ЮКСИ (зима 1998 года)

Мы узнали об этом из газет.

– Они хотят повторить наш трюк, – с такими словами ко мне в кабинет вбежал один из сотрудников и показал «незаметное» информационное сообщение в каком-то государственном вестнике.

Там говорилось, что две нефтяные компании – «Юганскнефтегаз» и «Самаранефтегаз» – выпустят в счет своих просроченных налоговых долгов облигации и отдадут их в Минфин.

По сути, Минфин повторял то, что мы проделали с агробондами, только теперь вместо субфедеральных облигаций он собирался выставить на торги первые корпоративные облигации!

Это показалось очень интересным, эмитентами были известные нефтяные компании, да к тому же гарантом по тем бондам выступал сам ЮКОС.

В общем, это сразу нас заинтересовало, и я стал звонить в Минфин, пытаясь что-то разузнать. Впрочем, очень быстро я понял, что там не рады нашим звонкам. В министерстве мне ответили, что им самим мало что известно и что эти облигации они передали в РФФИ.

Я стал звонить в РФФИ. Но и там я почувствовал некоторую таинственность – никто не хотел нам ничего рассказывать про эти облигации нефтяных компаний. Все это меня еще сильнее заинтриговало.

И я начал копать.

Что это вообще за облигации? Откуда они взялись? Кому нужны?

Наше расследование показало следующее: к началу 1997 года в стране накопились большие долги по налогам, и правительство РФ разработало специальную программу, в рамках которой крупнейшим налогоплательщикам – в их числе «Юганскнефтегазу» и «Самаранефтегазу» (обе компании тогда входили в ЮКОС) – реструктурировали накопившиеся долги на пять лет. В обеспечение этого они должны были выпустить двухлетние облигации и отдать их в Минфин. В случае разового нарушения текущих налоговых платежей министерство имело право продать эти облигации на рынке.

Это было странное наказание должника, так как Минфин «грозил» продать облигации с большим дисконтом. Но правила были именно такими.

И вот в начале декабря 1997 года «Юганскнефтегаз» и «Самаранефтегаз» нарушили свои текущие налоговые платежи, и Минфин тут же перевел облигации компаний в РФФИ для продажи на рынке.

Об этом проекте не писали специально газеты, его никто не раскручивал в печати, хотя он был знаковым.

Стало очевидно, что этот проект ЮКОС сделал специально под себя. Он сам как-то пролоббировал его для своих нефтяных дочек и сам же решил с дисконтом скупить собственные же долги.

Когда мы поняли, в чем тут дело, стали с еще бо́льшим упорством звонить в РФФИ.

– Мы требуем предоставить нам всю информацию по этим облигациям и по торгам, – настойчиво просили мы. – Если вы не передадите нам документацию, мы станем писать в прессу! – это был наш финальный аргумент, после чего они сдались, и мы наконец получили все бумаги.

Но нам также сказали, что зря мы лезем в это. Все уже якобы организовано, и покупатель есть.

– Зачем вы, «МФК-Ренессанс», в это лезете? Что, других проектов на рынке нет?

– Таких крупных по размеру, по именам эмитентов и по доходности на рынке нет, – ответили мы. – Мы пойдем на торги, готовьтесь!

В тот момент я, безусловно, блефовал.

Мы еще ни с кем не разговаривали, даже не начинали искать и обзванивать инвесторов. Просто я почувствовал, что тут «есть мясо».

До торгов оставалось около трех недель. Теперь у меня было уже два места, где я мог искать инвесторов: старый добрый CSFB и новый еще для меня «Ренессанс».

Я пошел и туда, и туда.

В CSFB к тому времени уже успокоились в отношении моего отказа перейти к ним, и мы продолжали сотрудничать, хотя «настоящая любовь» прошла – все-таки мы работали в конкурирующих банках. Там мне сказали, что это интересно, но нужно проверить юридическую сторону проекта. Как оформлена гарантия головного ЮКОСа? Какова природа самого выпуска этих облигаций с точки зрения закона? Есть ли чьи-то претензии?

В «Ренессансе» я пошел к Рожецкину. Он был тогда основным и самым ярким инвестиционным банкиром «Ренессанс-Капитала». Лёне предложение очень понравилось, но сам он был занят тремя или четырьмя другими крупными сделками и потому сказал: «Серега, тема – класс! Но денег на нее сейчас нет. Деньги ищи сам», – посоветовал он.

Борису Йордану идея сделки тоже понравилась, точнее, ему понравился сам факт, что мы решили «подраться» с ЮКОСом и «Менатепом». Эта группа была тогда основным конкурентом и Потанина, и Йордана – причем во всем, и потому сама «тема» ему понравилась.

Но давать на нее денег никто внутри не хотел. Во-первых, их требовалось много. Объем бумаг составлял около 2 миллиардов рублей. А во-вторых, финансировать возможную «войну» с «Менатепом» все побаивались.

В общем, в «МФК-Ренессанс» решили дать мне на эту сделку карт-бланш, но деньги я должен был найти сам.

К тому времени у нас уже накопились прямые контакты с рядом клиентов и фондов, и я стал звонить им напрямую. Кто-то сразу согласился, но денег на всю сделку все равно не хватало.

Надежда оставалась только на CSFB и на то, что их юристы одобрят проект. Но время шло, и мы решили не дожидаться подтверждения из Лондона – и подали заявку на торги в РФФИ.

Заявка представляла собой толстую пачку из множества документов, завизированных и прошитых. Когда мы принесли ее торжественно в РФФИ, там поняли, что всё серьезно: мы идем на торги.

Был вечер пятницы, когда мне позвонили из «Менатепа» и предложили встретиться, побеседовать у них в офисе на Колпачном. Договорились на завтра, днем в субботу – в том самом здании, рядом с бывшим обкомом комсомола, где мы когда-то начинали свой Тверьуниверсалбанк.

Теперь это здание переделали под дом приемов «Менатепа». Там мы и встретились.

Нас от «МФК-Ренессанс» было двое, я и мой зам. От «Менатепа» пришли Платон Лебедев, пара юристов, а в углу присел какой-то маленький человек.

Лебедев и юристы были в костюмах и галстуках, а человек в углу – в джинсах и свитере. Я тоже пришел в джинсах, была суббота.

Лебедев очень корректно, но с наездом начал встречу и спросил:

– Зачем вы подали заявку на торги по облигациям? Это наши компании, наш проект, мы сами его организовали и хотели бы все провести самостоятельно.

– Но аукцион проводит государство, РФФИ. Им нужно получить максимальную цену, это их право. И потому мы тоже решили участвовать и тоже хотим купить облигации, мы верим в компанию ЮКОС и в ее гарантии, – корректно ответил я.

– Это огромные деньги, нужны полтора-два миллиарда рублей, – продолжил Платон Лебедев.

– Мы готовы, – парировал я. – Мы уже полгода ведем аналогичный проект по агробондам, там объем в четыре раза больше – 8 миллиардов рублей. Мы нашли средства для него, у нас есть деньги и для этого проекта, – уверенно блефовал я.

Этот «корректный» разговор продолжался около получаса.

Лебедев убеждал нас, что нам это не нужно, что следует быть партнерами на рынке и далее в том же духе. А я говорил, что нам бы очень хотелось купить облигации, что у нас есть деньги и т. д. Когда в диалоге мы пошли уже на третий круг, из угла вдруг подал голос сидевший там человек в джинсах и свитере:

– А чьи у вас деньги?

– Различных западных банков и хедж-фондов, – ответил я.

– Ваши хедж-фонды не будут это покупать. Мы юридически сделаем все так, чтобы заблокировать ваши западные банки и хедж-фонды, – резко и самоуверенно начал говорить этот человек.

Дальше я услышал монолог этого «человека в джинсах и свитере».

Это был монолог суперпрофессионального инвестбанкира. Он пошагово, четко и детально разъяснил мне и всем присутствующим, что будет делать «Менатеп», чтобы не дать возможность западным фондам купить эти бумаги.

Все, что говорил ранее Платон Лебедев, показалось детским лепетом.

А все, что сейчас говорил этот человек, было в самую точку!

Я, открыв рот, слушал его и пытался найти в голове хоть какие-то контраргументы, но не находил. Так же завороженно слушал его и Лебедев с двумя своими юристами.

Только тут я понял, кто он такой.

Это был Евгений Швидлер, президент «Сибнефти».

За неделю до нашей встречи две компании, ЮКОС и «Сибнефть», торжественно объявили о своем объединении. Они решили создать крупнейшую на тот момент в России нефтяную компанию, ЮКСИ, где председателем правления должен был стать Ходорковский, а председателем совета директоров – Швидлер.

Я, конечно, знал об этом событии, но на тот момент они лишь объявили о своих планах, формальное объединение еще не началось.

Швидлер был человек не очень публичный, потому я тогда увидел его впервые. Он начал погружаться в дела ЮКОСа и пришел посмотреть, как здесь «решают» вопросы.

В тот день мы ни о чем не договорились и разошлись. Я заявил, что мы тем не менее пойдем на аукцион. А Швидлер сказал: «Попробуйте».

Мы искали деньги еще целую неделю, но юристы CSFB не спешили давать положительный ответ.

А когда за неделю до аукциона на факсы трех информагентств пришли анонимные письма от «миноритарных акционеров» «Юганскнефтегаза» и «Самаранефтегаза», оспаривающих выпуск облигаций, я понял, что мы проиграли.

С таким юридическим бэкграундом найти инвесторов на эти бонды было невозможно. В течение недели мы еще продолжали войну наших пресс-служб, но за день до торгов все-таки сняли свою заявку.