Каучуковые губы локатора плотно охватили лицо, присосались к щекам, подбородку, отрешили от всего остального мира. Существует только таинственно мерцающий экран и развертка, вращающаяся по кругу подобно стрелке секундомера.

Ступнин остался один на один с поразительной картиной, открывшейся глазам человечества всего два десятка лет назад. Радар! Без него теперь немыслимо существование, как и без компаса, без топлива или хлеба. Место, где установлен радар, всегда центральная точка, стержень своеобразной галактики. Все вокруг — спутники основной планеты, большие или малые, но только спутники. Расчеты ведутся от центра, главная точка — я, будь то корабль, самолет, командный пункт батареи или подвижных бронетанковых сил. На левой стороне экрана более светлыми тонами очерчены берега — отчетливо, будто на карте. Больше ничего. Кажется, крейсер вырвался из окружения, запутал след, и теперь нужно резко переменить курс — строго на норд, только на норд. И пересечь море.

Первый этап позади. Лишь в походе проверяется сработанность экипажей отдельных кораблей и слаженность флота. Больше того, взаимодействие с сушей. В походе, где все цепляется одно за другое, как нигде, сбивается спесь с кичливых индивидуалистов.

Что было перед этим, после десанта?

Кто-то предложил спустить на барказах двадцать процентов матросов, чудный же город! Увольнение на два часа. Крупная волна затрудняла посадку, а принимали и того хуже. Старпом бегал — «исцарапали краску». По не это главное. Трое старшин вернулись пьяные: братство народов, много вина, тостов, восточной экзальтации дружбы.

«Старшин наказать, разжаловать!» — решение, принятое командиром корабля не без борьбы с самим собой. А другие? Перечили? Только взглядами. Старшинский корпус выстроили на юте. Старпом зачитал приказ. Разжаловать! Ветер рвал снасти. Из окаменевшего строя вышли трое старшин. Трое их товарищей срезали им нашивки. Разойдись!..

Корабль отрывался от ловчего строя. «Папаганга» должна уйти, хитрить, обманывать, стать коварной и проклятой всеми, на то она и «Папаганга», а не «Истомин». Трое старшин стали матросами. Не время вникать в их психику. Железная необходимость, суровые, крайние меры. Пусть что угодно говорят о мягком, человечном Ступнине. Он не берет никогда человека на излом. Трое старшин могут стать его врагами, если они не умны и их плохо довели на своих оселках Воронец и Доценко. А подумают, поймут — их жалеет Ступнин, жалеет за то, что они напились перед самым ответственным рейсом.

Ступнин уходил от эскадры по правилам сложной игры. Остальные корабли далеко позади. Там ни одного огонька. Даже флагман не побалует сигналкой и не выложит меч, будто откованный из голубовато-дымчатой стали. Маскировка! Световая. Законная и приемлемая дань прошлому. Маскировка все же не обманет фантастические очи локаторов. На мачтах, когда-то опоре парусов, ловивших энергию ветра, поворачиваются сжатые желобками гигантские ладони, они ловят добычу, атомы импульсов, загадочные мозаичные камешки эфира. Из них складывается армия, доступная обычному глазу, картина боевой обстановки.

— Эн (весьма крупный начальник) запрашивает нас, где мы, — Джонни протягивает бланк, куда отличным завитковым почерком дежурного радиометриста вписан запрос из эфира.

— Да? — Ступнин улыбается уголками губ, подносит бланк к светлячку маскировочной лампочки, быстро гасит ее.

Дождевые потоки омывают толстое стекло мостика. На досках приборов ярко фосфоресцируют стрелки, цифры и риски делений. Лаврищев прекращает тихий разговор с Говорковым. В сумраке ночи их лица расплывчаты — белесые пятна. А все же заметно: старшие начальники ждут. Капитаны первого ранга, стажеры, покинули крейсер. Посредник, адмирал из Москвы, альпинист и лыжник, бесстрастно следит за поединком. Он давно научился скрывать свои чувства и никогда не забегать вперед.

Интересно, как поведет себя Ступнин после запроса Эн? И вовсе непонятно, почему Эн решил нарушить правила игры и снова возвращается к методу, осмеянному на совещании в бухте Приюта. Кошка должна сама бежать в пасть льву?

— Не отвечать никому! Выключить всю внешнюю связь! — приказывает Ступнин.

На приборной доске загорается еще одна красная точка, мигает, тревожит, словно глаз ожившего циклопа, — вступил в строй еще один котел.

— Полный вперед!

Трансляция омывает все закоулки с категорическим приказанием убрать от накаливающихся труб легковоспламеняющиеся предметы. Все сильнее вибрация. Все на местах! Долой экономические режимы, война так война! Мазута сколько угодно. Цистерны полностью залиты пресной водой для котлов. В глубине, за надежным щитом бронепалубы, работают как звери выносливые, низкорослые, свитые из тросовых мускулов машинисты — такие, как Карпухин.

Ступнин с удовольствием следит за приборами, выслушивает доклады служб; все идет отлично. Команда заранее предупреждена об ответственном рейсе и сплотилась плечом к плечу, умом к уму. Даже больной Шульц вскарабкался к своему месту. Что же, пусть — нельзя изгонять. Оторви его цепкие руки от привычной работы, и намертво падет старый водитель кораблей. Ему все ясно: Том Кинг сошел с арены, за него заканчивает раунд Юность. Но Юность смеется над теми, кто бережет свои силы. Пусть Юность не смеется над старшим штурманом Шульцем.

Стороной пронеслись истребители. Им тоже несладко держать зонт над штормующим морем. «Папаганга» остается незамеченной. Четвертый час бега. Черный корабль несется, как птица, по черному морю.

— Молодцы, — похваливает Ступнин котельных машинистов довольным, ворчливым баском, — спасибо, Карпухин.

Через час:

— Мало сказать молодцы, орлы вы, дорогие мои кочегары. Еще, еще!

Учения не только формальный итог, не только заполненная графа, рапорты и рапортички о топливе, мухе, паре, боеприпасах. Разгром «врага» на коммуникациях! Встречный морской «бой»! Взаимодействие с авиацией, подводными лодками, торпедными катерами? Да, да, все так, конечно. Отделились быстроходные крейсера, топтавшиеся нетерпеливо в тягучем строе походного ордера, и тоже понеслись в бездну искать «Папагангу». С далеких аэродромов снялись бомбардировщики.

По стеклам текли потоки воды. Ветер стонал в вантах. Над мачтами ломались молнии. Только при таких «вводных» возможно вторжение. «Папаганга» мчалась вперед. Успех прорыва решал не только корабль, превосходное творение рук человеческих. От кого зависело все? От молодых ребят в парусиновых робах, «забивавших» в часы досуга «козла», читавших романы, плясавших на рострах, писавших домой наивные письма… Они одолеют все. Без них весь сложнейший организм корабля обречен, цена ему — нуль.

Волны окатывали палубу. Будто сказочные головы витязей, поднимались из пены и воя орудийные башни. В них скрыты комендоры главных калибров, молодые ребята, пришедшие сюда с высот Корабелки. Они уже все умеют и, в случае если придется схватиться, не подведут.

Кончается ночь.

Адмиралы надевают очки и, пошевеливая губами, перечитывают документы прорыва: все — минута за минутой, час за часом, даже курсы барражирующих эскадрилий. Учтен и «потопленный» танкер, попавшийся ненароком на пути. И заключительный аккорд — залп управляемых реактивных снарядов, точно посланный по цели, очень важной, ибо залп может обрушиться не только на форты, но и на жилища, с таким трудом возрожденные бригадами строительных рабочих.

«Чапает» флагман, старый корабль, на нем много людей, мощные двигатели, артиллерийские системы, будто поникшие под тяжестью десятков тонн легированной стали. Флагман обладает и преимуществами — там удобные каюты, паортики вместо иллюминаторов, простор, комфорт, салон… Он лев. Вокруг него много букашек. Локаторы «Истомина» включены. На экране ползет толстая букашка, вокруг — роскошная кавалькада.

Будущее флота для кого-то трагично. Началась новая эра. Кричать караул?.. Походный ордер строго выдерживает дистанции, повороты, строи. У каждого в кармане книжица, примерно такая же хранилась в сюртуке Ушакова. Никого не убедишь таинственными грифами, тайн нет. Книжица может спокойно лечь под витрину вместе с подзорной трубой Нахимова. Вторгается новый век техники. Урсы «Папаганги» дали залп по сердцу флота. «Папаганга» — к счастью, «Истомин».

Желтый прибой возмущенно кипит у древнего Херсонеса. Видны башни Зенона, входные ворота города, некогда осаждавшегося латниками киевского князя. Строгим напоминанием о пролитой крови поднялся белокаменный обелиск Сапун-горы.

«Почему не ответили на запрос?» — Джонни пожимает плечами, и на его умном лице появляется довольная улыбка.

«Неужели все начинается сначала? — размышляет капитан-лейтенант, скользя по трапам к своему командиру. — О нет, адмирал Эн — дальновиднейший человек».

Джонни старается думать о нем как можно лучшей, наделяя его своими качествами, верит в мудрость Эн, как в самого себя. От подобного самоуспокоения всегда становится легче и мир окрашивается более ярко…