Алехин не слышал шума подъехавшей машины; он проснулся оттого, что его трясли за плечо. Открыл глаза и сразу поднялся: возле него, присвечивая фонариком поверх изголовья кровати, стоял подполковник Поляков.

Завесив окно плащ-палаткой, Алехин зажег лампу-молнию и поспешно оделся, взглянув при этом на часы: без пяти минут три – часа два еще вполне можно было бы поспать…

– Ты извини, у вас перекусить чего-нибудь найдется? – спросил Поляков.

Он уже снял пилотку, шинель, положил на стол набитый авиационный планшет и, невысокий, коренастый, потирая маленькие пухловатые руки, расхаживал по комнате.

Алехин достал начатую баночку тушенки, несколько вареных картофелин и хлеб. Пока Поляков ел, он, присев сбоку, рассказывал о том, что сделано за прошедшие сутки, о своих визитах к Гролинской и Окуличу, о поисках в городе и разговоре по «ВЧ» с генералом. Подполковник слушал, изредка задавая вопросы, его некрасивое, с небольшим прямым носом и выпуклым шишковатым лбом лицо ничего не выражало. Лишь когда Алехин сообщил о целлофановых обертках, он оживился и попросил показать. Посмотрел на свет и, потянув носом, произнес:

– Июнь сорок четвертого… И номер партии тот же… Занятно!

Поляков был тем самым человеком, чье мнение и советы в ходе розыска, без сомнения, интересовали Алехина, как и других чистильщиков, более всего. Подполковник обладал редкостным талантом делать правильные выводы из минимума данных. Осмысливая факты, он нередко по какой-нибудь частности приходил к весьма неожиданному умозаключению и, как правило, не ошибался. Поэтому Алехин обстоятельно, до мелочей, изложил ему все, в том числе и свои сомнения относительно версии с Николаевым и Сенцовым, и, закончив, обратился в слух.

Тем временем Поляков, доев последнюю картофелину, закурил; потом достал из планшета два конверта – почтовый и побольше размером, – вынул карту и разложил ее на столе.

Наконец он заговорил тихо и, как всегда, неторопливо, но не о том, что ожидал Алехин. Поляков принялся подробно рассказывать о случае угона «доджа» и о сержанте Гусеве. Алехин слушал с напряженным вниманием: имела эта история отношение к «Неману» – такая догадка мелькнула у него, когда была названа марка автомашины, – или не имела, а Поляков наверняка желал знать и его, Алехина, соображения.

– …На контрольном пункте при выезде из города к нему в машину попросились двое: старший лейтенант и лейтенант. Были они в плащ-накидках; старший лейтенант в возрасте лет сорока, плотного телосложения, с небольшими усами… в фуражке полевого образца. Лейтенант значительно моложе, но внешность его он совершенно не помнит…

– Вещи у них были? – поинтересовался Алехин.

– Да. Как он припоминает, небольшой потертый чемодан и трофейный ранец с бурым верхом… Говорили они чисто, но по произношению не исключено, что старший – украинец. Они уселись в машине за его спиной, и он поехал. За Озерами старший лейтенант попросил остановить, как он сказал, по малой нужде. Место там безлюдное, лес с обеих сторон вплотную подходит к шоссе. Гусев остановил машину и собирался закурить – они угостили его папиросой, – но был оглушен ударом по голове и что было дальше – не помнит… Сидел он в этот момент за рулем, а рана от удара над левым ухом.

– Левша…

– Да, удар был нанесен левшой или человеком с одинаково развитыми руками, что, впрочем, маловероятно. Очнулся в кустах, услышал – неподалеку проезжают машины, дополз с трудом до шоссе, где и был подобран. По-видимому, они, оглушив, оттащили его в кусты, стрелять не решились, чтобы не привлечь внимания, и, лежачего, дважды ударили ножом в спину. Целили в сердце, но не попали: машина стояла на шоссе, они торопились, и это, очевидно, его спасло… У него взяты красноармейская книжка, проездные документы и деньги. Примечательно, что взяли самодельный портсигар из дюраля, а хорошие наручные часы не тронули. Из диска автомата, находившегося в машине, вынуто около сорока патронов…

– Они были в плащ-накидках, откуда же ему известны их звания?

– Он видел погон на гимнастерке старшего лейтенанта: когда тот влезал в машину, плащ-накидка распахнулась. Запомнил, что на погоне было три звездочки, а выше дырочка и примятость, как он полагает, от эмблемы.

– А может, от четвертой звездочки?

– Он полагает, от эмблемы. Причем от артиллерийской. Цвет канта он не заметил, но почему-то убежден, что они – артиллеристы. Это его предположение, чисто интуитивное; на чем оно основано, он так и не смог объяснить. Когда он согласился их взять, старший сказал другому: «Садитесь, лейтенант». В машине они больше молчали, да он и не прислушивался… Уверяет, что они высокого роста, но я думаю, это субъективность восприятия: он сам маленького роста, и, по его определению, у меня средний рост… Полагает, что в лицо узнал бы обоих, однако описать их внешность для словесного портрета не смог. Говорит – обыкновенные офицеры!.. Зачем я тебе о них так подробно рассказываю?.. – Поляков вынул из большого пакета две фотографии и положил перед Алехиным. – Это – отпечатки шин угнанного «доджа»… А это – следы машины, обнаруженные вами в лесу под Столбцами…

Рассматривая фотографии, Алехин нащупал рукой лежащую на столе пачку «Беломорканала» и вытянул папиросу.

– Вроде… полная идентичность, – сдерживая волнение, сказал он погодя и закурил.

– Да, совпадают все индивидуальные особенности протектора… например, поперечный разрез на шине правого заднего колеса… Теперь как будто ясно, что неизвестные, пытавшиеся убить Гусева и захватившие «додж», имели разыскиваемую нами рацию… Завладев машиной, они поехали за Столбцы, – Поляков показал на карте, – свернули в лес и вышли в эфир. Это было седьмого августа, в день первой пеленгации. И дата, и час, и место совпадают. Затем, проехав к Заболотью, они загнали машину в лес и замаскировали, быть может, рассчитывая ею при случае еще воспользоваться. Машина найдена в безлюдной чаще – до ближайшего хутора два километра, и обнаружили ее случайно… Я распорядился устроить засаду, хотя мало верю, что они появятся…

Поляков говорил тихо и так неторопливо, будто в сутках было не двадцать четыре, а, по крайней мере, тридцать шесть часов. Излагая розыскные сведения, он, по обыкновению, все время обдумывал и ставил под сомнение каждый сообщаемый факт и свои предположения и требовал таких же размышлений и критического отношения от тех, кто его слушал. Он не любил бездумного поддакивания, его правилом было, чтобы подчиненные откровенно и независимо высказывали свои соображения и при несогласии спорили с ним, противоречили и опровергали. За три года совместной работы Алехин отлично усвоил эту манеру обсуждения, ценил ее эффективность и знал, что подполковник прежде всего ожидает сейчас от него инакомыслия, возражений, но для этого в данном случае не имелось никаких оснований.

– Захватив машину, они проехали к Столбцам… – рассматривая карту, – сказал Алехин, – это около двухсот километров… Для того чтобы выйти в эфир, вовсе не обязательно проделывать такой путь… Затем вернулись на запад, почти в тот же самый район…

– Уловил? – обрадованно оживился Поляков.

– Пытаюсь… Или рация находилась где-то в районе Столбцов, или они там с кем-то связаны… Да, текст двух остальных перехватов сейчас бы весьма пригодился… Рацию, очевидно, потом перевезли и спрятали где-нибудь неподалеку от Шиловичского леса, а может, и в самом лесу…

– Я тоже так думаю! Существенная деталь: из кузова «доджа» исчезла малая саперная лопатка.

– Тайник?..

– Скорее всего! – Поляков улыбался, довольный подтверждением своих мыслей. – Большая саперная лопата на месте, и топорик на месте, и весь инструмент, а малая исчезла. Гусев за день до того получил ее со склада – новенькую! Успел вырезать на черенке свои инициалы Эн и Гэ – Николай Гусев, – чтобы не позаимствовали другие шофера… При осмотре места обнаружения «доджа» лопатку не нашли, хотя именно ее не искали: что она пропала, я узнал позднее. Для подтверждения версии о тайнике, наверно, придется специально осмотреть еще раз всю рощу.

– Роща – это не проблема. А вот найти тайник в таком лесу, как Шиловичский, – задачка! – невесело сказал Алехин. – Не легче, чем отыскать место выхода в эфир.

– Да, тут надо хорошенько подумать, – согласился Поляков. – Добраться до тайника – это уже, считай, полдела. Я сейчас еще не готов, но сегодня же предложу вам что-нибудь конкретное… – пообещал он. – Теперь, Павел Васильевич, насчет Николаева и Сенцова… Твои сомнения я разделяю. Как это ни печально, а попахивает пустышкой! Немало противоречивого… Одно дело действовать под видом заготовителей, другое… Откуда у них, например, десяток бочонков с керосином? Зачем им вся эта живность?.. Сомнительно… Весьма!.. В то же время на все сомнения и противоречия имеется и довольно увесистое «но»…

Из меньшего по размеру почтового конверта Поляков вынул сложенный вдвое листок целлофана и протянул Алехину.

– Это было в кузове «доджа».

Взяв целлофан, Алехин развернул его, потер о тыльную сторону ладони – кожа засалилась, – понюхал и, приблизя к лампе, посмотрел на свет, затем для сравнения поднял рядом одну из оберток, оставленных Николаевым и Сенцовым в доме Гролинской.

– Совпадает все – и фирменный знак, и месяц выпуска, и номер партии, – продолжал Поляков. – Ни Гусев, ни его командиры в автобате сала в такой упаковке никогда не видели, даже не представляют, что это такое. Кстати, перед выездом он вымыл кузов. Так что это, несомненно, оставлено двумя неизвестными, пытавшимися его убить и угнавшими «додж», оставлено теми, кого мы ищем.

– Значит, один из них, предположительно, – левша, а старший, судя по произношению, возможно, – украинец. – Алехин усмехнулся. – Каждый двадцатый в жизни – левша и каждый шестой военнослужащий – украинец.

– Да, скажем прямо, негусто, – согласился Поляков; он сложил карту и вслед за конвертами с целлофановыми обертками и фотографиями сунул ее в планшет. – Кстати, Гролинская не заметила у Николаева украинского произношения?

– Нет. Я интересовался речью обоих… Она убеждена, что он сибиряк.

– По внешности и по возрасту Николаев и Сенцов в целом схожи с теми, кто нам нужен… В приблизительных общих чертах: один постарше и поплотнее, второй моложе, выше и стройней…

– И у тех двух, которых видел Васюков, тоже есть такое сходство.

– Да, обе пары во многом схожи с теми, кого мы ищем. Есть, конечно, и явные различия, впрочем, в деталях, функциональные… Звания, головные уборы, личные вещи, усы – все это легко видоизменить… Что характерно… – задумчиво сказал Поляков, – обилие общих сведений и версий и скудность конкретного… – Он посмотрел на часы и поднялся. – Ты извини, но спать уже не придется… Идем в отдел, может, там есть что-нибудь новое…