Глава X
ПАЖЕСКИЙ КОРПУС
Черный, как ночной жук, мотоциклист с очками водолаза, едва задержавшись с пропуском у часового, влетел мо двор артиллерийских казарм.
Он еще кружил, объезжая лужу, когда вслед за ним во двор влетел автомобиль комартформа.
Статный усатый военный, несмотря на июньский день, в шинели до земли, подтянутый и строгий, встал на пороге.
Порослев еще из автомобиля крикнул:
— Из Смольного?
Мотоциклист, узнав комиссара, отдал пакет ему.
— Кому еще? — спросил Порослев, разрывая конверт с надписью “В. секретно”.
— Еще броневикам, — сказал мотоциклист, нажимая на рычаг.
Порослев уже сложил бумагу. Все это ему известно. В Москве восстали левые эсеры. Арестован Дзержинский. Ясно, что в Петрограде не обойтись без осложнений.
Алексей бегом через весь двор спешил к батарее, в которую его временно зачислил комартформ.
— А что такое? — спросил усач, пропуская Порослева. На его полном бритом лице выступил румянец. — У большевиков сегодня секреты… Казалось бы…
— Сейчас, сейчас, товарищ Щеглов…
И Порослев, пробежав мимо него, ворвался в штаб, бросая встречным писарям и вестовым на ходу:
— Адъютанта к командиру. Вызвать дежурных ординарцев.
Он, не стучась, влетел в кабинет командира дивизиона.
— Товарищ Глебов! Боевое задание… Из Смольного, — он протянул ему приказание.
Собеседники командира — красноармейцы подымались и выходили по одному, стараясь хоть краем уха услышать новости.
— Пажеский корпус? — удивленно прочел Глебов и скомандовал входящему адъютанту: — План Петрограда… снимите со стены… сюда. И вызвать командира первой батареи.
Черных уже пошел за ним.
Телефон отчаянно звенел.
— А, черт! Пет командира батареи. Должно быть, уехал в интендантство, — сказал, опуская трубку, Глебов. — Кого же послать?
— Щеглова, — вдруг решил Порослев.
С ума сошли. Ведь он же левый эсер!
Но Порослев уже стоял на пороге и звал Щеглова.
Щеглов, войдя и увидев, что все взоры обращены на него, шагнул к столу и стал, обеими руками взяв широкий ремень кушака.
— Ты как насчет партийности, Щеглов? Эсер? — спросил его Порослев.
— Так точно, — решительно кивнул головой Щеглов и прибавил: — Левый…
— Ты за Советскую власть? — опять спросил Порослев.
Щеглов кивнул еще решительнее.
— Я в Октябре…
— Мы знаем, Игнат Моисеевич. А если бы эсеры пошли против Советской власти?
Щеглов внезапно ощутил тревогу и впервые подумал, что в такой жаркий день не следовало надевать шинель.
— Так вот что я тебе скажу, товарищ, — придвинулся к нему вплотную Порослев. — Таких, как ты, дурачат. Сегодня левые эсеры выступили против Советской власти.
— Не может быть, чтоб левые…
— Стрельба идет по городу… не слышал? Ты что же, ничего не знал?
— Не знаю, Петр Петрович. Ничего не знаю.
Щеглов обмяк и опустился на стул.
— Тебе не сообщили. Не верят они тебе. Ты больше с нами… И ты смотри — все части, все районы, все фабрики за нас. А эти… У них сговор с посольствами, с беглыми капиталистами. Ими руководят английские шпионы. И это в такое время, когда горит Ярославль, на Урале — чехословаки, немцы грозят войной… Засели в Пажеском корпусе… Мы разобьем снарядами разбойничье гнездо, — стукнул вдруг по столу Порослев. — Камня на камне не оставим. Пора выбирать, Щеглов: или ты с нами за революцию, или ты с ними за интервентов. Ты будешь командовать взводом… Прямой наводкой!
Щеглов смотрел на Порослева, на Глебова. Между пальцами катал крышку чернильницы.
— Какой ты левый эсер? — громил его Порослев. — Ты наш, ты выборгский. Пошли!
Щеглов поднялся и пошел за Порослевым. Переступая через порог, он бормотал:
— Ежели против Советской власти…
Он стал эсером на фронте в дни повального, почти без разбора, вступления солдат в эту партию. Потом он скрытно колебался между нею и партией большевиков, чьи лозунги были для него яснее и ближе, в рядах которой состояли его товарищи с Выборгской, кто был становым хребтом Советской власти, за которую он уже пролил и свою и чужую кровь…
Взвод рысью шел по булыжникам, стуча и гремя и обращая на себя внимание прохожих. Щеглов скакал впереди орудий. Порослев и Алексей сидели на зарядном ящике, вцепившись в поручни изо всей силы.
— Смотри, Черных, — бросал сквозь грохот Порослев. — Тебе поручаю. — Он с риском сорваться показал рукой на Щеглова. — Если что… бей без промаха!
Алексей смотрел на широкую спину Щеглова. Что он теперь думает? Хороший, дисциплинированный парень. Не расстегивая кобуры, Алексей ощупал рукоятку нагана.
Облако пыли понеслось за взводом по утоптанному царскими смотрами, сухому, как клочок азиатской пустыни, Марсову полю. Впереди стучали гулкие уличные выстрелы.
— Чего ты Глебова не взял, Петр Петрович? — спросил Алексей Порослева.
— Не пришло в голову. Он — командир дивизиона… а тут взвод, — сознался Порослев.
Щеглов вел взвод в обход Литейного, избегая людных улиц. Привлеченные стрельбой прохожие скапливались на Невском. В толпе у Гостиного двора среди солидных штатских в котелках, канотье и мягких панамах сновали молодые люди в фуражках военного образца, но без кокард, во френчах и гимнастерках без погон.
Обозленные трудностями, выпавшими на их долю в те дни, обитатели буржуазного центра не скрывали своей радости при каждой неудаче большевиков, а может быть, и рассчитывали при случае вмешаться на стороне бунтовщиков. Артиллеристов они встретили шумом, угрозами, пожеланиями разгрома.
Взвод стал на углу Невского и Садовой. Невский походил на взволнованную реку, в то время как по Садовой только изредка перебегали люди. Впереди, насколько видно было вдоль этой обычно оживленной улицы, как бы отрезанная невидимой проволокой, толпа прижималась к одной безопасной стороне. Перед нарядным красным зданием, отступившим в глубь сада, замер брошенный пассажирами и кондуктором вагон трамвая маршрута № 2. Под защитой толстых гостинодворских колонн красноармейцы пятого номерного отряда проносили пулеметы и ящики с лентами.
Повернув пулеметные башни в сторону Пажеского, с Невского на Садовую ворвался броневик, провожаемый бранью скопившейся у Гостиного толпы. Какой–то толстяк, размахивая тростью, выкрикивал ругательства, обильно брызгая слюной. Полная дама, повиснув на его руке, старалась успокоить разбушевавшегося буржуа.
К артиллеристам подошла группа работников райсовета и Смольного во главе с Чернявским.
— Смотри, как разошлась буржуазия, — заметил, здороваясь с членами районного штаба, Порослев.
— На что–то надеются, — ответил Чернявский, оглядывая Невский.
— Эх, моя бы воля! — не выдержал Алексей с досадой.
Между тем броневик, дойдя до середины Гостиного, открыл огонь. Из Пажеского ответили ружейным и пулеметным огнем. Не долетая до броневика, рвались бросаемые из окон гранаты. Но вот одна, за нею другая разорвались у самого борта. Броневик задним ходом двинулся назад к Невскому.
— Не обойтись без артиллерии, — решил Порослев. — Разворачивай орудие, Игнат Моисеевич.
— Отсюда же не видно. Как же стрелять?
— Ничего, пугануть можно.
Алексей следил, как устанавливали, заряжали трехдюймовку, как наводил орудие Щеглов. Ясно было, что снаряд ударит в жилой дом, который выдающимся углом прикрывал Пажеский. Щеглов пожимал плечами, не решаясь стрелять.
В красном здании между тем шумно переживали успех легкой победы над броневиком. Из окон несся шум, гремела песня, летели гранаты, шел беспрерывный пулеметный огонь.
Толпа на Невском ликовала, молодые люди с военной выправкой теснились у самых артиллерийских упряжек.
— Подожди, я их успокою, — сказал человек в косоворотке и направился к броневику.
— Что ты хочешь? — остановил его Чернявский. — С умом надо. Тут же в толпе всякие. Можно дров наломать.
— Не беспокойтесь. Все будет как надо.
По команде члена штаба броневик повернул башни с пулеметными дулами вдоль Невского. Черные стволы поднялись кверху. Но толпа уже метнулась во дворы, под защиту колонн Гостиного. Через две — три минуты на Невском стало так же пустынно, как и на Садовой.
— Вот и все, — довольно сказал член штаба.
Пажеский продолжал греметь выстрелами, не давая пехотным частям подойти к ограде.
— Не то здесь нужно, — досадливо сказал Щеглов и бросился бегом по галерее Гостиного.
Алексей устремился за ним, на ходу расстегивая кобуру.
У одной из колонн, лежа прямо на плитах галереи, двое отрядников вели слабый огонь по фасаду здания. Пулемет явно был в неопытных руках. Пули щелкали по кирпичам ограды, по чугунным украшениям высокой решетки.
— А ну, подайсь, парнишка, — скомандовал Щеглов, быстро ложась на плиты. — Покажем, что артиллерист должен быть и хорошим пулеметчиком, — бросил он не без хвастовства Алексею.
Тяжелый “максим” в руках большого, сильного Щеглова был послушен, как легкий карабин. Щеглов внимательно осмотрел замок, пощупал, не раскален ли ствол, и через минуту ровная пулевая струя прошла по окнам второго этажа, поднялась до третьего и вернулась обратно.
Стекла серебристым дождем летели вниз. Из глубины здания понеслись крики раненых. Огонь эсеров ослабел, и смельчаки из Интернационального батальона уже спешили к ограде, к высоким фигурным воротам.
Вслед за ними от Чернышева на рысях несется бесстрашная мальчишья стая. Десятилетний мальчуган пылит по самой середине улицы в растерзанных и заскорузлых отцовских сапогах. Вот он затормозил, споткнулся о булыжник, запутался в широких самоходах и лег на камни, как на подушку. Щеглов, придерживая шапку, бросился к нему. У Алексея еще раз дрогнула рука… Но мальчонка уже плыл по воздуху в сильной руке Щеглова, и носки его сапог смешно и страшно глядели в разные стороны, как будто ноги его были вывернуты в суставах.
Щеглов еще трижды громил красные стены. Он действовал без колебаний, зная, что для него после этих выстрелов все, по существу, будет решено. Ему было ясно одно, что стрелять в Порослева, в Черных, в Чернявского, в матросов, в комиссаров Смольного он не стал бы ни по чьему приказу, если б даже ему грозили отрубить правую руку.
А посередине места не было…
Не он один в те дни сначала действовал по безошибочному инстинкту, а рассуждал и делал выводы потом.
Черных не был ни поражен, ни удивлен поступком Щеглова. Переход на наши позиции всегда кажется нам тем более естественным, чем тверже наша собственная вера в дело, которому служишь.
Опять гремели кованые колеса по булыжникам Садовой и Чернышева. Орудия занимали позиции под козырьком Гостиного. Но в окнах осажденного здания все чаще показывались белые полотнища — сигналы сдачи. Пехота пробегала по тротуарам вдоль фигурной решетки. Матрос с усилием распахнул чугунные ворота.
