужас мысль о том, что мы потеряем к ним интерес, перестанем за них голосовать и финансировать их партии, будем их игнорировать. Решение они ищут в том, чтобы каким-либо образом обеспечить максимальный уровень минимального участия. Опасаясь апатии избирателей, политики удлиняют часы работы избирательных участков или разрешают голосовать по телефону и через Интернет. Тревожась из-за снижения численности партий, они проводят маркетинговые кампании, поощряя своих сторонников записываться в ряды партии, но не прилагают усилий к тому, чтобы это членство стало привлекательным и стоящим делом.

Граждане, преданные идее эгалитаризма, подходят к этому парадоксу с другой стороны, усматривая в зависимости политической элиты от ограниченного массового участия шанс на получение максимальных возможностей для проникновения в политику. Так, Филипп Шмиттер (Schmitter, 2002) сделал ряд чрезвычайно нешаблонных и смелых предложений о том, как укрепить серьезное политическое участие, позволяющих решить эту проблему куда более эффективным способом, чем стандартные рецепты, предлагаемые традиционными политическими организациями. Например, вместо государственного финансирова ния политических партий, широко распространенного во многих европейских странах, где деньги делятся между партиями в соответствии с итогами последних всеобщих выборов, Шмиттер призывает обратиться к принципам прямой демократии. Из объема выплачиваемых каждым гражданином ежегодных налогов будет вычитаться небольшая фиксированная сумма, перечисляемая на счет партии, выбранной самим гражданином; аналогичным образом Шмиттер предлагает организовать финансирование групп давления и политических ассоциаций.

В число его более радикальных предложений входит идея учредить народное собрание, которое бы сочетало в себе черты древнегреческой демократии, концепцию присяжных, применяемую в судебной практике англоязычных стран, и современную прямую демократию швейцарского образца. По мысли Шмиттера, такое собрание, состоящее из ежемесячно выбираемых жребием граждан, рассматривало бы небольшое число законопроектов, переданных ему решением меньшинства (допустим, одной трети) постоянных членов парламента. Собрание будет вправе принимать данный закон либо отвергать его. Очевидно, потребуются какие-то меры, чтобы предотвратить возможность нажима могущественных лобби на членов собрания. Но и этот проект, и предложение о финансировании партий имеют то достоинство, что непосредственно вовлекают простых людей в политическую жизнь и позволяют им делать свой выбор вне рамок банального участия в голосовании.

Предложение о народном собрании окажется особенно ценным, если применить его на нижних уровнях регионального и местного самоуправления, так как со временем через такие собрания может пройти огромное число граждан, проникаясь чувством политического участия или по крайней мере пониманием вопросов политики. В целом существуют отличные возможности для того, чтобы избежать проблем постдемократии на местном уровне вследствие той роли, которую продолжают играть простые активисты, и минимального влияния постдемократического эллипса. Это дает еще одну причину, в дополнение к рассмотренным в главе V, для обеспокоенности текущей тенденцией к приватизации местных общественных услуг и к низведению местных властей до уровня агента-посредника, поскольку в результате уменьшается роль местной политической прослойки в жизни общины и принимаемых ею решениях. Учитывая сравнительную доступность формальной политики на местном уровне и значительные возможности для участия в ней, демократам следует стремиться к повышению роли местной и региональной политики, к насаждению децентрализации, а также к защите и расширению функций гражданских услуг, за которые отвечают местные власти.

Участие в тех или иных движениях не заменит собой членства в политических партиях. Однако это не повод для того, чтобы соблюдать партийную лояльность. Чем более непоколебимо в своей лояльности ядро сторонников партии, тем меньше внимания может обращать на него партийное руководство, прикладывая все усилия к тому, чтобы дать ответ на мощный нажим, оказываемый на партию политическим эллипсом. В подобной ситуации члены партии могут стать серьезной силой, четко и ясно заявив об условном характере своей лояльности. Поэтому эгалитаристам следует научиться идти на риск, взяв на вооружение жесткий подход, рекомендуемый гражданам постдемократической эпохи, — вознаграждая партию за достойное и наказывая за недостойное поведение. Например, британские профсоюзы недавно отказались от давней практики финансирования одной лишь Лейбористской партии вследствие ее хронического невнимания к их проблемам и начали оказывать финансовую поддержку ряду организаций, преследующих цели, небезразличные профсоюзному движению.

Но чтобы это стало прогрессивным шагом, профсоюзы должны сами стать выразителями социальных вопросов, вызывающих широкую и массовую озабоченность, то есть играть ту же роль, на которую с достаточным на то правом они могли претендовать в течение большей части XX века, когда из представителей квалифицированных рабочих превратились в представителей всего относительно неравноправного рабочего класса. Сегодня профсоюзы в результате вышеописанных изменений в структуре занятости тоже вышли на нисходящую ветвь параболы, и им грозит опасность вернуться к защите интересов относительно привилегированных групп трудящихся, занятых в промышленности и сфере общественных услуг, — возможно, за счет занятых в новых и особенно незащищенных секторах. Например, немецкие профсоюзы продолжают очень умело представлять интересы рабочих-мужчин, занятых в традиционном индустриальном секторе, но именно из-за того, что это им так хорошо удается, они с неохотой берутся за решение проблем, типичных для трудящихся женщин, для тех, кто работает по нестандартным контрактам, или занятых в новых секторах услуг. В других странах, скажем в Италии, некоторые профсоюзы сегодня насчитывают в своих рядах чрезвычайно высокий процент пенсионеров и потому склонны защищать их интересы, а не интересы трудящихся. Это может приобрести особое значение в случае больших отчислений в пенсионные фонды, делающих невыгодным создание новых рабочих мест.

Если профсоюзы окажутся в этой ловушке, они станут уязвимы для нападок своих противников и окажутся помехой для сплочения различных слоев новой рабочей силы. Как говорилось в главе III, колоссальную роль в жизни людей по-прежнему играют проблемы занятости, и формирование на их основе политической повестки дня является одним из главных шансов на то, чтобы привлечь внимание простых людей к значению политики и помочь им в поиске новых коллективных идентичностей. Вступление множества женщин в ряды трудящихся делает проблемы рабочей жизни небезразличными для большей доли граждан, чем в период расцвета классовой политики. Эти потенциальные возможности политической системы требуют от профсоюзов особой политической чуткости и инновативности. Профсоюзы находятся в сложной ситуации, по большей части став жертвами изменений в структуре занятости. Но при желании они могут предпринять ряд стратегических шагов, позволяющих избежать ловушки. Итальянские профсоюзы продемонстрировали это в начале 1990-х годов, когда поддерживали политику перехода Италии к единой европейской валюте, защищавшую интересы широкой общественности, и это привело их к одобрению коренной реформы пенсионной системы.