22
Около семи часов утра, когда мои нервы были напряжены до предела, настойчивый стук в дверь гостиничного номера отвлек меня от тревожных мыслей.
«Наконец-то зашевелились», – подумал я.
По моим, даже самым скромным подсчетам, Лариса уже наверняка покинула наш бренный мир, и не было ничего удивительного в том, что утром я был готов получить из Тольятти известие о ее гибели. Как ни странно, но в последний момент я почему-то вдруг вспомнил о своем тесте.
«Как было бы здорово, если бы Василий Николаевич, возвращаясь из казино, решил заглянуть ко мне в номер, – мысленно прикинул я. – Мне это было бы только на руку. Лично убедившись, что я никуда не выходил из гостиничного номера, он не смог бы заподозрить меня в причастности к совершенному преступлению».
Каково же было мое удивление, когда вместо Грохотова я увидел перед собой давнего «крестника» по бильярдным шарам, а с некоторых пор еще и подельника по криминальному бизнесу.
– Ларка погибла! – на одном выдохе выпалил он. – Взорвался газ. Разнесло не только квартиру, но и почти весь подъезд. Говорят, там много жертв и море крови. У тебя несколько минут, чтобы ты успел смыться.
– Ларочка погибла? – с наигранно трагическим и заранее отрепетированным голосом переспросил я. – Этого не может быть. Еще вчера днем мы были вместе. Она улыбалась, провожала меня в дорогу…
– Не лепи горбатого! За тобой постоянно следили. Есть свидетели, которые подтвердят, что поздно вечером ты вылез через окно, остановил частника и рванул в Тольятти. К тому же за рулем был наш человек. Он еще прибалдел от того, что смог хорошо навариться. Ты капитально вляпался, корешок! Того шабашника, который привез тебя обратно в Самару, уже вычислили. Можешь не сомневаться, он расскажет гораздо больше, чем от него потребуют. Через пару минут о произошедшей трагедии доложат Грохотову, а еще через минуту я должен буду схватить тебя за шиворот и как самую последнюю падаль бросить к его ногам.
– Ты сам-то хоть понимаешь, о чем говоришь?! – вспылил я. – Однажды ты уже попробовал схватить меня за шиворот. Или запамятовал, чем это кончилось в теплый солнечный полдень недалеко от привокзальной площади? Так я могу напомнить! К тому же не зарывайся. Всегда помни, с кем разговариваешь! За гнилой базар придется ответить! Я всю ночь был в номере и никуда не выходил…
– Не собираюсь ничего доказывать. Я предупредил, а ты поступай, как знаешь, – пробасил Лопатов, брызжа слюной и окатив меня шквалом отборного мата.
Пока я думал о том, как мне поступить, он не менее жестко добавил:
– Свою тачку не трогай, там система спутникового слежения…
– Знаю, – сухо ответил я.
– Послушай моего совета, – с хладнокровным спокойствием произнес он. – Ты не хуже меня понимаешь, что для тебя закрыты все железнодорожные вокзалы и аэропорты. Лови попутку. Лучше дальнобойщика. Вали отсюда, пока еще есть такая возможность!
– Куда? – с наивной растерянностью спросил я. – Мне абсолютно некуда идти.
– Да куда угодно! Из города, из области. А еще лучше, сваливай куда-нибудь за границу…
Я видел его суровый взгляд и не сомневался в откровенности его слов. Я не стал строить из себя невинную овечку, потому что отчетливо осознавал всю серьезность сложившейся ситуации.
– Почему ты мне помогаешь? – машинально поинтересовался я. – Ведь мы никогда не были друзьями и лишь по стечению обстоятельств были вынуждены терпеть друг друга. К тому же я занял твое место…
– Последнее время ты стал правильным мужиком. Я не дешевая шестерка и не выдаю братков, даже в том случае, если некоторые из них мне противны!
Он снова посмотрел на меня таким взглядом, от которого мне стало не по себе.
– Ты убил очень опасную ядовитую змею. Однажды она меня больно ужалила. За это я даю тебе шанс на несколько дней продлить твою никчемную жизнь.
– Ты любил мою жену? – спешно накидывая на плечи пиджак, поинтересовался я.
– При чем здесь твоя жена? – огрызнулся Лопатов. – Я говорю о Дашке Холстовой! Я знаю, что это твоя работа. И знаю не только я…
Окинув меня с ног до головы проницательным взглядом, он резко скомандовал:
– Немедленно снимай часы, цепочку и золотой крестик! Они тебе больше не понадобятся…
Не задумываясь и ни о чем его не переспросив, я покорно передал ему все свои драгоценные вещи.
– Карточки! – потребовал Лопатов.
– Какие? – не понял я.
– Да уж, разумеется, не хлебные.
– Банковские?
– Естественно. Не успеешь снять с банкомата ни копейки, как тебя вычислят, захомутают и скрутят ласты.
Я достал портмоне, но не успел его раскрыть. Лопатов резко выдернул его из моих рук и, нещадно выпотрошив, вернул обратно.
– Кожаное портмоне можешь оставить на память о былой роскошной жизни, – великодушно и в то же время очень злорадно произнес он. – Я оставил тебе кое-какие деньги. На первое время хватит.
– А дальше? – потеряв от растерянности всякую способность соображать, спросил я.
– У тебя нет будущего, – вполне серьезно заявил Лопатов. – Тебя убьют, как только поймают! Можешь не сомневаться, твоя смерть будет долгой и мучительной…
Прежде чем выйти из номера, он еще потребовал вернуть ключи от моего «Хаммера». Я вновь беспрекословно повиновался и безропотно подал ему всю связку вместе с ключами от Ларкиной квартиры. Понимая, что счет времени уже идет на секунды, я решил не испытывать судьбу и мгновенно покинул гостиницу. Я не сомневался в том, что, узнав о трагической гибели единственной дочери, Грохотов вывернет меня наизнанку и обязательно докопается до истины. Отомстить за убийство Ларочки будет делом его чести. Я поспешно зашел за угол гостиницы, остановил первого попавшего частника. Памятуя прошлую оплошность, я вышел через пару кварталов и тут же остановил другой автомобиль. Я бежал по городу как трусливый заяц, постоянно петляя и запутывая свои следы. Я бежал, не зная куда и не зная зачем. Впрочем, зачем я бежал, мне было доподлинно известно. Я пытался спасти собственную жизнь. Мне зачастую казалось, что я бегу от самого себя. Теперь я не только не мог снять номер в какой-нибудь самой захудалой гостинице, в которой кишат клопы и тараканы, но даже, из-за отсутствия банковских карточек, не мог воспользоваться банкоматом. Где бы я ни скрывался, мне повсюду мерещились люди моего тестя. Те деньги, которые были у меня в наличии, моментально закончились. Они растаяли, как пушистая снежинка на теплой ладони. Они закончились гораздо быстрее, чем я предполагал. Рискуя быть задержанным правоохранительными органами или, еще хуже, быть пойманным шестерками моего тестя, я все же попробовал воспользоваться паспортом, но снять деньги так и не смог ввиду того, что все мои счета были заблокированы. Окончательно обезумев от безысходности, я разорвал и выкинул паспорт в сточную канаву. За свой сотовый телефон, стоимостью более двух тысяч долларов, мне удалось выручить три тысячи рублей, благодаря чему еще некоторое время я не страдал от нестерпимого чувства голода. Я отлично понимал, что меня обложили со всех сторон. Я нигде не задерживался дольше одних суток и поэтому не мог устроиться на постоянную работу. Я довольствовался случайным заработком. Впрочем, опрометчиво выбросив паспорт, я бы и не смог найти ни одной более приличной должности. Подработка уборщиком мусорных баков стала моей основной профессией. Иногда мне везло и удавалось поработать грузчиком. Разумеется, даже в этом случае мне выдавали немного денег, но зато появлялась возможность что-нибудь украсть себе на обед или на ужин. Жизнь, как активная форма существования материи, сыграла надо мной злую шутку. Буквально за несколько недель я окончательно превратился в изгоя общества, стал бездомным бродягой и опустился до такой степени, что сам себе стал противен. Я больше не испытывал иллюзий по поводу больших денег, а мечтал лишь о том, чтобы кто-нибудь выбросил в помойку заплесневелую корочку черного хлеба. Постоянное чувство голода сводило меня с ума, а постоянное чувство страха перед разоблачением вообще лишило меня всякого смысла жизни. Незаметно превратившись в небритого, нечесаного бомжа, от которого разило далеко не парфюмерным запахом лаванды, я уже не вызывал у людей ничего, кроме презрительного отвращения. Дважды нарушив шестую заповедь Иисуса Христа, совершив убийство двух женщин, я не имел права на прощение. Я догадывался, что за подобные деяния рано или поздно наступит справедливое возмездие, но даже не предполагал, что мне придется заплатить слишком высокую цену. Теперь никакое раскаяние не могло спасти мою грешную душу. Я был обречен на страдания и вечные муки. Поняв безысходность своего положения, с каждым днем все чаще и чаще я стал задумываться о собственной смерти и однажды принял окончательное решение во что бы то ни стало вернуться в Мурманск.
– Люди Грохотова обнаружат меня в первые же сутки пребывания в столице Кольского полуострова, – говорил я себе. – Но если суждено погибнуть, то лучше умереть там, где прошло мое детство и моя юность. Где даже твердая, каменистая и промерзшая насквозь почва станет для меня пухом!
