Глава 5

Воскресенье. Рано. Вчера Марина с детьми улетела из Франкфурта в Астану. В четверг она съездила в казахстанское консульство за визами и в субботу утром уехала с детьми в аэропорт на такси. Поэтому сегодня я просыпаюсь совсем один в уголке просторной кровати. Колокола настойчиво напоминают, что пора вставать. Сонно смотрю на себя в зеркала могучего шкафа. Из-под одеяла видна небритая физиономия. Доброе утро, небритая физиономия! Рольставни поднять!

За завтраком с музыкальным радиосопровождением напоминаю себе: «В два у меня поездка к Алоису Кальту на женщине с кошачьим голосом. На Лане». Звучит, конечно, двусмысленно. Но я не виноват. Виноват богатый русский язык. Хочешь точнее выразить смутную мысль, а часто получается пошлость. И почему «завтрак»? Он же сегодня. Значит — «сегодник»!

Заканчиваю скромный «сегодник», изначально состоявший из яичницы с колбасой. Вполне нордично. Теперь от него остались только крошки. С чашкой кофе в руках подхожу к окну. Никаких черных «Мерседесов». По крайней мере, отсюда не видно.

Формирую в уме план до обеда: не забыть провести сеансы связи с отцом, братом и Мариной. Нужно узнать, как она долетела. Что там с Наташей? И какая у них погода? Потом обед — точно по расписанию и без особых выкрутасов — перцы, фаршированные мясным фаршем, и сметана. Марина наворотила для меня целую кастрюлю. Хватит надолго. После обеда у меня Алоис Кальт. Визит к старому маньяку. И зачем он мне нужен? Хороший маньяк — мертвый маньяк. Но это мое субъективное мнение. Вечером, если останется время, прогуляться в Ведьмин лес, поискать место для своей смерти.

Перед отъездом Марина надавала мне множество заданий. В том числе и вывезти мусор «на шрот». Старые электробатарейки, цветочные горшки с отколотыми краями, сломанные рамки для фотографий, облезлые дамские сумочки, прошлогодний школьный ранец Лукаса и тому подобная фигня. Фигню нужно цивильно отвезти на перерабатывающее предприятие. В ресайклингхоф. Но русаки говорят короче и проще: «на шрот». «Шрот» находится на окраине Нашего Городка, поэтому необходимо договориться с Федей или Дженнифер. Но это не срочно. Не пылает и не горит. Время у меня есть — целых три недели.

Еще мне нужно купить в аптеке таблетки. По свежему рецепту от фрау Половинкин. Это совсем несложно — аптека рядом с домом. В Нашем Городке все аптеки называются романтично и красиво: «Ангельская», «Лебединая»… Есть даже «Львиная». Только аптека по соседству почему-то названа по фамилии хозяина «Ратс Апотеке». По-английски «ратс» означает «крысиная». Когда я смотрю на ее витрины, мне всегда чудятся там внутри за прилавком огромные крысы. Серые, в белых халатиках, с кокетливыми шапочками на головах. Очень компетентные и услужливые. Говорящие человеческим языком. С длинными голыми крысиными хвостами. Забавно, не правда ли? Но, брр…

Сижу за компьютером. На кухне пещерно воет Фил Коллинз. Не знаю, кого куда, а меня творчество этого британского певца зовет в спелеологию. Так и представляю себе, как я, наоравшись, подобно Коллинзу, под сводами огромной пещеры погружаюсь, иссякнув, во мрак бездонного подземного озера. Все ниже, ниже, ниже… В спасительное безмолвие.

Между прочим, через месяц очередная годовщина октября. Седьмое ноября. Октябрь в ноябре. Абракадабра, но очень по-русски. Как и старый Новый год. Раньше было: торжественный голос чеканит: «Да здравствует Великая Октябрьская социалистическая революция!» Счастливый советский народ: «Уряяя!!!» Транспаранты, флажки, кумач, воздушные шары… Дома накрытый стол: селедка под шубой, оливье, сервелат, горячие пельмешки, ледяная водочка. А сейчас… Большая Люся чавкает жареное мясо под «Шантре». Эх, люди!

Вижу-вижу! Брат зашел. Моего младшего брата зовут Агафон. Это странное слово я выбрал для него сам — родители попросили придумать имя новорожденному братику. У меня тогда в детском саду был друг Агафон. Мы с ним ходили в одну группу. Крепко дружили и иногда дрались. Я и брата так же назвал, чтобы не заморачиваться. Наверное, погорячился. Ведь действительно, как корабль назовешь, так он и поплывет. Странное имя вызвало к жизни странную судьбу. Брат до сих пор живет с родителями (после смерти мамы — с отцом). В свои сорок семь лет все еще не женат, детей нет. Агафон плохо учился в школе, плохо учился в университете. Вообще везде прилежно, но плохо учился. Теперь он преподаватель этого же «универа», аспирант и в настоящее время плохо пишет диссертацию по экономике. Должен быстро придумать, как спасти мировую экономику от кризиса. Странно, что именно вечный троечник Агафон — последняя надежда человечества.

Я делаю видеозвонок брату. На экране монитора появляется Агафон. Как всегда дома — в майке-алкашке, худой, нечесаный, небритый. А ведь преподаватель вуза! Улыбается. Машет.

— Привет!

— Привет! Как дела? Как паппа мио?

— Все по-старому, — пожимает голыми плечами Агафон. — Папа убежал на прогревание. Ходит сейчас три раза в неделю в какой-то корейский медицинский салон. На бесплатные процедуры. Кореянится с корейцами. Говорит, что после их прогревания чувствует себя лучше. Как ты? Пишешь что-нибудь? Что-нибудь про маньяков?

«И этот туда же! Скоро мне маньяки совсем прохода не дадут!»

— Давай-давай пиши, попугай народ, — подбадривает брат. — Или народ попугай? Как лучше?

— Почему это наш народ попугай? — удивляюсь я. — Лучше ты быстрее говнякай свой «диссер», а я примажусь. Кандидата наук — пополам.

— У нас примазанные не предусмотрены!

— Плохо, — огорчаюсь я. — Тогда это неправильные кандидаты наук.

Агафон смеется и предлагает:

— Придется тебе меня приписывать к своим книгам.

— Мои книги могут не выдержать такой нагрузки. Хотя я тебя такого и опишу в «Моих встречах с ужасным».

— Мои встречи с ужасным?!

— Нет, мои. Книга будет называться «Мои встречи с ужасным. Монстры и другие». Вот ты и будешь в «других».

— А я чем ужасен? — с любопытством спрашивает Агафон.

— Ты будешь ужасным российским преподом, которым и являешься.

— Ну, я еще не такой ужасный, у нас полным-полно тех, кто гораздо хуже, — не соглашается брат.

Я миролюбиво предлагаю:

— Давай побережем нервы читателей, остановимся на тебе.

— Просто ты других не знаешь, — опять смеется Агафон.

— И слава богу!

— Да ты и меня, как препода, не знаешь.

— А зачем мне знать? Я же писатель, а не фотограф. Придумаю что-нибудь…

Следующая на связи Марина. Пасмурная. Глаза заплаканные.

— Как ты, солнышко? Как добрались?

— Долетели нормально. В Астане нас встретил муж Наташи. Она совсем плохая. Боли, вода в легких — не успевают откачивать.

Она начинает всхлипывать, а я вздыхаю. Слов у меня нет. Откуда тут слова…

— Как у вас с погодой?

Марина лишь безнадежно машет рукой. Ясно, с погодой тоже все хреново. В Казахстане уже вечер — разница во времени. Я прощаюсь с расстроенной супругой:

— Держитесь там. Наташе привет.

Моя жизнь идет по сформированному утром плану. Следующий пункт плана — обед. Фаршированный перец не дает преждевременно загнуться от голода. Ем, потом пью кофе. Наелся, теперь можно спокойно жить дальше. После обеда достаю из шкафа — бывшего хранилища фашистского шампанского — одежду: синие джинсы, черную футболку. Переодеваюсь, помогая сам себе. Осталось накинуть сверху осеннюю куртку, и одет вполне по-октябрьски. Лана еще не приехала, а я уже готов. Нетерпеливо поглядываю на свой толстый будильник. Стрелки как нарисованные — даже не шевелятся. Барабаню пальцами по столу. На моем тайном языке это означает: «???»

Для сравнения перевожу взгляд с будильника на продвинутые часы, висящие на стене в зале. Там стрелки вытеснены цифрами. Оцифрованное время. Правда, у меня закрадывается подозрение, что цифры меняются, а время стоит на месте. Говорят, сейчас можно все оцифровать: знания, любовь, душу. А вот интересно, можно ли оцифровать «пофиг»?

Все эти дурацкие мысли, конечно, игра мозгов на балалайке. От скуки, в ожидании Ланы. Сходить в комнату смеха, что ли? Вроде созрел.

Когда я выхожу из туалета, мой мобильник нервно бьется спиной о стол. В трубке знакомое протяжное мяуканье:

— Я здесь. Выходите.

Выхожу.

Возле церкви стоит темно-серый кроссовер «Ниссан Кашкай». Стекло водительской дверцы приспущено, и там белеет женское лицо. Легко машу рукой, давая понять лицу, что я — это я. Обхожу машину и сажусь рядом с водителем.

Лана дружелюбно смотрит. Ждет каких-то моих слов. Она — высокая, насколько я могу судить сидя, стройная брюнетка. Не Дюймовочка. Ничего общего с Эрнестасом. Никакой прибалтийской бесцветности. Совсем наоборот! Тонкий аромат парфюма. Пухлые улыбчивые губы. Прямой аккуратный нос. Густые волосы средней длины, уложенные в изящную прическу. На пальцах несколько массивных витых перстней. Глаза… Глаза? Не глаза, а прямо Фестский диск какой-то! Два диска. Прочитать в этих загадочных озерах ничего нельзя. Они постоянно меняют свой цвет и выражение. Как картинки в детском калейдоскопе. То так, то этак, то вот так. В зависимости от солнечного освещения, наклона земной оси и настроения хозяйки озер. С такими глазами только в карты на деньги играть. Причем на большие деньги.

— Халлёхен!

Опять этот низкий чувственный голос! Леди-кошка. Испорченная, похотливая, развратная. Но одновременно изысканная, независимая, влекущая.

Не дождавшись от меня адекватной реакции, Лана с легким любопытством спрашивает:

— Вас как-то зовут? Эрнестас назвал мне только фамилию.

Отвечаю не своим, каким-то заскорузлым голосом:

— Зовите меня просто Вадим. — Спасительные колокола выводят меня из ступора, поэтому я добавляю более уверенно: — Едем?

— Едем, просто Вадим! — мягко смеется Лана, и «Кашкай» резко срывается с места. Стремительно попетляв в слаломе каменных улочек Нашего Городка, мы пулей вылетаем на автобан. Лана уверенно ведет свой дерзкий аппарат. Холеные руки свободно лежат на кожаном рулевом колесе. На полных губах играет самоуверенная улыбка.

За бортом начинается негаданный дождь. Вот и верь после этого метеопрогнозам! На выходные обещали без осадков. Лана включает щетки. Щетки-работяги начинают со стуком елозить по ветровому стеклу. В пику им дождь усиливается. Справа и слева тянутся небольшие поля. Между вспаханными участками дыбятся островки деревьев. Вдалеке от дороги сквозь пелену дождя просматриваются добротные крестьянские усадьбы. Широкие надежные дома с крутыми крышами. Весь окрест блестит от влаги. Скользкий мокрый мир.

Привыкнув к скорости, замечаю, что Лана обгоняет всех так, как будто это не автомобили, а гужевые повозки. Вот, казалось бы, только появились впереди рубиновые стоп-сигналы какого-то автомобиля, как наш «Кашкай» уже проносится мимо него, поливая фонтаном мелких капель. Раз-два-три! Грязно надругались и потеряли неспешный автомобиль где-то сзади. Три секунды, и он уже невидим за кисейным занавесом ливня.

— А вы лихо водите машину, — пробую я предавший меня недавно голос. Теперь он звучит устойчивее.

— Просто люблю рулить, — коротко улыбается мне Лана.

Эту фразу понять можно по-разному.

— Вот прицепился! — вдруг недовольно цедит мой водитель.

— Кто?

— «Мерседес». Мощная машинка. От самого города не могу от него оторваться.

Я даже не оборачиваюсь — и так знаю, что это черный «Мерседес» с наклейкой.

— Этот попутчик нам совсем не нужен, — говорю только на всякий случай: — Сможете его потерять?

«Кашкай» ощутимо прибавляет в скорости. Теперь это низко летящий маленький самолетик, стремительно рассекающий темное сырое пространство. Непонятный «Мерседес» напрасно пытается удержать прежнюю дистанцию между нами. Вскоре свет его фар тает далеко позади. Аминь.

— Какая интересная, однако, у вас жизнь, Вадим. Гонки по автобанам, преследования…

— Иронизируете?

— Ну, почему же? Констатирую факт.

Дальше я загадочно отмалчиваюсь. Лана время от времени насмешливо поглядывает на меня, но больше вопросов не задает. Тем более что ответов у меня нет. Дождь наконец-то заканчивается. Тучи неохотно расползаются в стороны. Светлеет. Между тем мы, следуя подсказкам навигатора, покидаем автобан и сворачиваем на узкую местную дорогу. Проехав несколько километров, оказываемся на еще более узкой и местной. Дорогу обступают густые хвойные леса. Места здесь глухие, малонаселенные. Скоро, видимо, появится нужная мне деревня. Логово «Баварского монстра».

Так и есть. Дорога внезапно превращается в улицу. Справа и слева чернеют столетние дома. Глазам своим не верю! Мы проезжаем мимо настоящей водяной мельницы. Огромный трухлявый сарай нахохлился над ручьем. Деревянное колесо медленно-медленно вращается. Скрипит. Так оно скрипит тут, пожалуй, уже несколько сот лет. Прямо средневековье какое-то!

Дорога и навигатор выводят «Кашкай» на маленькую деревенскую площадь. Ратуша, церковь, общинный дом. Теперь нам налево. Вот и указанный в электронном письме адрес. Двухэтажное здание, обнесенное каменным забором с острой чугунной решеткой поверху. Здание осторожно прячется в какой-то легкой дымке, оставшейся от прошедшего ливня. Как уродливое лицо злобной ведьмы под вуалью. Но никаких детских черепов, украшающих забор вокруг жуткого жилища людоеда, как можно было бы вообразить, нет. Черепов нет, а вот неизменный черный «Мерседес» есть. Весь перемазанный грязью, но узнать можно. Мирно стоит недалеко от входа. Никого не трогает. Терпеливо поджидает нас. Все-таки каким-то образом на финиш он пришел первым. Значит, знал, куда мы едем, где находится этот финиш. Я о приглашении Кальта никому, кроме Марины и Ланы, не говорил. Мистика какая-то!

Лана останавливает кроссовер у калитки. В эту же минуту «Мерседес» трогается с места и исчезает за ближайшим поворотом. Никакого желания общаться со мной у водителя «мерса» не наблюдается. А может, просто боится, что, настигнув, его начнут «бить по щам»? Зачем тогда он за мной так упорно следит? Волнующе и непонятно.

Я прошу Лану подождать меня в машине. Женщина-кошка согласно кивает, достает из бардачка какую-то пеструю книжонку, цепляет на нос очки в тонкой металлической оправе и погружается в чтение. Криминальное чтиво? Лана в очередной раз меня удивляет. Весьма неожиданная дама. Мне ничего другого не остается, как, стряхнув с себя ее очарование, покинуть нагретый салон «Кашкая».

На улице меня ждет холодный ветер, сырость и запах мокрой зелени. Откуда-то слышно глухое бряканье коровьих колокольчиков. Ну и деревня! Одна водяная мельница чего стоит! Прямо рушишься в прошлое. Подхожу к калитке и нажимаю кнопку звонка. Где-то далеко в доме слышна пронзительная трель. Жду, немного волнуясь. Чуть-чуть потряхивает. А вы как думали? Меня не каждый день приглашает на рандеву серийный убийца. Тридцать трупов! Хотя очень может быть, что мой Кальт — совсем нестрашный «Баварский монстр», а деревенский библиотекарь. Вполне достойный человек. Только вот черный «Мерседес» совсем не вписывается в версию с библиотекарем. Ладно, сейчас узнаю, кто есть ху!

Калитка раздраженно жужжит: «Ну, чего стоишь? Заходи, коли пришел!» Ясно, открывается прямо из дома. Толкнув мокрое дерево, я захожу во двор. Сквозь цветочную лужайку дорожка из плиток ведет к высокому крыльцу. На крыльце стоит мужчина. Смотрит на меня. Ждет.

— Герр Росс? Сервус!

— Сервус! Алоис Кальт?

Мужчина не спорит. Обходимся без рукопожатия. Хозяин провожает меня в кабинет. Устраиваемся в креслах возле многозначительного письменного стола. Осматриваюсь. Стол завален книгами, бумагами, письменными принадлежностями. В книжном шкафу вижу томики: Мураками, «Робинзон Крузо», Библия, Бэда Достопочтенный, Нострадамус. Понятно, читает козел все, что попало. Открытый ноутбук заявляет сомневающимся, что хозяин кабинета идет в ногу со временем.

Итак, Алоис Кальт. Я узнал его, несмотря на возрастные изменения. В Интернете были фото, правда, многолетней давности. Нет, не библиотекарь. Точно. Передо мной Алоис Кальт — серийный убийца и маньяк. Осужден на пожизненное заключение. В старомодных очках. Огромного роста, с толстым животом. Больше похож на сказочного тролля. А вот лицо не запоминается. Совсем. Шрек, не Шрек? Огромная безликая туша. Вы помните лицо бегемота в зоопарке? Я нет, только его брюхо.

— Вы пунктуальны, спасибо.

— На здоровье. Зачем вы меня пригласили?

Я невежлив. Но считаю, что тридцать убитых Кальтом невинных детей дают мне право вести себя с ним невежливо. Даже грубо. По-хамски. Может, я не прав?

Кальт не смотрит мне в глаза, его очки направлены в угол комнаты. Я, напротив, фокусирую свой взгляд на его лице. Кирзовый сапог выглядит лучше. Морщины, морщины… И большие очки с толстыми стеклами.

— Я понимаю ваше ко мне отношение, герр Росс, но… — Кальт замолкает. Может, подбирает слова.

— Зачем вы меня пригласили? — повторяю я свой вопрос.

Наконец-то мой визави отрывает глаза от угла и переводит на меня:

— У меня к вам есть предложение.

Видимо, мое лицо выдает отношение к его предложению, потому что Кальт спешит, пока я не заговорил:

— Пожалуйста, выслушайте меня! Просто уделите мне несколько минут. Я больше ничего не прошу! Потом вы можете встать и уйти!

Так и быть. Пожертвую этому нелюдю пару минут своей жизни. Все равно скоро всей жизни пропадать.

— О’кей, я слушаю вас.

Чудовище собирается с мыслями. Потом начинает нервно говорить:

— Повторюсь, я понимаю ваше ко мне отношение. Ничего другого мне ожидать нельзя. Тем не менее человеку в моей ситуации выбора не остается — только попробовать изменить это отношение. — Кальт смотрит на меня и продолжает уже более спокойно: — Вы можете спросить меня: как? Я отвечу: рассказать о себе правду. Ту правду, которую до сих пор никто не знает. Ни следствие, ни суд, ни родные несчастных жертв.

Я молчу — даю возможность маньяку высказаться. Наверное, этому чудовищу не хватает аудитории для своих монологов.

— Должен признаться, герр Росс, я неизлечимо болен. Я сам врач, и у меня нет никаких иллюзий. Очень скоро я, так сказать, предстану перед Всевышним. Моя супруга уже давно там — ждет меня. Кроме того, я думаю и о своем сыне Генрихе. Каково ему двадцать лет жить с клеймом отродья серийного убийцы?

Мой собеседник громко сглатывает слюну. Спазм? Горло перехватило? Смотрите, какими мы стали чувствительными! Сентиментальный убийца — отвратительное сочетание.

— В чем заключается ваше предложение? — подаю я голос

Кальт говорит, стараясь, чтобы его слова звучали как можно убедительнее:

— Вы ведь писатель, не так ли? Я хотел бы, чтобы вы написали книгу. Я в состоянии заплатить вам любую сумму за эту работу. Это мой единственный шанс не уйти навеки опозоренным и проклятым!

— Книгу о том, как вы убивали детей?

— Правду о том, что тогда случилось со мной, с Беа.

— Правда об этом уже написана, — хмыкаю я. — В архиве суда лежит много томов вашего дела. Там все есть.

Кальт делает отрицательный жест и восклицает:

— Все тома моего дела не содержат ни слова правды! Ни единого слова!

Мне надоедает спор с чокнутым убийцей.

— Послушайте, Кальт! Вы пригласили меня, чтобы заявить, что вы не виноваты? Вам не кажется, что вы немного опоздали? Прошел двадцать один год с тех пор, как вы были пойманы, изобличены и наказаны! Ваша сообщница умерла двадцать лет назад!

— Разумеется, вы мне не верите! Но послушайте, если сейчас вникнуть в мое дело, станет ясно, что я не виновен! Кроме того, существует один человек. Его зовут Харун. Молодой афганский беженец. Был тогда совсем молодым, поэтому, надеюсь, он жив и здоров. Харун мог бы подтвердить, что в ту ночь, когда пропали дети Райнеров, я был у него. Лечил его мать, не помню сейчас ее имя.

— Кальт! Опомнитесь! На вашей совести тридцать, я повторяю, тридцать детских жизней! А вы мне здесь доказываете, что не виноваты, потому что не убили двоих детей из тридцати!

Убийца пытается что-то мне возразить, но я его больше не слушаю, а возмущенно продолжаю:

— Откуда вы про меня вообще узнали? Почему выбрали именно меня?

Кальт, сбитый с мысли, растерянно бормочет:

— Я нашел вас в Интернете. У меня есть возможность… В известных пределах… Под контролем… Вы — человек не местный, вообще не немец. Вас тогда здесь не было. Лицо непредвзятое…

— Ошибаетесь, я — очень предвзятое лицо! — жестко усмехаюсь я. — Хоть и не немец, но в вашем случае очень понимаю предвзятых немцев!

— Тья!.. — Кальт в отчаянии бормочет что-то на диалекте. Я не понимаю, что, да это уже и неважно. Все и так понятно, пора уходить. Лана, наверное, соскучилась.

Подымаюсь с кресла и, не прощаясь, иду к выходу. Провожать меня не надо, я запомнил дорогу. Обратный путь дается тяжелее. Чувствую, что меня качает сильнее обычного. Ясно, разволновался из-за старого психа.

Заметив меня, Лана нетерпеливо ерзает. Криминальное чтиво валяется на заднем сиденье. Полные губы заново накрашены, глаза подведены. Точно, соскучилась.

— Ну, как? Встреча прошла успешно?

— Более чем, — успокаиваю я ее, карабкаясь на свое место.

— Тогда поехали?

— Поехали…

Опять старинная водяная мельница, узкая дорога, хвойные леса, выезд на автобан. Дальше — стремительный полет нашего японского самолетика сквозь сырое пространство. Тучи поредели, и серый заупокойный свет с небес напоминает, что день еще не закончился. Шестой час. Едем молча.

Видимо, меня укачало, и я незаметно для самого себя задремал под ровный шорох шин. Пробуждение было ужасным. Сквозь дрему слышу внезапный удар и сразу за ним отчаянный визг тормозов. Открываю глаза. Посреди дороги в вечернем сумраке стоят две смутные фигурки в белых саванах. Держатся за руки. Чувствую, как рядом со мной Лана отчаянно борется с вышедшим из повиновения кроссовером. Потеряв скорость, машина сворачивает с дороги и медленно скатывается к обрыву, смертельно чернеющему сразу за обочиной. Эта втягивающая в себя чернота все ближе, ближе…

Первая реакция — открыть дверцу и выскочить. Вторая — «Ну, ты, друг, и сволочь! А как же Лана? Ухнет в пропасть?» Вдруг наступает успокоение и пофигизм. И чего я так засуетился? Все равно ведь собирался умирать. Будь что будет! Остаюсь…

Принятое самоубийственное решение включает какие-то неизвестные механизмы в моем мозгу. Вся картинка моментально меняется, как будто мне мгновенно вставили другие глаза. Уже новыми глазами я вижу, что «Кашкай» стоит на дороге. Никуда он не свернул. Перед капотом в темноте лежит что-то большое и светлое.

Лана, включив аварийные огни, выскакивает наружу, подходит к светлой штуке и несколькими пинками выбрасывает ее с проезжей части.

— Что там такое было? — спрашиваю ее, когда мы снова трогаемся в путь.

— Какой-то выхухоль потерял на дороге пустую картонную коробку. А я с разгона на нее налетела. Слышал, как она загрохотала? Я чуть не гикнулась со страху. Мамочка, роди меня обратно! — В запарке Лана даже перешла на «ты». Ну, и ладно. — Слушай, просто Вадим, давай где-нибудь остановимся? Мне просто необходимо выпить кофе. Стресс!

— Согласен. Тебе нужен кофе, а мне в туалет. Не у тебя одной стресс!

Через несколько километров Лана останавливает «Кашкай» на растхофе — специальной стоянке для отдыха водителей. Здесь есть все необходимое для путешественников: заправочная станция, туалет, кафетерий, мусорные контейнеры, лавочки и столики для тех, кто погожим днем захочет съесть свои бутерброды на воздухе возле машины.

Заходим в кафетерий. Тепло, светло, улыбающиеся лица девушек из обслуги: «Что я для вас могу сделать?» Налицо некоторый контраст с мрачной берлогой серийного убийцы. Лана идет брать кофе в автомате, а я ковыляю в туалет. Бросаю мелочь в турникет на входе в это полезное заведение. В ответ получаю приглашение войти и купон, по которому могу приобрести в кафетерии кофе с большой скидкой. Купон сейчас пригодится.

В кабинке пахнет цветами. Туалет оборудован унитазами незнакомой для меня модели. Сплошной хай-тек, ёпрст! Передовые технологии для традиционной физиологии. Провожу рукой над бачком — сиденье унитаза начинает вращаться, равномерно споласкивая внутреннюю поверхность. Упс! От неожиданности я впериваюсь взглядом на умный горшок, словно он заговорил со мной человеческим голосом. Вспоминаю, как Марина рассказывала про такой же унитаз. Впервые увидев, как сиденье завращалось, она попыталась руками удержать его на месте — думала, что сломала чудо-технику. Унитаз оказался сильнее.

После посещения прогрессивного туалета нахожу Лану. Женщина-кошка стоит у столика и рассеянно разглядывает темноту в окне. На столике стынет капучино. Лана действительно высокая. Если поставить на каблуки — даже немного выше меня. А я ведь тоже немаленький — метр девяносто. Ну, или почти. В общем, рост у нее вполне модельный. Ладно. Обмениваю в автомате купон на порцию кофе и пристраиваюсь рядом.

— Можно поздравить? Полегчало? — сексуально растягивает слова Лана. Видимо, полностью пришла в себя после стычки с картонной коробкой.

Я не отвечаю. Сдержанно киваю, и все. Сегодня мой стиль — сильный немногословный мужчина. Пробую кофе. Горячий, гад.

— Не хочешь рассказать, чем ты занимаешься? — вдруг говорит Лана, посмотрев мне прямо в глаза.

И я, тоже вдруг, выкладываю ей всю историю с Кальтом. Она слушает, не перебивая. Только когда я умолкаю и снова берусь за кофе, задает вопрос:

— А откуда появился «Мерседес»?

— Понятия не имею. Кто-то ездит за мной, а зачем, почему — не понимаю.

— И что ты со всем этим собираешься делать?

— Не знаю.

Не говорить же ей, что мне самому через три недели капут. Жизни, как в советской пехоте, — на полторы атаки. В конце концов, должны у меня быть какие-то свои маленькие тайны или нет?

Через час дома под прощальный звон колоколов в изнеможении укладываю себя спать. Между прочим, Лана умчалась, обещав позвонить. Мелочь, а приятно. Включаю на ночь отопление, чтобы утром не проснуться в холодильнике. Вот и еще один день пролетел. Ах черт, чуть не забыл!

Рольставни опустить!