Книга: Проказы разума
Назад: Глава 7 Шизик
Дальше: Глава 9 Дома

Глава 8
Ночное происшествие

Как обычно, вечерком, примерно часиков в девять, я решил пойти принять душ. Прихватив полотенце, вышел в «предбанник» и взялся было за ручку двери в санузел, но не открыл. За дверью слышался шум воды, кто-то мылся. Странно – Александр Посылаев и Дмитрий Миклухо на своих местах. Я оглянулся на дверь в соседний бокс. Исмаил тоже лежал на своей кровати, на место умершего Петра Горелова еще никого не успели подселить. «Интересно, кто же моется в санузле нашей палаты?» – подумал я изумленно. Ладно, подождем. Я отпустил ручку двери, вышел из «предбанника» в коридор, решив прогуляться. Гиподинамия давала о себе знать, последние несколько дней я провел почти без движений, лежа на кровати, в связи с чем мышцы деревенели, кровь застаивалась, мне необходимо было размяться. Я отправился по коридору в противоположную сторону – в женское отделение. Дошел до реанимационного зала, того самого, где провел самые тяжелые сутки в своей жизни. От нахлынувших воспоминаний на душе стало тоскливо, я непроизвольно передернул плечами, а затем тряхнул головой уже намеренно, как трясут, когда хотят избавиться от наваждения.
Развернувшись, двинулся в обратную сторону. Шел, рассматривая наглядную агитацию о вреде курения, о мерах по предупреждению инсульта, рекламные щиты, на которых реабилитационные центры для перенесших инсульт предлагали свою помощь. Коридор был пустынным, да и вообще стояла тишина, как будто все отделение вымерло, что неудивительно, здесь лежали большей частью парализованные или в стадии выздоровления инсультники, которые большую часть времени проводят в палатах на кроватях. В повседневной жизни мы редко встречаемся с больными, перенесшими инсульт, потому и не замечаем этих людей, а если и замечаем, то уже с болезнью в стадии ремиссии. Сюда же и именно в неврологическое отделение больницы стекаются пораженные этим недугом люди если не со всей Москвы, то с какой-то ее части, и потому кажется, они здесь сплошь и рядом и что инсультников в мире великое множество. Да, печально. Действительно, поскорее бы вырваться отсюда, как говорит Александр Посылаев, на волю!
Я вошел в отведенное для посещения родственников больных ответвление коридора, где стояли диваны и висели книжные полки с книгами, взял пару книг, полистал, поставил на место. Поднялся по двум ступенькам к технической двери, ведущей на крышу вестибюля, расположенного на первом этаже и между двумя крыльями здания. Сквозь стекло двери и рядом с нею расположенное окно были видны два окна ординаторской, чуть дальше – бордюр, ограждающий крышу, за ним кроны деревьев, еще дальше огни домов города. Я постоял несколько минут, потом взглянул на часы. Прошло минут пятнадцать с тех пор, как я начал совершать свой вечерний моцион. Я посчитал, что этого времени достаточно для того, чтобы человек, находившийся в санузле нашей палаты, принял душ, и двинулся в обратном направлении.
Дежурной медсестры на посту не было – видимо, она, как и прошлой ночью, гоняет чаи с нянечкой. Я вошел в «предбанник» нашей палаты и шагнул к двери к санузлу в полной уверенности, что он пуст, но каково же было мое удивление, когда я услышал шум продолжавшей литься в санузле воды. «Что там, слона, что ли, купают? – возмутился я. – Или, может быть, в душе за то время, пока я гулял, сменился человек, или, может быть, кто-то просто забыл закрыть воду? Проверим».
Я потянул за ручку двери, и она открылась – в неврологическом отделении полно больных людей, которые, закрывшись в санузле, запросто могут потерять сознание, поэтому нигде на дверях шпингалетов не было. В санузле горел свет, за шторкой, закрывающей душевое отделение, лилась вода.
– Есть здесь кто-нибудь? – спросил я негромко.
Ответом мне была тишина.
– Э-э, эй! – снова позвал я. – С вами все в порядке?
И снова мне никто не ответил. Но, несомненно, в душе кто-то был, потому что на сушилке, расположенной рядом с унитазом, весели треники и футболка. Сунув полотенце с мыльницей под мышку, я вошел в санузел, прикрыл за собою дверь. Шагнув к душу, отодвинул шторку, заглянул за нее и обомлел. В душе находился Виктор. Абсолютно голый, он сидел, скрючившись, в квадратном поддоне, прислонившись спиною к отделанной кафелем стене и свесив голову набок. По всей видимости, затылок у него был разбит, потому что кафель за его головою был испачкан густой вязкой кровью, которая стекала по стене в поддон, а затем смывалась хлещущей из душа на ноги Виктора водой. Скрюченная поза, открытые глаза, безвольно отвисшая челюсть, а главное, наличие крови – все говорило о том, что Виктор мертв. Однако я на всякий случай сильнее открыл штору, наклонился и пощупал на шее Виктора пульс. Он отсутствовал.
Первым моим порывом было отправиться к медсестре и сообщить о смерти Виктора, и я уж было разогнулся, чтобы выйти, но передумал. Уж очень подозрительным будет выглядеть, что все трупы нахожу именно я. Обвинят еще в том, что я помогаю больным отправиться в мир иной, и припаяют срок. Нет, раз уж Виктору нельзя ничем помочь, пусть его найдет кто-нибудь другой.
Я закрыл шторку, вышел из санузла и осторожно прикрыл за собою дверь. Затем вошел в свой бокс. Миклухо и Посылаев лежали на своих кроватях.
– Ну, что? – спросил меня Дмитрий. – Ся-мыл-по?
– Помылся, – соврал я.
– С легким паром! – пожелал мне Александр Посылаев.
– Спасибо, – буркнул я, разделся и лег в кровать.
…Труп Протасова Виктора обнаружил примерно час спустя Дмитрий Миклухо. Он отправился в туалет, но, услышав, что шумит вода, так же, как и я, пошел погулять по коридору, потом вновь приблизился к туалету, но шум воды не прекращался, он снова вернулся в палату, полежал на кровати, а когда в очередной раз приблизился к двери и услышал шум воды, не выдержал и так же, как и я, вошел в санузел.
– А-а-а-а! – раздался оттуда его крик.
Я лежал лицом к стенке, притворившись спящим.
Миклуха выскочил из санузла, влетел в наш бокс и вскричал:
– Там! Там! Тор-вик вый-мерт!
– Что ты лопочешь? – возмутился Александр Посылаев.
– Тр-руп там! – довольно четко проговорил Дмитрий.
– В этой чертовой больнице как на кладбище, – проворчал Посылаев. – Одни мертвяки кругом. Когда это кончится!.. Игорь, Игорь! – позвал он меня.
Я повернулся и, сделав вид, будто только что проснулся, сонным голосом спросил:
– Ну, что там такое?
– Димка говорит, мертвяк там в душе.
– Кто? – спросил я и перевел взгляд на Миклуху.
Тот, тараща глаза, выговорил:
– Ви… Ви… Виктор!
Я махнул рукой.
– Вызывай медсестру!
Дмитрий сходил за дежурной медсестрой и нянечкой, они пришли, охали, ахали, потом вызвали дежурного врача, в общем, поднялась суматоха. Я ни во что не вмешивался, держался обособленно, собственно говоря, нас, больных, в санузел и не допускали и не обращались к нам.
Часа через три труп увезли, шумиха улеглась, стали укладываться спать и мы. Миклухо вырубил свет, каждый лег на свою кровать, Посылаев, накачанный феназепамом, тут же захрапел. Миклухо засопел, а я, отвернувшись к стене, принялся размышлять. Что же происходит в неврологическом отделении 1020-й городской клинической больницы города Москвы? Убийства, несчастные случаи, а иной раз пациенты умирают естественной смертью? На первый взгляд никого из известных мне четырех умерших в последнее время людей не убивали. Вполне может быть, Горелов скончался в своей кровати, скажем, от сердечной недостаточности или повторного инсульта, что можно отнести к естественной смерти. Мог умереть своей смертью по той же причине, что и Горелов, Леонид Шутов. Инфаркт, инсульт – от этой напасти никто не застрахован из здоровых-то людей, а уж из попавших сюда больных тем более. А вот Георгий Сухарев мог погибнуть в результате несчастного случая. Вполне возможно, он включил электробритву, опираясь на радиатор центрального отопления, замкнулась цепочка фаза-ноль, и он получил мощный разряд электрического тока, в результате которого отправился на тот свет. А что, запросто подобное могло произойти. Помню, как я сверлил перфоратором отверстия у себя дома в стене, держа инструмент в одной руке, а второй случайно схватился за стояк отопительной системы, как меня так долбануло током, что волосы на голове зашевелились и глаза чуть из орбит не выскочили. И Виктор Протасов мог умереть от несчастного случая. Как всегда, по ошибке зарулил «механический человек» не в свою палату, вошел в чужой санузел, влез под душ, а поскольку он вообще после инсульта заторможенный, неловко повернулся, упал, ударился затылком о стену и умер в результате черепно-мозговой травмы. Это с одной стороны, а если посмотреть с другой, то их могли убить. Скажем, Леониду Шутову запросто могли подмешать в препарат для капельницы какой-либо сильнодействующий яд, отчего он и умер на моих глазах. Могли убить и Георгия Сухарева, скажем, вколов ему опять-таки какой-нибудь яд. Связанного, беспомощного Петра Горелова убить было проще простого, достаточно было положить на его лицо подушку, подержать какое-то время, чтобы тот задохнулся. Ну, и Виктора Протасова могли убить, пока он мылся под душем. Дверь не запирается, кто-то мог проскользнуть в санузел, схватить Виктора за шею и со всего размаха приложить его головой о стену, выложенную кафелем. Так что во всех четырех случаях имеют место быть как убийства, так и несчастные случаи и естественная смерть больных. Вот если бы выявить между этими смертями какую-либо закономерность или, иными словами, мотив преступления, то тогда можно было бы говорить о том, что это убийства.
Но что же объединяет эти смерти или, вернее, умерших людей? Инсульт? Но здесь все отделение инсультников. И если это убийство и следовать логике преступника, то убить он должен в ближайшее время их всех. Но тогда получается, что убийца психопат и его поступки не подчиняются никакой логике. Нет, все же следует исходить из того, что если действует убийца, то у него есть какой-то мотив, и мне нужно попытаться его выяснить, а чтобы это выяснить, необходимо что-то предпринять.
Я полежал еще немного, прислушиваясь к звукам больницы. Было двенадцать часов, для неврологического отделения 1020-й городской клинической больницы глубокая ночь. В коридоре стояла мертвая тишина, из приемной реанимации, находившейся прямо под нами, раздавались крики, заунывно кричала какая-то женщина, просила помочь ей, видать, совсем худо больной. Мерно похрапывал Александр Посылаев, мирно сопел Дмитрий Миклухо, так что ничто не может помешать мне совершить задуманное. Я поднялся с кровати и вышел из палаты.
Тишина и покой, даже дежурной медсестры на посту не видно. Впрочем, ей не обязательно здесь находиться, она может быть и в комнате медсестры, потому что рядом с каждой кроватью больного имеется кнопка вызова медсестры и при нажатии на нее срабатывает сигнализация, слышимая на все отделение, а в коридоре возле палаты, куда вызывают, загорается лампочка. Так что медсестра, находясь в любой точке отделения, при вызове к больному услышит сигнал и увидит, в какую палату ей необходимо отправиться.
Я прошел по пустынному коридору к ординаторской, открыл дверь в «предбанник», затем повернул ручку и толкнул дверь в ординаторскую. Если кто-то в ней будет находиться, я заранее приготовил фразу для того, чтобы оправдать свое вторжение. Сказал бы доктору, что неважно себя чувствую, попросил бы померить мне давление. Но дверь была заперта. Я вышел из «предбанника», прошел по коридору и свернул в закуток, приспособленный для посещения родственниками больных. Подошел к технической двери, рассчитывая открыть ее, но меня ждало разочарование. Ручки на этой двери не было. Вместо нее имелось отверстие, в которое виднелось квадратное гнездо для дверной ручки. Не было ручек и на окне, расположенном рядом с дверью.
Я вышел из закутка, прошелся по этажу и ни на одной двери, выходящей на балкон, не обнаружил ручек. Не было их и на окнах. По всей вероятности, все ручки в нашем отделении были убраны для того, чтобы неадекватные больные нашего отделения не вышли на балкон и не открывали самостоятельно окна и не вывалились на улицу. Что ж, судя по контингенту неврологического отделения, такое вполне могло случиться. Однако мне от этого было не легче – открыть ведущую на крышу вестибюля дверь требовалось позарез. Я вышел на лестничную площадку – и здесь ручки отсутствовали. Поднялся на этаж выше, где располагалось терапевтическое отделение. Здесь контингент, по-видимому, был адекватный, надежный, контролирующий свои действия, а потому ручки имелись. Но вот чтобы выкрутить два винта, прикрепляющих ручку к раме, инструмента у меня не было, но в палате имелся перочинный нож, который мне принесла по моей просьбе Настя. Я сходил в свой бокс, прихватил из тумбочки перочинный нож и вернулся к интересующему меня окну. С помощью имевшейся на перочинном ноже отвертки я выкрутил два винта, удерживающие ручку в раме, и вытащил ее. В руках у меня оказался своего рода универсальный ключ от всех дверей на балконы и крышу и окон нашего отделения.
Я спустился на этаж ниже, зашел в закуток и, поднявшись на две ступеньки, вставил в отверстие двери ручку и повернул ее. Дверью пользовались редко, но тем не менее она, хоть и неохотно, мне поддалась. Я шагнул за нее. Дверь была балконной, а следовательно, по проекту ручки должны были находиться с двух сторон от нее, а потому отверстие было сквозным. Я сунул в него с обратной стороны двери ручку, потянул дверь на себя и снова закрыл ее на повернувшийся язычок.
Сыро, по-осеннему ветрено, и я поежился, пожалев о том, что не прихватил из палаты олимпийку, – в маечке холодновато.
Я прошел по крыше с кое-где пробивающимся на ней мхом к окну ординаторской. За ним было темно, что лишний раз подтверждало, что в комнате никого нет. Наверняка если дежурный врач из нашего отделения, то он находится в специальной комнате дежурного врача. Я толкнул окно, оно оказалось запертым. Перешел к другому окну, толкнул его – то же самое. Но это меня не остановило. Так что действовать можно спокойно. На оконных рамах не предусмотрены ручки со стороны улицы, а потому сквозных отверстий, как на двери в местах, где установлены ручки, в рамах не имелось. Я достал из кармана складной нож, выкинул лезвие и, прикинув, в каком приблизительно месте находится отверстие ручки, стал ковырять раму. Хоть ремонт в отделении сделали, оконные рамы в нем не меняли, они оставались старого образца, то есть не пластиковые, а деревянные, дерево уже порядком прогнило, и мне не составило большого труда проковырять отверстие именно в том месте, где находилось гнездо для дверной ручки.
Я вставил свой «универсальный ключ» в отверстие, повернул – оконная защелка послушно опустилась вниз. К счастью, на верхнюю защелку окно не было заперто, рама открылась, и я скользнул в ординаторскую. Плотно прикрыв за собою окно, постоял некоторое время, прислушиваясь и дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте. Вокруг было тихо, кажется, моего проникновения в ординаторскую никто не заметил.
Когда глаза привыкли к темноте и предметы, находившиеся в комнате, стали более-менее видны, я осторожно, чтобы не сбить стул и не уронить что-нибудь со стола, прошел между столов к стене, нащупал на ней выключатель и включил свет. В ординаторской, как я уже говорил, стояло несколько письменных столов, но я знал, какой именно принадлежит Фролову, приблизился к нему и сел на стул. На столе был рабочий беспорядок, стояли стопки бумаг, заключений, исследований, историй болезни. Они-то, собственно говоря, меня и интересовали. Не все, конечно, а только тех, кто умер. Я отыскал истории болезней Петра Горелова, Виктора Протасова, Георгия Сухарева и Леонида Шутова, достал из кармана телефон, активировал на нем фотоаппарат и последовательно, страницу за страницей, перефотографировал все страницы из истории болезней умерших пациентов. Работа была объемной, но делать все равно нечего, да и торопиться некуда, впереди целая ночь, так что временем я располагал и справился с поставленной задачей за двадцать минут.
Положив на место истории болезней, я выключил в ординаторской свет и приблизился к окну. А когда вылез на крышу… на меня напал неизвестный. От верной гибели меня спасло только чудо, а возможно, шестое чувство, ибо я, занимаясь, по сути, противозаконными действиями – влез в ординаторскую и рылся в вещах доктора Фролова, – был наэлектризован, готов к любым неожиданностям и сумел среагировать. В общем, когда я ступил на крышу, ко мне метнулась тень с ножом в руке. Кто это был, я разглядеть не мог, потому что неизвестный предварительно выключил в коридоре дежурное освещение и на крыше была абсолютная тьма, я видел лишь силуэт и блеснувшую неизвестно каким светом отраженную сталь клинка.
Я вовремя успел отскочить в сторону, рука пронзила воздух, но человек тут же отпрыгнул назад и вновь выбросил в мою сторону руку. В свое время я занимался различными единоборствами, в том числе и рукопашным боем, а потому знал, как отразить атаку человека, вооруженного ножом. Довольно удачно мне удалось перехватить руку с холодным оружием и подсунуть под локоть вторую руку так, что нож выпал к моим ногам. Крякнув, человек присел. Однако он тоже оказался не прост, искушен в драке, а потому довольно сильно ударил коленкой в мое бедро. Попал, очевидно, туда, куда и метил, потому что мышцы на ноге сразу заклинило, я испытал страшную боль и выпустил руку нападавшего. Сам, в свою очередь, согнулся, и тут в лицо мне последовал мощный удар головою противника. Я на несколько мгновений потерял ориентацию в пространстве, а этих секунд противнику, сообразившему, что со мной так просто в открытом бою не справиться, хватило, чтобы что есть силы рвануть к открытой технической двери с крыши в темный коридор и исчезнуть в нем. Еще пара мгновений мне потребовалась для того, чтобы окончательно прийти в себя, и я рванул следом за скрывшимся человеком. Но, разумеется, когда я выскочил в коридор, он был пуст. Я добежал до поста медсестры – и здесь никого. Время упущено, вряд ли теперь я сумею отыскать недавнего моего противника в поединке на крыше.
Тем не менее я вошел в нашу палату, достал из кармана мобильный телефон и активировал на нем фонарик. Осветил Дмитрия, тот лежал, мерно дыша, уткнувшись лицом в стенку. Направил луч фонаря на Посылаева, тот похрапывал. На всякий случай заглянул в бокс к Исмаилу, тот лежал с умиротворенным лицом, закрыв глаза. Я вышел в коридор, заглянул в комнату прокурора и полицейского, те лежали на своих местах, к ним вместо Посылаева добавился еще один больной, потом я сунул голову в бокс находившегося в коме Сергея Васнецова. Он тоже лежал на своем месте, все так же подключенный к аппарату искусственного дыхания. Ходить дальше по палатам и разыскивать напавшего на меня на крыше человека было бесполезно. Наверняка он не прячется где-нибудь под кроватью, это не посторонний, а кто-то из больных. Он, скорее всего, уже лежит на своем месте, успев за то время, пока я искал его, раздеться до трусов и лечь в кровать. Но как бы там ни было, человек, напавший на меня на крыше, выдал себя с головой. Теперь можно было уже не сомневаться в том, что Георгий Сухарев, Виктор Протасов, Леонид Шутов и Петр Горелов умерли не своей смертью и не от несчастного случая, а от руки убийцы. Он убил их, а теперь решил убрать и меня, потому что я стал подбираться к разгадке тайны, которая, видимо, кроется в сфотографированных мною листах истории болезни. Что ж, я на верном пути и надеюсь вскоре вычислить орудующего в неврологическом отделении больницы убийцу.
Я вышел из палаты, включил в коридоре свет, вновь вернулся на крышу и своим «универсальным ключом» закрыл окно. Затем подобрал нож, это была финка и на ней могли остаться отпечатки пальцев убийцы. Так что взял я ее за лезвие и двинулся прочь с крыши. По всей вероятности, у преступника был точно такой же «универсальный ключ», как и у меня, и он, охотясь за мной, открыл им дверь на балкон.
Я закрыл дверь, затем сел в закутке на диван и достал мобильный телефон. Просматривать на сотовом телефоне фотографии историй болезни, тем более читать их, было неудобно, требовался компьютер, которого у меня, к сожалению, в больнице не было. Но выход из положения всегда найдется. Я вошел в телефонную книжку мобильника, нашел номер телефона Насти и нажал на клавишу вызова.
– Привет, дорогой! – откликнулся некоторое время спустя на том конце беспроводной телефонной линии мелодичный голосок.
– Здравствуй, дорогая, – промурлыкал я. – Как ты себя чувствуешь?
Настя тотчас поняла, что мой вопрос – намек на то, что она с момента посещения меня в больнице ни разу мне не звонила, не интересовалась здоровьем.
– Ну, ладно, ладно, извини, – оправдываясь, проговорила она. – Виновата, что не позвонила, но столько работы в институте в последние дни, что просто нет времени звякнуть.
Девушка работает в проектном институте проектировщицей, и у нее действительно очень много работы, но, по правде говоря, могла бы звякнуть, спросить, как себя чувствует ее бойфренд.
– У тебя есть шанс искупить свою вину, – заявил я в телефон тоном обольстителя.
– Правда? – подыгрывая мне, ответила Настя голосом девушки, которая не прочь, чтобы ее соблазнили. – Это каким же образом?
– Немедленно приехать ко мне! – изрек я чувственно.
У девушки своя машина, поэтому, несмотря на поздний час, приехать ей ничего не стоит. На сей раз Настя вышла из образа игривой девицы.
– Кхм. Ты назначаешь мне свидание в больнице? – проговорила она с деланым изумлением, ей явно не хотелось тащиться среди ночи ко мне в больницу.
– Да нет, – отмахнулся я, напрочь игнорируя нежелание девушки встречаться со мной. – Я бы хотел, чтобы ты подъехала к больнице, забрала меня и отвезла домой.
– А что, такси нельзя вызвать? – резонно заметила девушка.
Я подумал, что пришло самое время обидеться.
– Настя! – сказал я ставшим строгим голосом. – На улице осень, люди в куртках ходят, а я в тапочках и спортивном костюме. Как я в таком виде выйду из больницы?
– Да, незадача, – согласилась девушка. – Время час ночи, наверняка в больнице все входы и выходы закрыты. Как же ты выйдешь?
– Это мои проблемы. Приезжай, Настя, – заканючил я, – забери меня отсюда. Мы поедем ко мне домой, – многообещающе произнес я, – и ты останешься у меня на ночь.
Насте двадцать восемь лет, она живет отдельно от родителей, ибо недавно приобрела с их помощью однокомнатную квартиру в Восточном округе Москвы, и потому отчитываться ей ни перед кем не нужно, так что девушка запросто может уйти, несмотря на поздний час, из дому.
– Правда? – усмехнулась Настя, прекрасно понимая мой намек на интимную близость.
Мы с Настей не так давно встречаемся, разумеется, между нами случается секс, который нам еще не прискучил, а потому заняться им вот так спонтанно в ближайшее время были не прочь, ни я, ни Настя.
Пока девушка на том конце беспроводной линии раздумывала, я нервно барабанил пальцами по коленке. Неужели облом?
– Провокатор ты, Гладышев! – наконец с лукавыми нотками изрекла моя подружка. – Ладно, жди, сейчас подъеду.
– Отлично, – обрадовался я, чувствуя, как от предвкушения встречи с девушкой, надо сказать, любимой, у меня расплывается физиономия. – Как подъедешь, звякни. Я спущусь.
Назад: Глава 7 Шизик
Дальше: Глава 9 Дома