Действие третье
Действие происходит вечером того же дня в маленькой гостиной, где всегда производятся у Леонида Федоровича опыты.
Явление первое
Леонид Федорович и профессор.
Леонид Федорович. Так как же, рискнуть сеанс с нашим новым медиумом?
Профессор. Непременно. Медиум несомненно сильный. Главное же, желательно, чтобы медиумический сеанс у нас был нынче же и с тем же персоналом. Гросман непременно должен отозваться на влияние медиумической энергии, и тогда связь и единство явлений будут еще очевиднее. Вы увидите, что если медиум будет так же силен, как сейчас, то Гросман будет вибрировать.
Леонид Федорович. Так я, знаете, пошлю за Семеном и приглашу желающих.
Профессор. Да, да, я только сделаю себе некоторые заметки. (Вынимает записную книжку и записывает.)
Явление второе
Те же и Сахатов.
Сахатов. Там у Анны Павловны сели в винт, а я, как остающийся за штатом… да, кроме того, интересующийся сеансом, вот являюсь к вам… Что ж, будет сеанс?
Леонид Федорович. Будет, непременно будет!
Сахатов. Как же, и без медиумической силы господина Капчича?
Леонид Федорович. Vous avez la main heureuse. Представьте себе, тот самый мужик, о котором я вам говорил, оказался несомненный медиум.
Сахатов. Вот как! О, да это особенно интересно!
Леонид Федорович. Да, да. Мы после обеда сделали с ним маленький предварительный опыт.
Сахатов. Успели сделать и убедиться?..
Леонид Федорович. Вполне, и оказался замечательной силы медиум.
Сахатов (недоверчиво). Вот как!
Леонид Федорович. Оказывается, что в людской давно уж замечали. Он сядет к чашке, ложка сама вскакивает ему в руку. (К профессору.) Вы слышали?
Профессор. Нет, этого, собственно, я не слыхал.
Сахатов (профессору). Но все-таки и вы допускаете возможность таких явлений?
Профессор. Каких явлений?
Сахатов. Ну, вообще, спиритических, медиумических, вообще сверхъестественных явлений.
Профессор. Дело в том, что мы называем сверхъестественным? Когда не живой человек, а кусок камня притянул к себе гвоздь, то каким показалось это явление для наблюдателей: естественным или сверхъестественным?
Сахатов. Да, конечно; но только такие явления, как притяжение магнита, постоянно повторяются.
Профессор. То же самое и здесь. Явление повторяется, и мы его подвергаем исследованию. Мало того, мы подводим исследуемые явления под общие другим явлениям законы. Явления ведь кажутся сверхъестественными только потому, что причины явлений приписываются самому медиуму. Но ведь это неверно. Явления производимы не медиумом, но духовной энергией через медиума; а это разница большая. Все дело – в законе эквивалентности.
Сахатов. Да, конечно, но…
Явление третье
Те же и Таня (входит и становится за портьеру).
Леонид Федорович. Одно только знайте, что как с Юмом и с Капчичем, так и теперь с этим медиумом вперед ни на что рассчитывать нельзя. Может быть неудача, а может быть и полная материализация.
Сахатов. Даже и материализация? Какая же может быть материализация?
Леонид Федорович. А такая, что придет умерший человек: отец ваш, дед, возьмет вас за руку, даст вам что-нибудь; или кто-нибудь вдруг подымется на воздух как прошлый раз у нас с Алексеем Владимировичем.
Профессор. Конечно, конечно. Но главное дело – в объяснении явлений и подведении их под общие законы.
Явление четвертое
Те же и толстая барыня.
Толстая барыня. Анна Павловна мне позволила пройти к вам.
Леонид Федорович. Милости просим!
Толстая барыня. Но как, однако, Гросман устал. Он не мог чашки держать. Вы заметили, как он побледнел (к профессору) в ту минуту, как приблизился? Я сейчас же заметила, я первая сказала Анне Павловне.
Профессор. Несомненно, трата жизненной энергии.
Толстая барыня. Вот и я говорю, что этим злоупотреблять нельзя. Как же, гипнотизатор внушил одной моей знакомой, Верочке Коншиной, – да вы ее знаете, – чтоб она перестала курить, а у ней спина заболела.
Профессор (хочет начать говорить). Измерение температуры и пульс очевидно показывают…
Толстая барыня. Я сию минуту, позвольте. Я ей и говорю: уж лучше курить, но не страдать так нервами. Разумеется, что курить вредно, и я бы желала отвыкнуть, но, что хотите, не могу. Я раз две недели не курила, а потом не выдержала.
Профессор (опять делает попытку говорить). Показывают несомненно…
Толстая барыня. Да нет, позвольте! Я в двух словах. Вы говорите, что трата сил? И я хотела сказать, что когда я ездила на почтовых… Дороги тогда были ужасные, вы этого не помните, а я замечала, и, как хотите, наша нервность вся от железных дорог. Я, например, в дороге спать не могу, – хоть убейте, а не засну.
Профессор (опять начинает, но толстая барыня не дает ему говорить). Трата сил…
Сахатов (улыбаясь). Да, да.
Леонид Федорович звонит.
Толстая барыня. Я одну, другую, третью ночь не буду спать, а все-таки не засну.
Явление пятое
Те же и Григорий.
Леонид Федорович. Скажите, пожалуйста, Федору приготовить все для сеанса и позовите Семена сюда – буфетного мужика, Семена, слышите?
Григорий. Слушаю-с! (Уходит.)
Явление шестое
Леонид Федорович, профессор, толстая барыня и Таня (спрятанная).
Профессор (к Сахатову). Измерение температуры и пульс показали трату жизненной энергии. То же будет и при медиумических проявлениях. Закон сохранения энергии…
Толстая барыня. Да, да. Я только еще хотела сказать, что я очень рада, что простой мужик оказался медиум. Это прекрасно. Я всегда говорила, что славянофилы…
Леонид Федорович. Пойдемте пока в гостиную.
Толстая барыня. Позвольте, я в двух словах… Славянофилы правы, но я всегда говорила своему мужу, что ни в чем не надо преувеличивать. Золотая середина, знаете. А то как же утверждать, что в народе все хорошо, когда я сама видела…
Леонид Федорович. Не угодно ли в гостиную?
Толстая барыня. Вот такой мальчик и уж пьет. Я его сейчас же разбранила. И он благодарен был потом. Они – дети, а детям, я всегда говорила, нужна и любовь и строгость.
Все уходят, разговаривая.
Явление седьмое
Таня (одна выходит из-за двери).
Таня. Ах, удалось бы только! (Завязывает нитки.)
Явление восьмое
Таня и Бетси (входит поспешно).
Бетси. Папá нет тут? (Вглядываясь в Таню.) Ты что тут?
Таня. А я так, Лизавета Леонидовна, взошла, хотела… так вошла… (Смущается.)
Бетси. Да ведь тут сеанс сейчас будет? (Замечает, Таня собирает нитки, пристально смотрит на нее и вдруг заливается хохотом.) Таня! это ведь ты все делаешь? Да уж не отпирайся. И тот раз ты? Ведь ты, ты?
Таня. Лизавета Леонидовна, голубушка!
Бетси (в восторге). Ах, как это хорошо! Вот не ожидала! Зачем же ты это делала?
Таня. Барышня, милая, да вы не выдайте!
Бетси. Да нет, ни за что. Я ужасно рада! Да как же ты делаешь?
Таня. Да так и делаю: спрячусь, а потом, как потушат, вылезу и делаю.
Бетси (показывая на нитку). А это зачем? Да, не говори, понимаю, задеваешь…
Таня. Лизавета Леонидовна, голубушка, я только вам откроюсь. Прежде я так шалила, а теперь дело хочу сделать.
Бетси. Как, что? Какое дело?
Таня. Да вот, видели, мужики пришли, хотят землю купить, а папаша не продают и бумагу не подписали и им назад отдали. Федор Иваныч говорит: духи ему запретили. Вот я и вздумала.
Бетси. Ах, какая же ты умница! Делай, делай. Да как же ты будешь делать?
Таня. Да я так придумала: как они свет потушат, сейчас я начну стучать, швырять, ниткой их по головам, а под конец бумагу об земле – она у меня – и брошу на стол.
Бетси. Ну и что ж?
Таня. А как же? Они удивятся. Бумага была у мужиков, и вдруг здесь. А тут же велю…
Бетси. Да ведь Семен нынче медиум!
Таня. Так я ему велю… (Не может говорить от смеха.) Велю давить руками, кто под рукой будет. Только не папашу, – это он не посмеет, – и пусть давит кого других, пока подпишут.
Бетси (смеется). Да ведь так не делают. Медиум сам ничего не делает.
Таня. Да ничего, это все одно, – авось и так выйдет.
Явление девятое
Таня и Федор Иваныч. Бетси делает знаки Тане уходит.
Федор Иваныч (Тане). Ты что тут?
Таня. Да я к вам, Федор Иваныч, батюшка!..
Федор Иваныч. Чего же ты?
Таня. Да об деле моем, к вам, что я просила.
Федор Иваныч (смеясь). Сосватал, сосватал, и по рукам ударили. Только не пили.
Таня (взвизгивает). Неужто заправду?
Федор Иваныч. Да уж я тебе говорю. Он говорит: со старухой посоветуюсь, да и с богом.
Таня. Так и сказал?.. (Взвизгивая.) Ах, голубчик, Федор Иваныч, век за вас буду бога молить!
Федор Иваныч. Ну, ладно, ладно. Теперь некогда. Велено убирать для сеанса.
Таня. Дайте я вам пособлю. Как же убирать?
Федор Иваныч. Да как? Да вот: стол посреди комнаты, стулья, гитару, гармонию. Лампу не надо – свечи.
Таня (устанавливает все с Федором Иванычем). Так, что ли? Сюда гитару, сюда чернильницу… (Ставит.) Так?
Федор Иваныч. Да неужели в самом деле Семена посадят?
Таня. Должно быть. Ведь уж сажали.
Федор Иваныч. Удивление! (Надевает pince-nez.) Да чист ли он?
Таня. Почем я знаю!
Федор Иваныч. Так ты вот что…
Таня. Что, Федор Иваныч?
Федор Иваныч. Поди ты, возьми щеточку ногтяную и мыла Тридас, – хоть у меня возьми… И все ты ему остриги когти и вымой чисто-нáчисто.
Таня. Он и сам вымоет.
Федор Иваныч. Ну так скажи только. Да белье вели надеть чистое.
Таня. Хорошо, Федор Иваныч. (Уходит.)
Явление десятое
Федор Иваныч один, садится в кресло.
Федор Иваныч. Учены, учены, хоть бы Алексей Владимирович, профессор он, а все другой раз сильно сомнение берет. Народные суеверия, грубые, истребляются, суеверия домовых, колдунов, ведьм… А ведь если вникнуть, ведь это такое же суеверие. Ну, разве возможно это, чтобы души умерших и говорили бы и на гитаре играли бы? А дурачит их кто-нибудь или сами себя. А уж это с Семеном и не поймешь что. (Рассматривает альбом.) Ведь вот их альбом спиритический. Ну, возможное ли это дело, чтобы фотографию с духа снять? А вот изображение – турок и Леонид Федорович сидят. Удивительна слабость человеческая!
Явление одиннадцатое
Федор Иваныч и Леонид Федорович.
Леонид Федорович (входя). Что, готово?
Федор Иваныч (встает не торопясь). Готово. (Улыбаясь.) Только не знаю, как бы ваш новый медиум не скомпрометовал вас, Леонид Федорович.
Леонид Федорович. Нет, мы испытывали с Алексеем Владимировичем. Удивительно сильный медиум!
Федор Иваныч. Уж этого не знаю. Только чист ли он? Вы вот не позаботились руки ему велеть вымыть. А то все-таки неудобно.
Леонид Федорович. Руки? Ах, да. Нечисты, ты думаешь?
Федор Иваныч. Да как же, мужик. А тут дамы, и Марья Васильевна.
Леонид Федорович. Ну и прекрасно.
Федор Иваныч. Да еще я хотел вам доложить: Тимофей, кучер, приходил жаловаться, что нельзя ему чистоту соблюсти от собак.
Леонид Федорович (устанавливая предметы на столе, рассеянно). Каких собак?
Федор Иваныч. Да Василью Леонидычу нынче борзых привели тройку, в кучерскую поместили.
Леонид Федорович (досадливо). Скажи Анне Павловне, как она хочет, а мне и некогда.
Федор Иваныч. Да ведь вы знаете их пристрастие…
Леонид Федорович. Ну, как хочет она, так и делает. А от него мне, кроме неприятностей… да и некогда.
Явление двенадцатое
Те же и Семен (в поддевке, входит, улыбается).
Семен. Приказали прийти?
Леонид Федорович. Да, да. Покажи руки. Ну, и прекрасно, прекрасно. Так вот, дружок, ты так же делай, как давеча, садись и отдавайся чувству. А сам ничего не думай.
Семен. Чего ж думать? Что думать, то хуже.
Леонид Федорович. Вот, вот, вот. Чем менее сознательно, тем сильнее. Не думай, а отдавайся настроению: хочется спать – спи, хочется ходить – ходи; понимаешь?
Семен. Как не понять? Хитрости тут нисколько.
Леонид Федорович. И главное – не смущайся. А то ты сам можешь удивиться. Ты пойми, что как мы живем, так невидимый мир духов тут же живет.
Федор Иваныч (поправляя). Незримые существа, понимаешь?
Семен (смеется). Как не понять? Как вы сказывали, так это очень просто.
Леонид Федорович. Можешь подняться на воздух или еще что-нибудь, то ты не робей.
Семен. Чего ж робеть? Это все можно.
Леонид Федорович. Ну, так я пойду позову всех. Все готово?
Федор Иваныч. Кажется, всё.
Леонид Федорович. А грифельные доски?
Федор Иваныч. Внизу, сейчас принесу. (Уходит.)
Явление тринадцатое
Леонид Федорович и Семен.
Леонид Федорович. Ну, так хорошо. Так ты не смущайся и будь свободнее.
Семен. Нешто поддевку снять: оно слободнее будет.
Леонид Федорович. Поддевку? Нет, нет, не надо. (Уходит.)
Явление четырнадцатое
Семен один.
Семен. Опять то же велела делать, а она опять будет свое швырять. И как она не боится?
Явление пятнадцатое
Семен и Таня (входит без ботинок, в платье цвета обой); Семен хохочет.
Таня (шикает). Шш!.. Услышат! Вот на пальцы спички наклей, как давеча. (Наклеивает.) Что же, все помнишь?
Семен (загибая пальцы). Перво-наперво спички намочить. Махать – раз. Другое дело – зубами трещать, вот так… – два. Вот третье забыл.
Таня. А третье-то пуще всего. Ты помни: как бумага на стол падет – я еще в колокольчик позвоню, – так ты сейчас же руками вот так… Разведи шире и захватывай. Кто возле сидит, того и захватывай. А как захватишь, так жми. (Хохочет.) Барин ли, барыня ли, знай – жми, все жми, да и не выпускай, как будто во сне, а зубами скрыли али рычи, вот так… (Рычит.) А как я на гитаре заиграю, так как будто просыпайся, потянись, знаешь, так, и проснись… Все помнишь?
Семен. Все помню, только смешно больно.
Таня. А ты не смейся. А засмеешься – это еще не беда. Они подумают, что во сне. Одно только, взаправду не засни, как они свет-то потушат.
Семен. Небось, я себя за уши щипать буду.
Таня. Так ты смотри, Семочка, голубчик. Только делай все, не робей. Подпишет бумагу. Вот увидишь. Идут… (Лезет под диван.)
Явление шестнадцатое
Семен и Таня. Входят Гросман, профессор, Леонид Федорович, толстая барыня, доктор, Сахатов, барыня. Семен стоит у дверей.
Леонид Федорович. Милости просим, все неверующие! Несмотря на то, что медиум новый, случайный, я нынче жду очень знаменательных проявлений.
Сахатов. Очень, очень интересно.
Толстая барыня (на Семена). Mais il est très bien.
Барыня. Как буфетный мужик, да, но только…
Сахатов. Жены всегда не верят в дело своих мужей. Вы совсем не допускаете?
Барыня. Разумеется, нет. В Капчиче, правда, ест что-то особенное, но уж это бог знает что такое!
Толстая барыня. Нет, позвольте, Анна Павловна это нельзя так решать. Когда еще я была не замужем, видела один замечательный сон. Сны, знаете, бывают такие, что вы не знаете, когда начинается, когда кончается; так я видела именно такой сон…
Явление семнадцатое
Те же, Василий Леонидыч и Петрищев входят.
Толстая барыня. И мне многое было открыто этим сном. Нынче уж эти молодые люди (указывает на Петрищева и на Василья Леонидыча) всё отрицают.
Василий Леонидыч. А я никогда, я вам скажу, ничего не отрицаю. А, что?
Явление восемнадцатое
Те же. Входят Бетси и Марья Константиновна и вступают в разговор с Петрищевым.
Толстая барыня. А как же можно отрицать сверхъестественное? Говорят: не согласно с разумом. Да разум-то может быть глупый, тогда что? Ведь вот на Садовой, – вы слышали? – каждый вечер являлось. Брат моего мужа – как это называется?.. не beau-frère, а по-русски… не свекор, а еще как-то? Я никогда не могу запомнить этих русских названий, – так он ездил три ночи сряду и все-таки ничего не видал, так я и говорю…
Леонид Федорович. Так кто же да кто остается?
Толстая барыня. Я, я!
Сахатов. Я!
Барыня (к доктору). Неужели вы остаетесь?
Доктор. Да, надо хоть раз посмотреть, что тут Алексей Владимирович находит. Отрицать бездоказательно тоже нельзя.
Барыня. Так решительно принять нынче вечером?
Доктор. Кого принять?.. Ах да, порошок. Да, примите, пожалуй. Да, да, примите… Да я зайду.
Барыня. Да, пожалуйста. (Громко.) Когда кончите, messieurs et mesdames, милости просим ко мне отдохнуть от эмоций, да и винт докончим.
Толстая барыня. Непременно.
Сахатов. Да, да!
Барыня уходит.
Явление девятнадцатое
Те же, без барыни.
Бетси (Петрищеву). Я вам говорю, оставайтесь. Я вам обещаю необыкновенные вещи. Хотите пари?
Марья Константиновна. Да разве вы верите?
Бетси. Нынче верю.
Марья Константиновна (Петрищеву). А вы верите?
Петрищев. «Не верю, не верю обетам коварным». Ну, да если Елизавета Леонидовна велит…
Василий Леонидыч. Останемся, Марья Константиновна. А, что? Я что-нибудь такое épatant придумаю.
Марья Константиновна. Нет, вы не смешите. Я ведь не могу удержаться.
Василий Леонидыч (громко). Я– остаюсь!
Леонид Федорович (строго). Прошу только тех, кто остается, не делать из этого шутки. Это дело серьезное.
Петрищев. Слышишь? Ну, так останемся. Вово, садись сюда, да смотри не робей.
Бетси. Да, вы смеетесь, а вот увидите, чтò будет.
Василий Леонидыч. А что как в самом деле? Вот штука-то будет! А, что?
Петрищев (дрожит). Ой, боюсь, боюсь. Марья Константиновна, боюсь!.. дрожки ножат.
Бетси (смеется). Тише!
Все садятся.
Леонид Федорович. Садитесь, садитесь. Садись, Семен!
Семен. Слушаю-с. (Садится на край стула.)
Леонид Федорович. Садись хорошенько.
Профессор. Садитесь правильно, на середину стула, совершенно свободно. (Усаживает Семена.)
Бетси, Марья Константиновна и Василий Леонидыч хохочут.
Леонид Федорович (возвышая голос). Прошу тех, кто остается, не шалить и относиться к делу серьезно. Могут быть дурные последствия. Вово, слышишь? Если не будешь сидеть смирно, уйди.
Василий Леонидыч. Смирно! (Прячется за спину толстой барыни.)
Леонид Федорович. Алексей Владимирович, вы усыпите.
Профессор. Нет, зачем же я, когда Антон Борисович тут? У него гораздо больше и практики в этом отношении и силы… Антон Борисович!
Гросман. Господа! я, собственно, не спирит. Я только изучал гипноз. Гипноз я изучал, правда, во всех его известных проявлениях. Но то, что называется спиритизмом, мне совершенно неизвестно. От усыпления субъекта я могу ожидать известных мне явлений гипноза: летаргии, абулин, анестезии, анелгезии, каталепсии и всякого рода внушений. Здесь же предполагаются к исследованью не эти, а другие явления, и потому желательно бы было знать, какого рода эти ожидаемые явления и какое они имеют научное значение.
Сахатов. Вполне присоединяюсь к мнению господина Гросмана. Такое разъяснение было бы очень и очень интересно.
Леонид Федорович (к профессору). Я думаю, Алексей Владимирович, вы не откажетесь объяснить вкратце.
Профессор. Отчего ж, я могу объяснить, если этого желают. (К доктору.) А вы, пожалуйста, измерьте температуру и пульс. Объяснение мое будет неизбежно поверхностно и кратко.
Леонид Федорович. Да, вкратце, вкратце…
Доктор. Сейчас. (Вынимает термометр и подает.) Ну-ка, молодец!.. (Устанавливает.)
Семен. Слушаю-с.
Профессор (вставая и обращаясь к толстой барыне, а потом садясь). Господа! Явление, которое мы исследуем, представляется обыкновенно, с одной стороны, как нечто новое, с другой стороны, как нечто выходящее из ряда естественных условий. Ни то, ни другое не справедливо. Явление это не ново, а старо, как мир, и не сверхъестественно, а подлежит все тем же вечным законам, которым подлежит и все существующее. Явление это определялось обыкновенно как общение с миром духовным. Определение это неточно. По определению этому мир духовный противуполагается миру материальному, но это несправедливо: противуположения этого нет. Оба мира так тесно соприкасаются, что нет никакой возможности провести демаркационную линию, отделяющую один мир от другого. Мы говорим: материя слагается из молекул…
Петрищев. Скучная материя!
Шепот, хохот.
Профессор (остановившись и потом продолжая) «Молекулы – из атомов, но атомы, не имея протяжения, суть, в сущности, не что иное, как точки приложения сил. То есть, строго говоря, не сил, а энергии – той самой энергии, которая так же едина и неуничтожима, как и материя. Но как материя одна, а виды ее различны, так точно и энергия. До последнего времени нам были известны только четыре превращающиеся один в другой вида энергии. Нам известны энергии: динамическая, термическая, электрическая и химическая. Но четыре вида энергии далеко не исчерпывают всего разнообразия ее проявлений. Виды проявления энергии многообразны, и один из таких новых, малоизвестных видов энергии и исследуется нами. Я говорю об энергии медиумизма…
Опять шепот и хохот в углу молодежи. (Останавливается и, строго оглянувшись, продолжает.) Медиумическая энергия известна человечеству давным-давно: предсказания, предчувствия, виденья и многие другие – все это не что иное, как проявление медиумической энергии. Явления, производимые ею, известны давным-давно. Но самая энергия не признавалась таковой до самого последнего времени, до тех пор, пока не было признано той среды, колебания которой и производят медиумические явления. И точно так же, как явления света были необъяснимы до тех пор, пока не было признано существование невесомого вещества, эфира, – точно так же и медиумические явления казались таинственными до тех пор, пока не была признана та несомненная теперь истина, что в промежутках частиц эфира находится другое, еще более тонкое, чем эфир, невесомое вещество, не подлежащее закону трех измерений…
Опять шепот, хохот и повизгивание. (Опять оглядывается строго.) И точно так же, как математические вычисления подтвердили неопровержимо существование невесомого эфира, дающего явления света и электричества, точно так же блестящий ряд самых точных опытов гениального Германа Шмита и Иосифа Шмацофена несомненно подтвердили существование того вещества, которое наполняет вселенную и может быть названо духовным эфиром.
Толстая барыня. Да, теперь я понимаю. Как я благодарна…
Леонид Федорович. Да; но нельзя ли, Алексей Владимирович, несколько… сократить?
Профессор (не отвечая). Итак, ряд строго научных опытов и исследований, как я имел честь сообщить вам, выяснили нам законы медиумических явлений. Опыты эти выяснили нам то, что погружение некоторых личностей в гипнотическое состояние, отличающееся от обыкновенного сна только тем, что при погружении в этот сон деятельность физиологическая не только не понижается, но всегда повышается, как это мы сейчас видели, – оказалось, что погружение в это состояние какого бы то ни было субъекта неизменно влечет за собой некоторые пертурбации в духовном эфире – пертурбации, совершенно подобные тем, которые производит погружение твердого тела в жидкое. Пертурбации же эти и суть то, что мы называем медиумическими явлениями…
Хохот, шепот.
Сахатов. Это совершенно справедливо и понятно; но позвольте спросить: если, как вы изволите говорить, погружение медиума в сон производит пертурбации духовного эфира, то почему же эти пертурбации выражаются всегда, как это подразумевается обыкновенно в спиритических сеансах, проявлением деятельности душ умерших личностей?
Профессор. А потому, что частицы этого духовного эфира суть не что иное, как души живых, умерших и неродившихся, так что всякое сотрясение этого духовного эфира неизбежно вызывает известное движение его частиц. Частицы же эти суть не что иное, как души людей, входящие этим движением в общение между собою.
Толстая барыня (к Сахатову). Что же тут не понимать? Это так просто… Очень, очень благодарю вас!
Леонид Федорович. Мне кажется, что теперь все ясно, и мы можем приступить.
Доктор. Малый в самых нормальных условиях: температура тридцать семь и две десятых, пульс семьдесят, четыре.
Профессор (вынимает книжку и записывает). Подтверждением того, что я имел честь сообщить, может служить то, что погружение медиума в сон неизбежно, как; мы сейчас и увидим, вызовет подъем температуры и пульса, точно так же, как и при гипнозе.
Леонид Федорович. Да, да, виноват, я только хотел сказать Сергею Иванычу на то, что он спрашивал: почему мы узнаем, что с нами общаются души умерших? Мы узнаем это потому, что тот дух, который приходит, прямо нам говорит, – просто, как я говорю, – говорит нам, кто он и зачем пришел, и где он, и хорошо ли ему? Последний сеанс был испанец дон Кастильос, и он все сказал нам. Он сказал нам, кто он, и когда умер, и то, что ему тяжело за то, что он участвовал в инквизиции. Мало того, он сообщил нам то, что с ним случилось в то самое время, как он говорил с нами, а именно то, что в то самое время, как он говорил с нами, он должен был вновь рождаться на землю и потому не мог докончить начатого с нами разговора. Да вот вы сами увидите…
Толстая барыня (перебивая). Ах, как интересно! Может быть, испанец у нас в доме родился и маленький теперь.
Леонид Федорович. Очень может быть.
Профессор. Я думаю, пора бы начинать.
Леонид Федорович. Я только хотел сказать…
Профессор. Поздно уж.
Леонид Федорович. Ну, хорошо. Так можем приступить. Пожалуйста, Антон Борисович, усыпите медиума…
Гросман. Как вы желаете, чтоб я усыпил субъекта? Есть много употребительных приемов. Есть способ Бреда, есть египетский символ, есть способ Шаркò.
Леонид Федорович (к профессору). Это все равно, я думаю.
Профессор. Безразлично.
Гросман. Так я употреблю свой способ, который я демонстрировал в Одессе.
Леонид Федорович. Пожалуйста!
Гросман машет руками над Семеном, Семен закрывает глаза и потягивается.
Гросман (приглядывается). Засыпает, заснул. Замечательно быстрое наступление гипноза. Очевидно, субъект уже вступил в анестетическое состояние. Замечательно, необыкновенно восприимчивый субъект и мог бы быть подвергнут интересным опытам!.. (Садится, встает, опять садится.) Теперь можно бы проколоть ему руки. Если желаете…
Профессор (к Леониду Федоровичу). Замечаете, как сон медиума действует на Гросмана? Он начинает вибрировать.
Леонид Федорович. Да, да… Теперь можно тушить?
Сахатов. Но почему же нужна темнота?
Профессор. Темнота? А потому что темнота есть одно из условий, при которых проявляется медиумическая энергия, так же как известная температура есть условие известных проявлений химической или динамической энергии.
Леонид Федорович. И не всегда. Многим, и мне, являлись и при свечах, и при солнце.
Профессор (перебивая). Можно тушить?
Леонид Федорович. Да, да. (Тушит свечи.) Господа! теперь прошу вниманья.
Таня вылезает из-под дивана и берет в руки нитку, привязанную к бра.
Петрищев. Нет, мне понравился испанец. Как он, в середине разговора, вниз головой… что называется: piquer une tête.
Бетси. Нет, вы подождите, посмотрите, что будет!
Петрищев. Я одного боюсь: как бы Вово не захрюкал поросенком.
Василий Леонидыч. Хотите? Я хвачу…
Леонид Федорович. Господа! прошу не разговаривать, пожалуйста…
Тишина. Семен лижет палец, мажет им косточки на руке и машет ими. Свет! Видите свет?
Сахатов. Свет! Да, да, вижу; но позвольте…
Толстая барыня. Где, где? Ах, не видала! Вот он. Ах!..
Профессор (к Леониду Федоровичу шепотом, указывая на Гросмана, который двигается). Вы заметьте, как он вибрирует. Двойная сила.
Опять показывается свет.
Леонид Федорович (к профессору). А ведь это он.
Сахатов. Кто он?
Леонид Федорович. Грек Николай. Его свет. Не правда ли, Алексей Владимирович?
Сахатов. Что такое грек Николай?
Профессор. Некий грек, монашествовавший при Константине в Царьграде и посещавший нас последнее время.
Толстая барыня. Где же он? Где же он? Я не вижу.
Леонид Федорович. Его нельзя еще видеть. Алексей Владимирович, он всегда особенно благосклонен к вам. Спросите его.
Профессор (особенным голосом). Николай! Ты это?
Таня стучит два раза о стену.
Леонид Федорович (радостно). Он! Он!
Толстая барыня. Ай, ай! Я уйду.
Сахатов. Почему же предполагается, что это он?
Леонид Федорович. А два удара. Утвердительный ответ; иначе было бы молчание…
Молчание. Сдержанный хохот в углу молодежи. Таня бросает на стол колпак с лампы, карандаш, утиралку перьев. (Шепотом.) Замечайте, господа, вот колпак с лампы. Еще что-то. Карандаш! Алексей Владимирович, карандаш.
Профессор. Хорошо, хорошо. Я слежу и за ним и за Гросманом. Вы замечаете?
Гросман встает и оглядывает предметы, упавшие на стол.
Сахатов. Позвольте, позвольте. Я бы желал посмотреть, не производит ли всего этого сам медиум?
Леонид Федорович. Вы думаете? Так сядьте подле, держите его за руки. Но будьте уверены, он спит.
Сахатов (подходит, задевает головой за нитку, которую спускает Таня, и испуганно нагибается). Да… а-а!.. Странно, странно. (Подходит, берет за локоть Семена. Семен рычит.)
Профессор (к Леониду Федоровичу). Слышите, как действует присутствие Гросмана? Новое явление, надо записать… (Выбегает и записывает, потом возвращается.)
Леонид Федорович. Да… Но нельзя же оставлять Николая без ответа, надо начинать…
Гросман (встает, подходит к Семену, поднимает и опускает его руку). Теперь интересно бы произвести контрактуру. Субъект в полном гипнозе.
Профессор (к Леониду Федоровичу). Вы видите, видите?
Гросман. Если вы желаете…
Доктор. Да уж позвольте, батюшка, Алексею Владимировичу распорядиться, штука-то выходит серьезная.
Профессор. Оставьте его. Он говорит уже во сне.
Толстая барыня. Как я рада теперь, что решилась присутствовать. Страшно, но все-таки я рада, потому что я мужу всегда говорила…
Леонид Федорович. Прошу помолчать.
Таня проводит ниткой по голове толстой барыни.
Толстая барыня. Ай!
Леонид Федорович. Что? Что?
Толстая барыня. Он меня за волосы взял.
Леонид Федорович (шепотом). Не бойтесь, ничего, подайте ему руку. Рука бывает холодная, но я это люблю.
Толстая барыня (прячет руку). Ни за что!
Сахатов. Да, странно, странно!
Леонид Федорович. Он здесь и ищет общения. Кто хочет спросить что-нибудь?
Сахатов. Позвольте, я спрошу.
Профессор. Сделайте одолжение.
Сахатов. Верю я или нет?
Таня стучит два раза.
Профессор. Ответ утвердительный.
Сахатов. Позвольте, я еще спрошу. Есть у меня в кармане десятирублевая бумажка?
Таня стучит много раз и проводит ниткой по голове Сахатова. Ах!.. (Хватает нитку и обрывает ее.)
Профессор. Я бы просил присутствующих не делать неопределенных или шутливых вопросов. Ему неприятно.
Сахатов. Нет, позвольте, у меня в руке нитка.
Леонид Федорович. Нитка? Держите ее. Это часто бывает; не только нитка, но шелковые снурки, самые древние.
Сахатов. Нет, однако откуда же нитка?
Таня бросает в него подушкой. Позвольте, позвольте! Что-то мягкое ударило меня в голову. Позвольте свет, – тут что-нибудь…
Профессор. Мы просим вас не нарушать проявления.
Толстая барыня. Ради бога, не нарушайте! И я хочу спросить, можно?
Леонид Федорович. Можно, можно. Спрашивайте.
Толстая барыня. Я хочу спросить о своем желудке. Можно? Я хочу спросить, что мне принимать, аконит или белладонну?
Молчание, шепот в стороне молодых людей, и вдруг Василий Леонидыч кричит, как грудной ребенок: «Уа! уа!» Хохот. Захватывая носы и рты и фыркая, девицы с Петрищевым убегают. Ах, это верно, и этот монах опять родился!
Леонид Федорович (в бешенстве, гневным шепотом). Кроме глупости, от тебя ничего. Если не умеешь держать себя прилично, то уйди.
Василий Леонидыч уходит.
Явление двадцатое
Леонид Федорович, профессор, толстая барыня, Сахатов, Гросман, доктор, Семен и Таня. Темнота, молчание.
Толстая барыня. Ах, как жаль! Теперь уж нельзя спрашивать. Он родился.
Леонид Федорович. Нисколько. Это глупости Вово. А он тут. Спрашивайте.
Профессор. Это часто бывает; эти шутки, насмешки – самое обыкновенное явление. Я полагаю, что он здесь еще. Впрочем, мы можем спросить. Леонид Федорович, вы?
Леонид Федорович. Нет, пожалуйста, вы. Меня это расстроило. Так неприятно! Эта бестактность!..
Профессор. Хорошо, хорошо!.. Николай! ты здесь еще?
Таня стучит два раза и звонит в колокольчик. Семен начинает рычать и разводить руками. Захватывает Сахатова и профессора и давит их. Какое неожиданное проявление! Воздействие на самого медиума. Этого не бывало. Леонид Федорович, наблюдайте, мне неловко. Он давит меня. Да смотрите, что Гросман? Теперь нужно полное внимание.
Таня бросает мужицкую бумагу на стол.
Леонид Федорович. Что-то упало на стол.
Профессор. Смотрите, что упало.
Леонид Федорович. Бумага! Сложенный лист бумаги.
Таня бросает дорожную чернильницу. Чернильница!
Таня бросает перо. Перо!
Семен рычит и давит.
Профессор (задавленный). Позвольте, позвольте, совершенно новое явление: не вызванная медиумическая энергия действует, а сам медиум. Однако откройте чернильницу и положите на бумагу перо, он напишет, напишет.
Таня заходит сзади Леонида Федоровича и бьет его по голове гитарой.
Леонид Федорович. Ударил меня по голове! (Смотрит на стол.) Перо не пишет еще, и бумага сложена.
Профессор. Посмотрите, что за бумага, делайте скорей; очевидно, двойная сила: его и Гросмана – производит пертурбации.
Леонид Федорович (выходит с бумагой в дверь и тотчас возвращается). Необычайно! Бумага эта – договор с крестьянами, который я нынче утром отказался подписать и отдал назад крестьянам. Вероятно, он хочет, чтоб я подписал его?
Профессор. Разумеется! Разумеется! Да вы спросите.
Леонид Федорович. Николай! Или ты желаешь…
Таня стучит два раза.
Профессор. Слышите? Очевидно, очевидно!
Леонид Федорович берет перо и выходит.
Таня стучит, играет на гитаре и гармонии и лезет опять под диван. Леонид Федорович возвращается. Семен потягивается и прокашливается.
Леонид Федорович. Он просыпается. Можно зажечь свечи.
Профессор (поспешно). Доктор, доктор, пожалуйста, температуру и пульс. Вы увидите, что сейчас обнаружится повышение.
Леонид Федорович (зажигает свечи). Ну что, господа неверующие?
Доктор (подходя к Семену и вставляя термометр). Ну-ка, молодец. Что, поспал? Ну-ка, это вставь и давай руки. (Смотрит на часы.)
Сахатов (пожимает плечами). Могу утверждать, что медиум не мог делать всего того, что происходило. Но нитка?.. Я бы желал объяснения нитки.
Леонид Федорович. Нитка, нитка! Тут были явления посерьезнее.
Сахатов. Не знаю. Во всяком случае – je réserve mon opinion.
Толстая барыня (к Сахатову). Нет, как же вы говорите: je réserve mon opinion. A младенец-то с крылышками? Разве вы не видали? Я сначала подумала, что это кажется; но потом ясно, ясно, как живой…
Сахатов. Могу говорить только о том, что видел. Я не видал этого, не видал.
Толстая барыня. Ну как же! Совсем ясно было видно. А с левой стороны монах в черном одеянье, еще нагнулся к нему…
Сахатов (отходит). Какое преувеличение!
Толстая барыня (обращается к доктору). Вы должны были видеть. Он с вашей стороны поднимался.
Доктор, не слушая ее, продолжает считать пульс. (Гросману.) И свет, свет от него, особенно вокруг личика. И выраженье такое кроткое, нежное, что-то вот этакое небесное! (Сама нежно улыбается.)
Гросман. Я видел свет фосфорический, предметы изменяли место, но более я ничего не видел.
Толстая барыня. Ну, полноте! Это вы так. Это оттого, что вы, ученые школы Шаркò, не верите в загробную жизнь. А меня никто теперь, никто в мире не разуверит в будущей жизни.
Гросман уходит от нее. Нет, нет, что ни говорите, а это одна из самых счастливых минут в моей жизни. Когда Саразате играл, и эта… Да! (Никто ее не слушает. Она подходит к Семену.) Ну, ты мне скажи, ты, дружок, что чувствовал? Очень тебе было тяжело?
Семен (смеется.) Так точно.
Толстая барыня. Все-таки терпеть можно?
Семен. Так точно. (К Леониду Федоровичу.) Прикажете идти?
Леонид Федорович. Иди, иди.
Доктор (к профессору). Пульс тот же, но температура понизилась.
Профессор. Понизилась? (Задумывается и вдруг догадывается.) Так и должно было быть, – должно было быть понижение! Двойная энергия, пересекаясь, должна была произвести нечто вроде интерференции. Да, да.
(Говорят все вместе, уходя):
Леонид Федорович. Мне одно жалко, что полной материализации не было. Но все-таки… господа, милости просим в гостиную.
Толстая барыня. Особенно меня поразило, когда он взмахнул крылышками, и видно было, как он поднимается.
Гросман (Сахатову). Если бы держаться одного гипноза, можно бы произвести полную эпилепсию. Успех мог бы быть совершенный.
Сахатов. Интересно, но не вполне убедительно! – все, что могу сказать.
Явление двадцать первое
Леонид Федорович с бумагой. Входит Федор Иваныч.
Леонид Федорович. Ну, Федор, какой сеанс был – удивительный! Оказывается, что землю-то надо уступить крестьянам на их условиях.
Федор Иваныч. Вот как!
Леонид Федорович. Да как же? (Показывает бумагу.) Представь, бумага, которую я им отдал, оказалось на столе. Я подписал.
Федор Иваныч. Как же она попала сюда?
Леонид Федорович. Да вот попала. (Уходит.)
Федор Иваныч уходит за ним.
Явление двадцать второе
Таня одна, вылезает из-под дивана и смеется.
Таня. Батюшки мои! Голубчики! Набралась я страху, как он за нитку поймал. (Визжит.) Ну, да все-таки вышло, – подписал!
Явление двадцать третье
Таня и Григорий.
Григорий. Так это ты их дурачила?
Таня. А вам что?
Григорий. А что ж, думаешь, барыня за это похвалит? Нет, шалишь, теперь попалась. Расскажу твои плутни, коли по-моему не сделаешь.
Таня. И по-вашему не сделаю, и ничего вы мне не сделаете.
Занавес
