Две боевые машины, с трудом одолевая подъем, взбирались на небольшую площадку среди крутых склонов. Рёв «студебеккеров» заглушал близкие разрывы мин. Человек сорок матросов, чуть ли не вся батарея, подталкивали машины, уцепившись кто за рамы, кто за крыло, кто просто опершись ладонями в огромные шины.

Командир огневого взвода Ефимов толкал машину вместе со всеми:

— А ну взяли! Ещё раз! — Ноги разъезжались в грязи, натруженные руки кровоточили. Наконец машина твёрдо встала на ровной площадке. Командир взвода вытащил из футляра буссоль. Этот прибор стоил ему немало мучений. Недавний рядовой матрос-наводчик, а потом командир орудия, Ефимов не имел никакого образования, кроме семи классов сельской школы. Когда в Каштановой роще его принялись обучать тонкостям артиллерии, Ефимов просиживал целые ночи над картой и целлулоидным кругом, и все-таки у него ничего не получалось. Командир дивизиона, бывший командир второй батареи Сотник, стучал пальцем по крутому ефимовскому лбу, на который падал взмокший вихор:

— Если орудие поставлено по буссоли на 45.00, куда оно смотрит?

Ефимов только громко сопел в ответ. В конце концов Сотник доложил Будакову, что из Ефимова ничего не получится, и весьма досадно, так как на огневой позиции он действует превосходно. Будакову было все равно: «Вычеркните из списка. Поставьте снова командиром орудия. Не выйдет из него маршала артиллерии». Но Ефимов не сдавался: «Шацкий может, другие могут, а я что — дурнее их?»

На помощь пришёл Сомин. Начали заниматься вместе. Сомин не раздражался, не удивлялся тому, что Ефимов не в состоянии постичь деления угломерного круга. Он повторял ещё и ещё то же самое, а когда собственных знаний не хватало, шли к Земскову. На зачёте Ефимов получил «хорошо», а по практической стрельбе — «отлично». За время учёбы он похудел не меньше чем килограммов на пять. Зато, когда дивизион вышел на поддержку дивизии Поливанова, Ефимов раньше всех овладел навыками работы на огневых позициях. То, что он усваивал, держалось в голове незыблемо, но всякий раз, беря в руки буссоль, новый командир взвода не мог не выругаться, вспоминая, как измучил его этот в сущности простой прибор.

Лишь только успел Ефимов дать залп с новой позиции, как загудел зуммер телефона: «Выводите машины на дорогу, поскорее!» — приказали из штаба.

Спускаться с этой кручи было, пожалуй, ещё труднее, чем подыматься на неё. У самой дороги матросы встретили генерала Поливанова и командира полка. Пока устанавливали орудия, до Ефимова долетели обрывки разговора:

— Положение тяжкое, — говорил генерал. — Числом мы слабее. Надобно схитрить, моряк.

— А если фланговый манёвр, товарищ генерал?

— Дело милое, только здесь тебе не степь и, тем паче, не море.

Больше Ефимов ничего не слышал. Он снова давал залп за залпом, потом сменял позицию, и опять матросы катили в гору, уже на другую площадку четырехтонные «студебеккеры». А Поливанов с Арсеньевым пошли дальше. Они побывали на позициях третьего дивизиона и к вечеру возвратились на командный пункт дивизии. Уже больше недели полк Арсеньева поддерживал шахтёров. Дивизионы Сотника и Пономарёва стояли на главном направлении, а дивизион Николаева, отведённый после боев под Фанагорийской в Каштановую рощу, должен был через сутки прийти на подмену.

Поливанов подвёл Арсеньева к карте:

— А может, прав ты, моряк. Гляди-ка! Вот перевал. Его и летом-то машины проходят с трудом, а сейчас в грязь и вообще нет пути.

Арсеньев следил за жёлтым ногтем генерала, который упёрся в посёлок Чилипси, где кончалась дорога.

— Могут немцы ожидать отсюда удара? — опросил Поливанов.

— Нет.

— Значит, именно здесь надо ударить.

Арсеньеву уже был ясен план генерала. Задача казалась почти невыполнимой, но в случае успеха…

— Удивить — победить! — сказал генерал. — Мудрые слова! Давай-ка, брат, неси свой Флаг миноносца на Лысую гору всем ведьмам на страх, а альпийским стрелкам — тем паче! Какой дивизион пошлёшь?

Арсеньев вырвал из полевой книжки листок и начал писать боевое распоряжение. Через полчаса радист в Каштановой роще уже принял цифровые группы шифра, а на рассвете Николаев повёл свой дивизион в балку Чилипси.

Там, где от шоссе отходила на север узкая горная дорога, моряков уже дожидались гусеничные тракторы, посланные Поливановым. Вслед за ними приехал на «виллисе» Арсеньев. Он привёз с собой затянутый в чехол флаг лидера «Ростов». Его тут же укрепили у правой дверки первой боевой машины. Командиру полка хотелось самому провести дивизион через Лысую гору, ударить по-суворовски во фланг ничего не подозревающему врагу. Но теперь у Арсеньева было три дивизиона. Свой удар он должен был нанести руками Николаева, оставаясь на командном пункте дивизии. Арсеньев кратко охарактеризовал командиру дивизиона положение поливановцев. От удачи намеченной операции зависело многое.

— Все ясно? — спросил Арсеньев.

Командир дивизиона кивнул головой:

— Завтра в пятнадцать ноль-ноль будем в указанной точке, в районе хутора Красный. Там встретим Земскова.

— Земсков вышел. Будет раньше вас. — Арсеньев протянул руку: — Ну, счастливо!

Первый дивизион с юга, а полковая разведка с юго-востока шли в одну и ту же точку. Больше суток пробирались машины Николаева через горный перевал. В самом начале пути они проскочили пространство, простреливаемое артиллерией врага, и скрылись в глубоком ущелье. Отсюда тропа вела все время в гору. На буксире у тракторов машины подымались вверх, отвоёвывая у горы метр за метром.

Все выше, выше. Одна машина за другой.

— Отдать трос!

— Цепляй! Пошёл!

Вот уже кончились дрожащие мокрые деревья, их сменили редкие кусты, а ещё выше открылась безлесая вершина, давшая название этой горе. Верховой ветер хлестал дождём под низкими облаками. Ещё полкилометра — и кончится вязкий глинистый подъем.

В кабине первой боевой машины ехал командир взвода Шацкий. Трактор, который тянул машину на буксире, выполз уже на сухое место. Под его гусеницами загрохотали мелкие камни. Но вдруг Шацкий почувствовал, что машину относит вправо. Он раскрыл дверцу кабины. Весь грунт вместе с машиной, с последним чахлым кустом, медленно двигался вправо. Оползень!

Машина угрожающе накренилась. Гудя и дрожа, натянулся до предела трос, и трактор остановился.

Шацкий посмотрел налево — почти отвесная стена, направо — даже у такого человека, как Шацкий, закружилась голова и клейкий комок подступил к глотке. Скользкая почва круто уходила вниз, под обрыв. Там, на глубине более километра, деревья казались мелкими кустиками. Едва заметный, извивался поток. Люди соскочили с машины, схватились за трос. Сзади, задыхаясь, бежал в гору Николаев. За ним, скользя, падая, цепляясь за кусты, поспевали матросы. Ещё несколько человек, и командир дивизиона вместе с ними, ухватились за трос, но зыбкая почва уходила у них из-под ног.

Николаев видел бледные лица, искажённые напряжением. У него мелькнула мысль: «Сейчас вместе с машиной все сорвутся в пропасть». Но люди не хотели погибать. Кто-то отпустил трос, и сразу все руки оторвались от натянутой струны. Только Шацкий у самого радиатора повис, навалившись всем телом на буксир, будто он один мог удержать машину. Его глаза, выпученные от натуги, встретились с глазами командира дивизиона. Николаев вскочил на крыло машины, рванул за тесьму, охватывающую чехол, сорвал мокрый брезент. Бело-голубой Флаг миноносца захлопал на ветру.

Должно быть, как всегда в минуту смертельной опасности, Николаеву захотелось увидеть этот Флаг, не дать ему обрушиться в пропасть скомканным, в мокром чехле. Все это Николаев понял только много дней спустя. В тот момент он сам не знал, что делает.

Маленький Дручков отпустил куст, за который он держался:

— Флаг! — закричал он. — Наш Флаг! — И, подбежав к машине, ухватился за крыло. Шацкий, перебирая руками вдоль троса, добрался до самого трактора. Он ощутил под ногами неподвижную землю и гаркнул во всю силу лёгких:

— Матросы! Сюда — на твёрдое!

Его поняли мгновенно. Люди кинулись вперёд. Хватаясь друг за друга и за уползающие кусты, они добирались до твёрдой земли и снова хватались за трос. Сорок пар исколотых ржавой проволокой рук тянули изо всех сил, а оползень продолжал своё безостановочное движение вниз. Но боевая машина уже тронулась с места, и сразу двинулся вперёд трактор. Машина встала на твёрдую почву, а ещё через несколько секунд оползень соскользнул с обрыва вместе с кустами, как скатерть со стола, и обнажился свежий пласт земли.

Прошло немало времени, прежде чем матросы пришли в себя. Николаев провёл грязной рукой по лицу, посмотрел на машину, на которой развевался флаг, потом на своих людей и вдруг улыбнулся. Замполит Барановский, шатаясь, пошёл за второй машиной. За ним тронулись остальные.

Через два часа все машины дивизиона форсировали перевал. Лысая гора была побеждена.

Дальше встретились ещё и кручи, и спуски, раздувшиеся потоки грозили захлестнуть моторы, в седловине между гор скопилась жидкая грязь, доходившая людям до пояса, но самое трудное осталось позади. На следующий день в пятнадцать часов десять минут Николаев увидел несколько серых домиков, прилепившихся к склону горы. Он сверился с картой — посёлок Красный. С левой стороны сквозь густую штриховку дождя проступала продолговатая каменистая высотка, отмеченная на карте «Два дуба». Командир дивизиона остановил колонну и вместе с Шацким пошёл к крайнему домику. Из-за сарая вышел человек в маскировочном комбинезоне и бескозырке с надписью «Ростов». Рыжая щетина топорщилась кустиками на его лице вперемежку с веснушками.

— Принимай гостей, разведка! — Шацкий с ходу облапил Косотруба. — Ну дорожка, я тебе скажу!

Валерка освободился из дружеских объятий.

— Тихо, братки, старший лейтенант лежит раненый. Разрешите, товарищ комдив, проведу машины на огневую позицию. Через двадцать пять минут первый залп.