Куда глаза глядят
В жестком цейтноте. — В цепких лапах урагана. — Ночевка в дупле. — Исчезновение Чеботаря. — Возвращение в пещеру. — Талисман в руках. — Встреча с новым незнакомцем. — На прицеле у чухонца
Надрываясь, надсаживаясь, они продирались с сопки на сопку по коварным каменистым осыпям, заросшим густым, пружинящим под ногами кедровым стлаником. С каждым пройденным километром Чеботарь все больше сдавал. Поначалу он еще что-то жалко мычал в ответ на вопросы Антона о самочувствии, а потом и вовсе потерял дар речи. Его дыхание перешло в какой-то неровный, прерывистый, свистящий сип. Плечи потеряли упругость и обмякли, ноги подкосились, подбородок безвольно уткнулся в грудь. Он выпустил из рук костыли и повис на Антоне всей своей тяжеленной стокилограммовой тушей.
Какое-то короткое время Антон еще пытался ценой неимоверных усилий продвигаться вперед с непосильной ношей, но вскоре так называемая дорога в очередной раз потянула в гору. Тут он не выдержал чудовищного напряжения и сдался.
Антон отплевался, отлежался, размазал пот по лицу. Все еще стараясь не поддаваться подступающей безнадеге, он рывком поднялся на ноги и огляделся. На душе сразу кошки заскребли. Солнце опять растаяло. Растворилось. Как будто его и не было! Куда ни кинь взор — одна только однотонная слепящая небесная стынь.
Кругом, насколько хватало глаз, сплошным ковром темнела бескрайняя тайга. Он попробовал было привязаться к местности, но, к ужасу своему, обнаружил, что не в состоянии это сделать. Знакомая лысая вершина Синей сопки куда-то запропастилась, как будто ее корова языком слизала. Несколько минут Антон отчаянно таращился вкруговую, но ни одного знакомого ориентира на глаза так и не попалось. Совершенно никакого! Ни единого!
Во рту пересохло. Его бросило в мандраж, когда он вдруг осознал, что скоро, буквально через час-два, начнет смеркаться. А там, не успеешь оглянуться, накроет тайгу непроглядная кромешная темнота. Если даже по каким-то лесным приметам ему удастся в ближайшее время определить стороны света, то он все равно уже не успеет найти потерянную дорогу в поселок. Да и дорог-то тут никаких нет!
Антон перевел взгляд на бесчувственного Чеботаря и замычал от безысходности.
«А ведь он еще одну таежную ночевку просто не выдержит. Не переживет, а? — И тут вдруг подлая, низкая, недостойная мыслишка, как тать, скользнула в черепок: — Может, бросить его здесь к чертям собачьим? Все равно доходяга не выживет. Так зачем, в таком случае, жилы рвать? Да и кто он мне, в конце концов, мокрушник этот крученый, сват или брат? Неужто я ему чем-то обязан? Тем более что он меня пришить хотел? — Антон подумал так, но тут же укорил себя в подлости, в постыдном малодушии: — А сам-то ты лучше, что ли? Да ты же его и искалечил!.. — В груди защемило. — Нет. Не брошу! Ни за что! Да я ж потом себе всю душу наизнанку выверну! Никогда себе этого не прощу!»
Он собрал остатки воли в кулак, опустился на колени, примерился, крепко обхватил Чеботаря и сцепил у него за спиной руки в замок. Антон потянулся, пытаясь вместе с тяжелым грузом подняться на ноги. Он напрягался, мучился. Уже и хребет от натуги трещал, и перетруженные мышцы судорогой сводило. Но оторвать раненого Чеботаря от земли так и не удалось. Теперь, в бессознательном состоянии, тот стал совершенно неподъемным.
Антон грязно выругался, посидел с минуту, усиленно соображая: «Ну и что теперь дальше? Попробовать тащить его волоком? Для этого мне надо спуститься. Здесь, на верхотуре, ничего сподручного не найдешь — одни чахлые кустики. Но другого выхода все равно нет».
Он надрал лапника, напихал Чеботарю под спину, подхватил сирнапу и ломанулся вниз, но очень скоро намертво застрял в непролазных зарослях кедровника. Так муха замирает в липкой паутине. Антон с трудом освободился из цепких объятий, взгромоздился на стланик и лег на живот. Извиваясь, как ящерица, он быстро заскользил по этому жесткому пружинящему «матрасу» под уклон, безрассудно подвергая себя опасности провалиться между кустами головой вниз и получить при этом серьезную травму.
Антон извозился по уши, пока добрался до подножия сопки. Руки, лицо и вся одежда спереди покрылись слоем липкой смолы, противно отдающей скипидаром. Но о таких мелочах уже и не думалось. Надо было спешить. Времени до наступления темноты оставалось совсем немного.
Он срубил две подходящие молоденькие пихты и озабоченно посмотрел на небо. Неимоверно быстро, прямо на глазах, приближалась непонятно откуда взявшаяся зловещая темно-лиловая туча, отороченная светло-золотистой окаемкой. Она беспрестанно меняла форму, клубилась, извивалась как спутанные щупальца огромного спрута, увеличивалась в размерах, все ближе и ближе подтаскивала зловещий непроглядный мрак, следующий за ней. В лицо ударило промозглым холодом. Зашелестело, загудело в древесных кронах. С треском посыпались обломанные сухие сучья. Взметнулась в воздух и очумело закружилась жухлая листва, оборванная острым стылым ветром.
Антон подхватил пихтушки, сорвался с места, но не пробежал и десятка метров, резко затормозил, отшатнулся и крепко зажмурился. Совсем близко, в каких-нибудь нескольких сотнях метров от него, нестерпимо ярко блеснула молния. Широченный раскаленный малиновый зигзаг раскроил небо. Почти сразу, без паузы, сумасшедший громовой раскат шибанул в барабанные перепонки.
Мощный порыв ураганного ветра отбросил Антона, отшвырнул назад. Его, ослепленного и оглушенного, кубарем потащило по земле. Через мгновение хлынул жуткий ливень, леденящий тело и душу. Словно ненасытный, все пожирающий Молох в неукротимой злобе набросился на тайгу.
Насквозь промокший, продрогший так, что зуб на зуб не попадал, Антон брел в наступившей беспросветной мгле наобум, буквально на ощупь, стараясь во время очередной вспышки молнии продвинуться хотя бы на несколько шагов вперед. Громоздкая сирнапа постоянно застревала в дебрях, плотно перевитых лианами. Ему приходилось вырывать ее с матюгами.
Давно надо было отвязать нож от палки. Раньше до этого как-то руки не доходили. Но сейчас под проливным дождем и в жуткой темнотище он просто боялся потерять в густой траве тонкое лезвие и остаться вообще без всякого оружия.
Антон уже потерял всякую надежду отыскать хоть какое-то мало-мальски приемлемое укрытие и вдруг неожиданно в буквальном смысле лбом уперся в толстый необъятный ствол какого-то таежного гиганта. Дерево оказалось столетним ильмом. Он прижался спиной к его жесткой, грубой как наждак коре, но очень скоро понял, что таким нехитрым способом от ливня все равно не уберечься. Холодные водяные струи легко пробивали осеннюю листву, потерявшую упругость, и раз за разом окатывали его с головы до ног.
Антон отошел от дерева, поднял глаза и не удержал радостного вскрика. В четырех-пяти метрах от земли в теле таежного гиганта зияло широкое и длинное жерло дупла.
После недолгих раздумий Антон смахнул топориком подходящую ветвистую осинку. Он укоротил сучья, прислонил ее верхушкой к нижнему срезу дупла и с первой же попытки взобрался наверх по своей импровизированной лестнице. Антон прислушался, осторожно просунул в дыру сирнапу, потыкал ею из стороны в сторону и вздохнул с облегчением. Дупло оказалось пустым.
«Хорошо, что только начало осени, — подумал он. — В октябре эту удобную квартирку обязательно присмотрит себе белогрудка . С этим исключительно злобным и совершенно непредсказуемым парнишей шутки плохи. Вмиг оскальпирует, башку отгрызет, даже вякнуть не успеешь».
Антон забрался в укрытие и поблагодарил провидение. Убежище оказалось сухим и достаточно вместительным. По крайней мере, тут можно было довольно удобно устроиться, свернувшись калачиком на слежавшейся мягкой прошлогодней листве, которая почти перепрела. Он попытался втащить в дупло самодельную лестницу, но она оказалась слишком длинной.
«Ничего, — здраво рассудил Антон. — Вниз — не наверх. Как-нибудь спрыгну».
Он стянул с себя мокрую одежду, выкрутил ее, с остервенением растерся до колких мурашей, опять с отвращением напялил на себя и все-таки вздохнул с облегчением. Его все еще колотило по-прежнему, зуб на зуб не попадал точно так же. Антон промерз до костей, но оказался в сухом закутке, закрытом от ветра, пусть и отдающем стойким запахом гари. Похоже, какой-то бортник недавно выкуривал отсюда пчелиный рой. Ему предстояло провести здесь долгую ненастную ночь, но эта перспектива уже не так изрядно напрягала его.
Антон немного отогрелся и только тогда, к своему стыду, вспомнил о Чеботаре, брошенном без присмотра: «Как он там, бедолага? Пришел в себя? Может, и вообще уже богу душу отдал?! Нет. Не должен. Мужик-то крепкий. Старой закалки. Должен, курилка, до утра продержаться. Эх, блин! Ему бы сюда, в сухоту! Но ведь никак не найдешь его сейчас в такой сволочной темноте. Да еще и без фонарика. Нет. Не найду. Нечего и пытаться. И его не спасу, и сам заплутаю окончательно».
Как он ни оправдывал свое вынужденное бездействие, а под ложечкой все равно продолжало погано ныть. Антон чертыхался, зримо представляя себе, как совершенно беззащитный, разбитый лихоманкой Чеботарь стынет в беспамятстве под холоднющим проливным дождем.
Чтобы хоть как-то отвлечься, заглушить угрызения совести, не дающие покоя, он парил себе мозги всякой дурью: «Так какую же сказочную хрень он мне тогда, у березы, пытался втюхать? Как там аборигены эту тварь называют? Валих? Валух? Нет, не валух. Вавух? Так и есть, точно. О нем еще как-то по приморской второй программе заикались. Худой такой длинноволосый мужик. Солкин, что ли?»
Антон долго еще сидел, скрючившись, согнувшись в три погибели, опираясь на острые колени подбородком. Он пялился в непроглядную темень, пропускал мимо слуха глухие раскаты уже далекого грома и нудный монотонный шелест постепенно стихающего дождя. Вспоминал об оставленном доме, о жене, о детях, размышлял, поминутно вздыхая, о своей непутевой беспросветной житухе. Антон все чаще и чаще клевал носом, пока окончательно не провалился в рваный, беспокойный сон, наполненный новыми кошмарами.
Утро разбудило его громким жизнерадостным птичьим щебетом. Он сладко потянулся со сна, но через несколько мгновений передернулся всем телом и съежился. Зубы снова пустились в дикий пляс. Одежда за ночь ничуть не просохла, а только неприятно прилипла, приросла к коже.
Антон засучил ногами, подскочил и задергался на месте как припадочный, пытаясь разогреться, разогнать по жилам загустевшую кровь. Слегка оклемавшись, он поднялся на цыпочки, зацепился за край дупла, подтянулся на руках и выглянул наружу.
Умытая тайга нарядно блестела под яркими и не по-осеннему теплыми солнечными лучами. Дождевые капли еще не успели испариться. Они напоминали шаловливых сказочных гномов, ослепительно сверкали на пестрой разноцветной листве, на длинных усах взлохмаченного вейника, пригнутых ливнем к самой земле, на голом колоднике, ободранном ураганным ветром и ливнем, похожем на чисто обглоданные кости.
Антон сбросил на землю топорик и сирнапу, потом спрыгнул, умыл лицо и огляделся. Вершина сопки, поросшей кедровником, на которой он оставил Чеботаря, темнела совсем рядом. До нее было рукой подать, не больше полукилометра.
Душа его опять заныла, ноги сами понесли вперед. Совсем скоро он наткнулся на пихтушки, срубленные накануне, прихватил их с собой, зажав под мышкой, и не мешкая полез на сопку.
Через полчаса Антон с грехом пополам продрался к знакомой прогалине и застонал в отчаянии. Чеботарь исчез! Пропал! Как сквозь землю провалился!
«Неужели все-таки очнулся и ушел? Ведь рюкзаки тоже испарились, да и костыли. Нет, не смог бы. Ни за что! Он же в полной отключке был. Может, я просто не там ищу?»
Он еще раз внимательно осмотрел полянку и окончательно убедился в том, что с местом точно не ошибся.
«Именно здесь он и лежал. Вот и трава прибита. На месте лапник, который я совал ему под спину. Но почему же тогда нет никаких проломов в кедровнике? Они ведь должны быть при его-то комплекции. Ни одной обломанной ветки!.. — озадачился Антон, но сразу же и возразил себе: — Да какие могут быть следы после такого сильного урагана? Все замыло начисто. Давно на нуль сровняло».
Подчиняясь неодолимому порыву, он громко призывно закричал. Антон отчаянно драл горло не меньше пяти минут, сложив рупором ладони и поворачиваясь из стороны в сторону. Но никакого отклика в ответ он так и не дождался. Бескрайняя тайга, раскинувшаяся вокруг, упорно хранила молчание.
«Скорее всего, он только на короткое время пришел в сознание, а потом опять отключился, — резонно рассудил Антон. — Чеботарь же совсем плох был. Надолго его определенно не хватит. Вот то-то и оно! А потому не рассусоливать надо, не лоб морщить, а искать его дальше и побыстрее. Но где? Куда идти? В какую сторону?!»
Он нарезал круг, потом еще один, забирая пошире. Антон угробил на это целый час драгоценного светлого времени, умаялся, уделался в дрова, но все без толку. Ни одного следочка. Ничего такого, что указывало бы на то, в каком направлении ушел Чеботарь.
До оставленной полянки он добрался еле живым, на последнем издыхании, грохнулся кулем на землю, перекатился на живот и долго отлеживался, шумно, с присвистом, дыша и пуская слюни. Сердце, казалось, вот-вот выпорхнет, выскочит из широко раскрытого рта как испуганный воробей.
Антон насилу пришел в себя и заворочал перекаленными мозгами: «А вдруг он решил в пещеру вернуться? Мог ведь! Почему нет? Чтобы под дождем не мокнуть? Да, конечно! Как же я сразу не сообразил?! Это же логичнее всего!.. Она же где-то здесь, не слишком далеко должна быть. Мы же с ним просто не способны были далеко уйти. — Он вскочил на ноги и огляделся. — Да вон же она! Точно! Лысая макушка с базальтовой скалой! Она, однозначно. Да тут же всего с километр, никак не больше!»
Но на деле оказалось не совсем так, как прикидывал Антон. В сопках, похожих друг на друга как близнецы-братья и густо поросших лесом, определить расстояние на глазок можно только весьма приблизительно. Далекая перспектива его всегда основательно подъест.
Так на поверку и вышло. Не километр, а все два с гаком.
Антон протиснулся в узкий лаз и остановился у самого входа. В полумраке, подступившем со всех сторон, окутавшем с головы до ног после яркого дневного света, зрение категорически отказывалось перестраиваться. Он минут пять стоял столбом, не шелохнувшись, весь превратившись в какую-то сверхчувствительную мембрану. Как он ни прислушивался, не уловил ни единого звука. В пещере стояла гробовая тишина. Даже капли конденсата уже не падали со свода, как будто за прошедшие сутки он капитально прогрелся и просох.
Антон дождался, пока взгляд должным образом сфокусируется, и продвинулся в глубь пещеры еще на несколько метров. Он пробежался глазами по пустым углам, по черному пятну кострища, кучкам примятого лапника и уже начал разворачиваться.
«А чего тут попусту шарахаться? И так же видно, что его здесь нет».
Тут Антон краем глаза уловил какой-то едва заметный отсвет на полу, в той стороне, где находилась загадочная и, со слов Чеботаря, явно посещаемая кем-то кумирня. Он облизал враз пересохшие губы, подошел поближе, опустился на корточки и поднял с земли очередную находку. На его ладони лежал миниатюрный изящный брелок-нэцке в виде человеческого черепа, на ощупь гладкий и теплый. Из его глазниц струился слабый рассеянный люминесцентный свет.
Антон моментально вспомнил свое странное видение и закрутил по сторонам головой. Он словно ожидал теперь воочию увидеть где-то поблизости худощавого дряхлого манзу с узкой, словно сплющенной птичьей головкой. Но коридор галереи, заканчивающейся тупиком, был, естественно, совершенно пуст.
Антон криво усмехнулся, покачал головой и подумал: «Ну, дед! Ну, мудрило! С тобой не соскучишься. Ну и намястрячил же ты мне здесь декораций по самое не хочу, режиссер доморощенный. Только зачем тебе все это было нужно? — И тут еще одна запоздалая догадка приползла на ум: — Получается, что именно сюда ты меня упорно и тащил по какой-то причине. К кумирне этой просо в чашке и свечки заранее пристроил. Но зачем? С какой целью? Что же, в конце концов, тебе от меня нужно-то было?»
Вопросов снова море, а ответов — ни одного. Да и не хотелось ему больше парить себе мозги всей этой похабной херомантией, подстроенной мутным мужиком.
Антон сдавил свою находку в кулаке, сплюнул сквозь зубы и с чувством процедил, обращаясь к самому себе:
— Все. Проехали. На этом и закончим. Теперь у тебя одна забота — забрать панцуй и рвать побыстрее к дому.
День выдался звонким и погожим. В прозрачном первозданно чистом воздухе была разлита какая-то беспечная, безмятежная благодать, напоенная мягкими лесными запахами. Только груды обломанных веток и поваленные сухие лесины напоминали о том, что еще несколько часов назад тайга стенала, рыдала от боли, терзаемая мрачным всесокрушающим ненастьем.
Антон двигался на северо-запад, где, по его разумению, должна была находиться знакомая речка. Он спустился в глубокую узкую лощину и ступил на попутную зверовую тропу. Солнце подбиралось к зениту, и деревья, пронизанные, простреленные его лучами, почти не отбрасывали тени.
Антон шел не торопясь, аккуратно раздвигая рукой ветки, низко склонившиеся над тропкой. Чувство вины перед пропавшим Чеботарем все еще ворочалось где-то глубоко внутри, но уже не причиняло невыносимых моральных страданий.
«Я же действительно сделал все, что мог, чтобы его найти. Значит, такая уж ему, горемыке, гнилая фишка выпала. С судьбой же не поспоришь. Ну, ничего. Есть еще какой-то слабый шанс ему помочь. Вот выберусь и тут же звякну в МЧС. Может, они его с собаками найдут?»
Очень скоро все пережитое накануне стало потихоньку затушевываться, терять остроту. Психика, утомленная возбуждением, длящимся слишком долго, подключила спасительный механизм торможения, и в глазах его снова зажегся неуемный азарт заядлого корневщика. Они опять опустились вниз и жадно зашарили по лесной подстилке в поисках ярко-малиновой семенной головки женьшеня.
Он так увлекся, что не сразу пропустил в сознание чужой голос, прозвучавший совсем рядом:
— Стой на месте! Стой, я сказал! Положи на землю палку и не двигайся.
— Ты что?..
— Рот закрой! Руки перед собой держи и не вздумай рыпаться. Завалю сразу.
Из-за дерева вышел широкоплечий кряжистый пожилой мужик в расстегнутой легкой летней энцефалитке, надетой на голое тело, с пятнистой банданой, повязанной на голове.
Он настороженно приблизился к Антону, держа ружье наперевес, и спросил:
— Ну и зачем ты у дома крутишься? Чего тебе здесь надо?
— У какого дома? — Антон недоуменно воззрился на него и только теперь заметил, что стоит на прямой тропинке, порядком утоптанной людьми. — Да я и не видел никакого дома, — сконфузившись, попытался оправдаться он. — Плутанул слегка. Вот и вышел ненароком.
— Ладно, — пробурчал незнакомец, придирчиво, дотошно оглядел Антона с головы до ног, медленно, словно нехотя, опустил оружие и уже более нейтральным тоном добавил: — Плутанул, говоришь?
— Ну да. А разве по мне не видно?
— Да уж, — хмыкнул мужик. — Видок-то у тебя еще тот. — Он спокойно закинул ружье за спину. — Ладно. Пошли в хату. Там расскажешь.
Пройдя через настоящие сени, переступив порог комнаты, Антон застыл в полнейшем изумлении. Это был действительно настоящий дом! Не охотничье зимовье с привычной грубой спартанской простотой, а давно обжитое помещение с кучей всяких удобств, явно излишних на коротком сезонном промысле.
Аккуратные шкафчики с плотно пригнанными дверцами. Застекленные полки с самой разнообразной, хоть и простенькой, фаянсовой посудой, какими-то разномастными стеклянными и глиняными безделушками, даже с книгами. Фотографии в рамках на стене. Плетеная мебель, покрытая бесцветным лаком и сработанная мастерски: кресло, кушетка, стулья. Широкий прямоугольный стол, отделанный тонкой изящной резьбой. В его центре сияла белизной кружевная салфетка. Вместо обычных нар — настоящая широкая кровать, украшенная деревянным накладным орнаментом, с пуховой подушкой, облаченной в белоснежную наволочку, застланная чистым домотканым покрывалом! Ни дать ни взять комната в небогатом, но по-хозяйски ухоженном сельском доме! Для полноты картины не хватало только телевизора и холодильника. Зато на полке стоял стереомагнитофон «Хитачи» старенькой модели с колонками, разнесенными по углам.
Да и сами размеры помещения впечатляли! Не каких-нибудь там семь на семь, как в обычной охотничьей избушке, а все десять на десять метров или даже больше.
Красиво жить не запретишь! Добротная русская печь была сложена из блестящего глазированного кирпича и накрыта чугунными блинами. Массивная труба, оснащенная заслонкой, уходила в крышу. Печка не сразу бросалась в глаза. Она была наполовину отгорожена в углу плетеной ширмой.
В помещении была идеальная чистота. Ни грязи, ни пыли. Нигде ничего не валяется. Все аккуратно разложено по своим давно определенным местам. Хозяин явно педант и чистюля, считающий нужным и умеющий толково обустроить свою таежную житуху. Он отнюдь не отказывается от элементарного комфорта.
— Вытирай ноги и проходи. Есть будешь?
— Есть? — все еще находясь под впечатлением от увиденного, растерянно переспросил Антон. — Не откажусь, конечно.
Тут от запаха какого-то аппетитного варева, стоящего в комнате, звучно заурчало в голодном пустом желудке. Гость сглотнул слюну, моментально набежавшую в рот.
— Ставь свое дреколье и топорик в угол. Мой руки и к столу садись, — сказал хозяин и загремел чугунками. — Сейчас пообедаем. Рукомойник здесь, у печки. Зовут-то как?
— Антон.
— А меня Лембит.
— А по отчеству? — спросил Антон, прикинув, что мужику не меньше шестидесяти, значит, он ему явно в отцы годится.
— Не надо никаких отчеств. Да и нет у нас такого. Я по отцу эстонец.
— Что-то далековато тебя занесло. Как же так получилось?
— Долгая история. Да и знать тебе это совсем ни к чему.
— А по-русски чисто говоришь. Вообще без акцента.
— Мать русская. Да и дома в основном по-русски говорили.
— Извини за настырность. Не буду больше тебя пытать.
Подсев к столу, Антон тут же подскочил как ошпаренный. Что-то живое, теплое прислонилось к его ноге. Это было настолько неожиданно, что в затылке резко заломило.
— Тьфу ты, черт! — немного отойдя от испуга, пробормотал он, увидев рыжего полосатого котищу с длинным роскошным пушистым хвостом, трущегося об его ноги. — С тобой, блин, заикой станешь!
Без особого желания, чтобы только потрафить хозяину, гость нагнулся и почесал кота за ухом. Рыжий закатил от удовольствия бесстыжие золотисто-зеленые зенки, утробно заурчал, извернулся и лихо запрыгнул к нему на колено. Но Антон, поморщившись, спихнул его на пол. К этому хитромудрому, себе на уме, ведьмину племени, смердящему мускусом, он никогда не питал особой нежности.
— Все-все, гуляй, Вася. Или как там тебя? Все. Свободен.
— Мартин! — окликнул кота Лембит.
Строгий хозяйский окрик на рыжего нахалюгу подействовал должным образом. Котяра сразу же бросил свои попытки набиться в друзья к Антону. Он вальяжно, с достоинством прошествовал по комнате, заскочил на кушетку и свернулся калачиком, продолжая с нескрываемым интересом рассматривать незнакомца. По его поведению можно было предположить, что гости этот дом своим присутствием не особо балуют.
Все время, пока хозяин накрывал на стол, у Антона на языке вертелся вопрос о местонахождении заимки. Но он видел, что Лембит пока не слишком расположен к словесным излияниям, поэтому тоже продолжал благоразумно хранить молчание.
Тут хозяин поставил перед ним вместительную тарелку, налитую доверху. Борщ с сахарной мозговой косточкой пах просто обалденно, дышал паром. Внимание Антона полностью переключилось на еду. Натура, измотанная тяжелыми скитаниями, настойчиво требовала свое. Он набивал оголодавшую утробушку, не отрывая от тарелки глаз, быстро и жадно, так, что за ушами трещало. Потом гость не чинясь попросил добавки, насытился под завязку и только тогда отложил ложку.
В голове приятно зашумело, словно от выпитого натощак стакана водки. После сытной вкусной трапезы Антону страсть как захотелось подымить, но размякшая, испорченная дождем заначка давно была выброшена, а хозяин, к великому сожалению, оказался некурящим.
Лембит, добродушно ухмыляясь, без суеты убрал со стола и лишь потом уселся напротив. Он положил одну на другую свои темные, почти черные от загара руки с толстыми набухшими венами и посмотрел на гостя открыто, словно приглашая его к разговору.
— В общем, плутанул я капитально, — первым прервал затянувшееся молчание Антон, решив не скрытничать перед хозяином.
В противном случае ни на какую ответную откровенность, как он понял с первых же минут их встречи, не стоило и рассчитывать.
— За корешком пошел, короче. Как обычно. По своим старым, сто раз исхоженным местам. Уже домой повернул, всего-то полдня пути до поселка оставалось, когда один мутноватый мужик мне по дороге подвернулся.
Лембит слушал, не перебивая, внимательно, но без малейших эмоций. По абсолютно разглаженному, неподвижному лицу совершенно невозможно было определить его отношение к истории, произошедшей с Антоном. Да и в его медленных светло-карих, почти бесцветных глазах тоже не читалось никакого интереса. Складывалось полное впечатление, что все, о чем говорил Антон, ему по барабану. Он слушает рассказ чужака просто так, без всякой надобности, из чистого приличия.
Антон закончил свое долгое повествование, не лишенное драматизма и почти откровенное. Он благоразумно не упомянул о панцуе, спрятанном в дупле, и обереге, найденном в пещере. Потом гость вопрошающе уставился на хозяина, надеясь услышать его комментарии, но через минуту понял, что ожидания его абсолютно напрасны. Никаких замечаний не последует.
«Ладно, — подумал он. — Если он никак не хочет реагировать на мои россказни, то и болт с ним. Его право. По крайней мере, я ему доходчиво объяснил, почему рядом с его заимкой оказался. Теперь бы только выяснить, где она находится».
— Слушай, Лембит, а в какую сторону мне до Кутузовки? — так и не дождавшись ни одного словечка от хозяина, спросил Антон. — Что-то я, извини, совсем с пути сбился.
— На северо-запад.
— Ага, понял. А далеко будет?
— Ну, если напрямик, то километров полтораста. А если вдоль Сукпая…
— Подожди-подожди… Как это Сукпая? Я что, к Сукпаю вышел?
— Ну да. Почти в верховья.
— Да ты что? — Антон обалдело уставился на него. — Да быть того не может! Нет, слушай, ты шутишь, что ли? Блин! Да как же я сюда попал? Это же просто нереально! Я что, полтораста километров за неполные трое суток отмахал? Ты гонишь, да? Признайся! — Он безуспешно поиграл в гляделки с хозяином, побледнел, отшатнулся и крепко провел рукою по лицу, словно сдирая с него налипшую паутину. — Что же теперь делать? Это же минимум неделю пластаться, а то и больше. Нет, ты, батя, слегка пошутил, да? — предательски дрогнувшим голосом спросил Антон.
Он все еще пытался проникнуть неотрывным взглядом под маску полнейшего пофигизма, натянутую на лицо Лембита, но все его потуги были тщетны. Оно по-прежнему оставалось совершенно бесстрастным, словно вырубленным из камня.
«Вот же сфинкс безмолвный! Как тут разберешь, врет он или нет? С другой стороны, зачем ему брехать-то? Какой резон?»
— Ладно, — сдаваясь, промычал Антон. — Пусть будет так. Умерла так умерла. И далеко от тебя до речки?
— Нет. За домом. Совсем близко.
— А моторка у тебя есть? Может, довезешь? Хотя бы до устья, а? Я расплачусь с тобой, ты не волнуйся. Как до поселка доберусь, так сразу же и рассчитаюсь. Даю слово.
— Моторка есть, но на ней сейчас через пороги не пройти. Вода уже неделю как на спад пошла. Только на бате и пролезешь.
Мысленно представив себе, где он примерно находится, Антон содрогнулся.
«Это же глухомань жуткая! Да тут до людей пилить и пилить!»
Он содрогнулся, и было отчего. Плыть на тяжеленной, почти неуправляемой долбленке больше сотни километров, да не на веслах даже — на шесте, а где и волоком тащить ее по берегу, обходя бесконечные заломы и перекаты? Такого ведь и врагу не пожелаешь! Антон представил себе путь домой и покрылся холодной испариной.
«Нет. В одиночку это практически нереально. Значит, только пешком вдоль Сукпая. Полторы с лишним сотни километров с ледяными бродами через протоки! По скалам, через чащобу и бурелом!.. Да это просто чумовая перспективка! — Он аж задохнулся от картины, представшей перед глазами, но тут же сам себя и приструнил: — Ничего, парень. Только без мандража. Допилишь, если нужно. Не впервой».
— Дойдешь, — подтвердил Лембит, словно подслушав его недостойные мысли, поняв все зазорные душевные терзания. — Ты, как я вижу, малый крепкий. В тайге не новичок. — Вдруг он неожиданно расплылся в широкой добродушной улыбке и подмигнул гостю с хитрецой во взгляде: — Дойдешь, конечно. А куда ты денешься?
Немало вопросов к хозяину заимки крутилось у Антона на языке. Но он видел, что разговор совсем не идет, не клеится, и решил отложить его на утро.
«Может, он ко мне еще не пригляделся как следует, потому и скрытничает? Ничего. Помозгует втихаря, потом, глядишь, и оттает. Утро вечера мудренее».
Лембит притащил из сеней раскладушку, обшитую грубым зеленым брезентом, сам разобрал ее и поставил в дальний угол. Он расстелил на ней солдатский стеганый матрас и достал из шкафчика, встроенного в стену, подушку и белоснежное, добротно выглаженное постельное белье.
От удивления глаза Антона полезли из орбит.
«Это как же он тут гладить умудряется? У него что, электричество есть? — Но он заметил на припечке допотопный чугунный утюг, «работающий» на горячих углях, и съехидничал про себя: — Да, агрегат, конечно, супер. Ничего не попишешь, блин. Чухня удобства любит!»
Про «Хитачи», стоящий на полке, Антон в тот момент не подумал.
Он отключился вмиг, едва прикоснулся к подушке, но посреди ночи, мучимый очередным кошмаром, проснулся от собственного вскрика. Антон сдержал дыхание, прислушался, не разбудил ли хозяина? Но тот продолжал дрыхнуть как ни в чем не бывало, тихо и безмятежно посапывая во сне. Антон облегченно выпустил воздух из легких, закинул руки за голову и уставился в окно, через которое в темную комнату сочился мягкий серебристый лунный свет.
«Как же меня угораздило за неполные трое суток столько верст по тайге отмахать? — усиленно шевелил он извилинами. — Это же просто нонсенс. Какая-то фантасмагория, да и только. Никак не мог я на Сукпае оказаться! Да хоть ты режь! Будь я даже семи пядей во лбу, такое не получится!.. Однако как-то сумел.
А если этот сфинкс доморощенный меня все-таки разводит? Он же здесь в одиночестве, наверное, давно от скуки мается. Вот и решил с чужаком поиграть маленько, зловредно пошутковать. Ладно, с утреца мы с этим разберемся.
А он здесь основательно устроился. Ничуть не хуже, чем в городе. Давно, видимо, тут обосновался. Чтобы такую хоромину в одиночку отгрохать, не один год уйдет. Почему ему вообще подобная блажь в голову пришла? От кого-то прячется? От ментовки? Может быть. Отчебучил что-нибудь весьма недостойное и забился как лешак в самый глухой таежный угол. Здесь его однозначно искать никто не станет. Сопи себе в дырочку и в ус не дуй».
Потом он ненароком перекинулся мыслями на семью:
«Как же там мои архаровцы шкодливые? Без меня, наверное, совсем от рук отбились? В последнее время с ними никакого сладу не стало. Переходный возраст, мать его так! Ни дня не проходит, чтоб какую-нибудь каверзу не придумали. Только ремень еще и выручает. Но это ничего. Перерастут. Сам когда-то такой же шкодой был. Пройдет время, перемелется. А так-то они ребята добрые получились, без заметного изъянца. Как батя когда-то говорил: «Это чудо великое — дети». Да, так оно и есть, батя. Чудо натуральное».
Вспомнив о жене, Антон нахмурился.
«Как же так получилось, что мы с Ириной в последнее время совсем перестали друг друга понимать, как будто вовсе чужие стали? Из-за каждой ерунды грыземся как собаки. Иногда по целым дням и слова доброго друг другу не скажем. А ведь когда-то все по-другому было. Совсем не так», — подумал Антон.
Перед ним появилось лицо жены. Да только не сегодняшней, хмурой и неприветливой, скорой на худое слово, с вечно поджатыми острыми губами, а той, вчерашней, из первых лет совместной жизни. С лукавинкой в открытом взоре, улыбчивой и простодушной, способной за секунду снять любую боль с души.
«А всему виною эта нынешняя жизнь треклятая! Одни деньги, деньги, деньги! Да будь она неладна!»
Антон полежал еще немного не шевелясь, а потом, не в силах больше терпеть, заворочался. Его давно уже тянуло выйти по малой нужде. Тихонько, стараясь не потревожить спящего хозяина, он поднялся со скрипучей раскладушки, натянул сапоги, надел штаны, нащупал в кармане талисман и прошмыгнул в сени. Антон аккуратно, чтобы не скрипнула, приоткрыл входную дверь, выбрался на крыльцо, помедлил немного, зябко передернул плечами и ступил на землю.
Облегчившись, он вернулся к дому, взялся за дверную ручку, но передумал, отступил на пару шагов в сторону, достал нэцке из кармана и присел на корточки. Антон медленно разжал вспотевшую ладонь, и она тут же засветилась, словно покрытая фосфором. Тонкие, ясно видимые лучи, исходящие из глазниц загадочного амулета, как будто потянулись в спящую тайгу.
«Какой необычный, странный лазоревый свет, — подумал он. — Почему эта штука всегда такая теплая на ощупь? Может быть, в ней какой-то радиоактивный элемент? Но тогда же она, наверное, — вредная до одури, а? Можно запросто дозу схлопотать. Да и ладно, бог с ней. Мне-то уже до фени. И так двоих детишек настрогал. А штуковина-то, похоже, древняя, и бабки за нее, вполне вероятно, можно неслабые срубить».
Антон зажал амулет в кулаке, заскользил тоскливым взглядом по небосводу, усеянному звездами. Пронзительная жалость к себе вдруг неожиданно болезненно сдавила грудь.
«Вот же попал я как кур во щи! Влетел на все деньги. Теперь бы только побыстрее до поселка добраться. Надоела вся эта затянувшаяся таежная болтанка буквально до чертиков».
Антон проснулся и, не раскрывая глаз, недовольно поморщился, почувствовав, как нестерпимо яркий, въедливый солнечный луч злонамеренно старался проникнуть через сомкнутые веки. Ворча и позевывая, он отвернулся к стене, натянул одеяло на голову с горячим желанием соснуть, добрать еще какую-нибудь пару-тройку минут в свое удовольствие.
Антон лежал и лежал бы в полнейшей неге и умиротворении. Так хорошо, так комфортно спалось ему в теплой и чистой постели после холодных и неудобных бивачных ночевок. Там ты не столько спишь, сколько непрестанно вошкаешься, в полудреме терпеливо коротаешь время до рассвета. Однако сознание постепенно возвращалось и напомнило, что залеживаться недосуг. Оно заставило его шустро подскочить, подняться на ноги.
Чухонца в хате не было. Аккуратно прибранная кровать служила красноречивым подтверждением тому, что он давно уже проснулся и слинял. Хозяин ушел хлопотать по каким-то своим домашним нуждам.
Антон не торопясь оделся, заправил постель и строго цыкнул на кота, возобновившего было с утра свои назойливые попытки набиться к нему в кореша. Он обежал взглядом комнату и застыл в раздумье, борясь с сильным искушением в отсутствие Лембита тщательно пошарить по его сусекам, чтобы таким образом хоть немного прояснить для себя еще одного мутного лешака. Иногда ведь какая-нибудь пустяковая вещица способна гораздо больше рассказать о своем хозяине, чем долгие часы общения. Но Антон пересилил-таки недостойное, дурно пахнущее желание и решительно вышел за дверь.
Солнце уже довольно высоко поднялось над тайгой. Время, по всем прикидкам, подходило к десяти. Получалось, что дреманул он весьма неслабо. Совсем расклеился, распустил себя, а делать этого в сложившихся обстоятельствах отнюдь не следовало. Такая опасная непростительная расслабуха, случись что, вполне могла бы выйти ему боком.
Хозяина Антон нашел на огороде. Тот сосредоточенно и неспешно подправлял загородку, поваленную кабанами со стороны леса.
— Доброе утро, — обратился к нему Антон, не дождался ответа на свое приветствие и спросил с благим намерением наладить разговор: — Что? Напортачили тут тебе тупорылые? Смотрю, они и тыкву пожрали, и картошку копанули? Часто тебя чушки донимают? Да оно и понятно. Кругом же лес, не пригород.
— Бывает, — после короткой паузы буркнул Лембит и замолчал.
При этом на его бесстрастной физиономии, как и вчера вечером, не отразилось абсолютно никаких эмоций. Не заметно было даже, что он хоть в какой-то степени огорчен опустошительным ночным набегом зверья на свои угодья.
— А что собаку не заведешь? — спросил Антон, вспомнив, что, проходя по двору, нигде не заметил собачьей будки. — Или боишься, тигра ее погрызет?
Не услышав ответа, Антон затоптался на месте. Он усиленно соображал, что бы еще такое спросить у Лембита, дабы заставить его в конце концов раскрыть рот. Но почему-то ничего подходящего больше на ум не приходило.
Слишком нарочитым, нарушающим все мыслимые приличия было молчание нелюдимого хозяина. Он, как видно, в отличие от Антона, не испытывал по этому поводу никакого неудобства. Такие глупости его нисколько не трогали. Чужое мнение на свой счет этого человека, видимо, ничуть не колыхало, было ему глубоко параллельно.
Еще несколько минут Антон законченным дурнем, как неприкаянный потоптался у него за спиной. Потом его терпение окончательно иссякло. Не скрывая неудовольствия, четко написанного на лице, он вызывающе сплюнул через зубы, резко развернулся и пошел по направлению к дому.
Но не успел Антон отойти и на десяток шагов, когда Лембита неожиданно пробило.
— Когда собираешься? — спросил невозмутимый чухонец.
Вопрос его прозвучал абсолютно недвусмысленно. Пора, мол, тебе, парень, и честь знать. Убирайся, гостюшка непрошеный, к едрене фене. Нечего больше тут отсвечивать. Уже порядком достал, дескать, ты меня своим присутствием.
— Да не бойся, дядя, — съязвил Антон. — Не замаю. Голому собраться — подпоясаться.
— Ладно, — не обращая никакого внимания на вызывающую подначку, сказал Лембит. — В хате подожди. — Он помолчал и прибавил если не приветливым, то по крайней мере вполне безобидным нейтральным тоном: — Сейчас закончу, и поедим.
Антон вернулся в дом, зачерпнул полный ковшик воды из алюминиевого бидона, стоящего у дверей, и с удовольствием напился. Вода была вкуснейшей, холоднющей до ломоты в зубах. Однозначно родниковая, без всяких примесей.
Он строганул топориком смолячков и растопил печку. Через пару минут она благостно и ровно загудела, прямо как пчелиный рой, довольный богатым взятком. Тяга была доброй. Трубу явно регулярно чистили.
Антон постоял, поскреб в затылке, соображая, чем бы еще заняться в ожидании хозяина, но так ничего толкового и не придумал, начал бесцельно склоняться из угла в угол. Внимание его привлекли аптекарские весы с черными эбонитовыми чашечками, стоящие на подвесной полке. Он подошел, взял вещицу в руки, завертел так и эдак.
«Зачем ему такая точность? Что он вообще тут, в этой глухомани взвешивает?»
Не успел Антон допетрить, как дверь в комнату распахнулась, и на пороге возник чухонец с охапкой дров. Он бросил быстрый, острый взгляд на весы, зажатые в руках чужака, и тут же отвернулся. Но Антон все-таки успел заметить, как напряглась, насупилась при этом его физиономия, обычно просто каменная.
Лембит сгрузил дрова возле печки, не оборачиваясь, выдал указание садиться за стол и загремел кастрюлями. Антон смутился так, будто был пойман на воровстве, незамедлительно поставил весы на место и отошел в сторону.
После завтрака, прошедшего, естественно, в лучших традициях древнего домостроя, то бишь в полном нерушимом безмолвии, Лембит принес из сеней вытертый, выцветший на солнце солдатский вещмешок. Он бросил туда пару банок каких-то консервов без этикеток, ополовиненный кулек с самодельными сухарями. После недолгих колебаний хозяин дома добавил к весомой пайке, выделенной захожему чужаку его щедрой рукой, еще кусочек прошлогоднего сала, уже пожелтевшего, густо присыпанного крупной солью. Чухонец крепко перетянул мешок скрученными лямками и снисходительно бросил его на стол.
— Спасибо, — вымучил Антон.
На большее его не хватило. Он боялся сорваться, нахамить, еще сильнее обострить и так уже достаточно непростые взаимоотношения с негостеприимным хозяином.
— Так что? Пойдешь на бате? Оморочку не дам. Ты на ней все равно не усидишь. Для этого нужна сноровка.
— И не надо. Пешком пойду. Так надежней, чем по заломам кувыркаться. Сколько тут километров до ближайшего поселка?
— А он всего один, поселок-то. В самом устье. Там, где Сукпай в Хор впадает. До моста сто сорок. Около того. Иди прямо. Никуда не сворачивай. До Тагэму нет притоков, — выдал на-гора Лембит, замолчал и полез из-за стола, этим самым подводя итог разговора.
— Ладно. Понял, — с нескрываемой ехидцей отрапортовал Антон, подождав немного и убедившись в том, что подробный инструктаж на этом и закончен.
Напоследок он все же не сдержался и надерзил:
— Премного благодарен. Наше вам с кисточкой.
Узкая извилистая тропка, похожая на глубокий укатанный желоб, тянулась от дома через темную хвойно-лиственную урему . Антон семенил следом за хозяином, таким же неторопливым, как утомленный слон, то и дело сдерживая шаг, стараясь не наступить ему на пятки. Это его дико раздражало, но он благоразумно помалкивал, бросая косые взгляды на ружье, висящее у чухонца на плече.
«Кто его знает, лешака? Еще сорвется да замочит сгоряча? Лучше, от греха подальше, его лишний раз не напрягать. Да и на том спасибо, что проводить вызвался».
Сукпай оказался типичной горной речкой. Во время таежных скитаний по отрогам Сихотэ-Алиня Антон видел десятки таких же. Крутые обрывистые скалистые берега, заросшие до самой кромки непролазными лесными дебрями. Стремительный водный поток, ревущий на все лады, сметающий все на своем пути.
«Интересно, как далеко бы я тут в одиночку угреб? — подумал Антон, на секунду представив себе, что он согласился на дружеское предложение Лембита и с бешеной скоростью несется вниз по течению на неповоротливой и неуправляемой долбленке. — Не дальше, чем до первого залома! А там носом в воронку и капец! Все, приехали! — От этой картинки, нарисованной распаленным воображением, его передернуло так, как будто он добрый глоток касторки заглотнул. — Нет уж! Лучше пешедралом. Так привычнее».
Выйдя на берег, Лембит остановился, всем своим видом показывая, что дальше не пойдет. Пришло время расставаться.
— Ну, бывай. — Антон весело оскалился на него. — Всего тебе, так сказать. Не поминай лихом.
— Не помяну. — Чухонец сощурился. — Шагай уже.
— Лады, — сказал Антон, подхватил сирнапу, поправил сползшую с плеча лямку полупустого сидора, повернулся и сошел с тропы.
Он ощущал между лопатками неприязненный взгляд угрюмого хозяина заимки. Отойдя на полста метров, Антон неожиданно подвернул ногу на скользком булыжнике, потерял копье и кубарем полетел под гору.
Его тащило вниз через заросли с громким треском, поэтому звука первого выстрела он толком не расслышал. Только когда жахнуло вторично и крупной картечью сыпануло по кустам совсем рядом, он понял, осознал, что торчит у чухонца на прицеле. Антон уцепился за тонкий дубок, затормозил падение, подскочил, обрел равновесие, низко пригнулся и очертя голову рванулся в тайгу.
Первое время он несся наобум, не разбирая пути. Потом сообразил, что, потеряв из вида Сукпай, лишится единственной надежной привязки к местности, и начал забирать поближе к берегу. Он выскочил к ясно видимому просвету в лесных дебрях и припустил что есть мочи вдоль речной поймы.
Антон бежал, пластался по лесу до тех пор, пока не зарябило в глазах. Грудь сдавило, словно стянуло железным обручем. Он постоял, сложившись пополам, упираясь руками в дрожащие коленки, выровнял дыхание и, не разгибаясь, прислушался. Через минуту от сердца у него отлегло. Похоже было, что оторвался.
«Хорошо, что у него собаки нет. Без нее ему меня в тайге никогда не отыскать. Я ведь тоже не пацан желторотый. Небось не пальцем деланный».
Дальше Антон пошел спокойным размеренным шагом, обходя препятствия, стараясь поменьше шуметь и держа ушки на макушке. Пробираясь через заросли, он прикрывался локтем. В кровь исхлестанное, иссеченное ветками лицо и так уже горело как обваренное крутым кипятком.
«Почему он вдруг на меня окрысился? Обиделся на треп, что ли? Но не такой же он законченный дурак, чтобы из-за пустяка за ружье хвататься? Я ему должен был чем-то просто поперек горла стать… Стоп, а ведь чухонцу явно не понравилось, что я эти весы его аптечные в руки взял. Золотишко, наверно, тихариком полощет да на них и взвешивает. Вот и решил убрать меня, как потенциально опасного свидетеля. А вдруг я на его заначку покушусь или стукну куда следует?»