54

На следующий день Якушев встретился в ресторане с Третьяковым, бывшим министром Временного правительства. Прочёл нечто вроде лекции об экономическом положении в России и просил денег.

— Эмиграция много жертвовала впустую, — говорит Третьяков. — Конечно, имя Николая Николаевича придаёт вес. Если бы «Трест» организовал восстание, хотя бы частичное, то в него бы поверили и дали денег.

Якушев, нервно швыряя салфетку:

— Значит, если мы пожертвуем двумя-тремя сотнями голов, то вы дадите приличную сумму?

Третьяков смущён:

— Я не совсем точно выразился… Ценой крови, конечно, нельзя добывать деньги. Но согласитесь, мы никого не знаем, кроме вас, мы не знаем, кто стоит во главе вашей организации.

— Имена известны его высочеству и Александру Павловичу Кутепову. Эмиграция не умеет молчать, мы в этом убедились, — строго заметил Якушев. — Речь идёт о сумме в сто миллионов золотом.

— Я поговорю… Мы обсудим с Гукасовым и Денисовым.

Вечером Кутепов говорит Якушеву:

— Втирает очки. У самого ни гроша за душой. Продаёт бриллиантовую брошь жены.

С Хольмсеном и Монкевицем обсуждается техника связи. Шифр по книге «История русской музыки» Сабанеева.

Монкевиц перебежал из разведки Врангеля к Кутепову. Говорит о Врангеле как о самодовольном, страдающем манией величия человеке. О Климовиче высокого мнения, но его не выносит Николай Николаевич, и тому придётся перебежать к Кириллу Владимировичу. Николай Николаевич надеется на деньги Генри Форда. Словом, Якушев с головой окунулся в интриги и возню в лагере эмиграции.

Пора возвращаться в Москву. Сделано все, что намечено. Кутепов — представитель «Треста» в Париже, просит не оставлять его надолго, передал почтительный привет Зайончковскому и Потапову. Многозначительно добавил: «Золотая голова». Вероятно, это о Потапове.

В купе поезда «Париж — Варшава» Якушев наедине с Марией Захарченко.

Из деликатности хочет выйти, когда она раздевается.

— Глупости! Оставайтесь. Какая я женщина!

Якушеву стало неприятно, он вышел.

Варшава. Последний вечер в гостинице «Бристоль». Ужин в ресторане на Старом рынке, затем — граница; ночь, трюки с переодеванием, специальный спектакль для Марии Захарченко; то поднимаясь, то ползком — пять километров, предохранители на револьверах спущены… Наконец знакомая халупа. Там — Иван Иванович, которого Якушев знает под другим именем и фамилией.

Иван Иванович осеняет себя крестом и говорит, разыгрывая радость:

— Слава тебе господи… Я боялся за вас. Две ночи назад на границе пальба… Я уж подумал, не наши ли попали?

Через сутки Якушев и Мария Владиславовна в Москве.

Игра продолжается…