Книга: #Как это было у меня. 90-е
Назад: Крах: советы бывалых (1996 год)
Дальше: Это – конец! (июль 1996 года)

По дороге в Тверь (июль 1996 года)

Тверьуниверсалбанк приостановил операции
Вчера слухи о затруднениях Тверьуниверсалбанка (ТУБ) подтвердились самым прискорбным образом. Представители банка официально признали, что ТУБ остановил активные операции. По их словам, остановка связана с работой в банке экспертной комиссии ЦБ. По окончании проверки, в понедельник, представители ТУБа обещают возобновить работу. Пока же все отделения банка в Москве закрыты.
«КоммерсантЪ», 5 июля 1996 года
Временную администрацию, которую ЦБ назначил к нам в банк, возглавил Сергей Панов.
Это был сухощавый мужчина лет сорока – наверное, из каких-то советских чиновников среднего полета, а может, из военных. Я не успел еще тогда с ним близко познакомиться. С ним в центробанковской команде пришли несколько ребят помоложе, порезвее, но он был главным.
Они пришли в банк неожиданно, но резких движений не делали. Просто попросили выделить им несколько кабинетов на Трехпрудном. Там они и расположились.
Вели они себя вполне деликатно, а вначале даже робко.
Но право первой подписи у меня и у Козыревой, да и вообще у всех основных людей в Москве и Твери они забрали, и теперь все документы приходилось проводить через них.
Это не было неожиданным. Все-таки мы просили Центральный банк выдать нам стабилизационный кредит, и потому контроль над финансовыми потоками должен был оказаться в руках у представителей ЦБ.
Мы это понимали, но все равно такое положение вещей, конечно, нервировало.
В особенности напрягали мелочи, например, когда вдруг нам перестали приносить бутерброды, так как нужно было подписать какую-то платежку в соседнюю столовку, и т. п.
Мы нервничали и даже психовали, но новые правила игры приняли.
«Главное – наладить работу банка, восстановить с помощью ЦБ его платежеспособность, – говорили мы себе. – Это самое главное!»
Мы всё знали про свой банк, про его активы и пассивы, его слабости и преимущества.
И Панов, глава временной администрации, попросил меня за ближайшие пару дней составить для них план спасения банка, или, как называли его в ЦБ, план санации. Он просмотрит его – и если все будет в порядке, то мы вместе с ним поедем в Тверь, чтобы утвердить этот документ на совместном заседании совета директоров ТУБа и представителей ЦБ по Твери.
Много времени нам не требовалось, мы уже давно составили этот план и даже какое-то время ходили с ним в Центробанк.
Панов его просмотрел, в принципе одобрил, не особо вдаваясь в детали, и мы договорились назавтра ехать в Тверь.
– На чем вы поедете? – спросил я его.
– На машине. У меня же нет водителя, как у вас, банкиров, – ответил Панов и иронично улыбнулся.
Тогда, летом 1996-го, у руководителя Департамента санации коммерческих банков ЦБ РФ… не было водителя!
Я не стал ему предлагать ехать в моем автомобиле, в нашей ситуации в тот момент это было как-то не комильфо. Потому я спросил, могу ли я подсесть к нему, чтобы по дороге пообсуждать кое-какие вопросы. Он согласился, на том мы и договорились, а я своему водителю сказал, чтобы тот ждал меня у тверского офиса банка.
Мы выехали утром на Ленинградское шоссе, Панов сидел за рулем. Ленинградка оказалась на удивление пуста. Машины на трассе были, но не так уж много. За прошедшие пять лет я бесконечное число раз ездил по этой дороге, в Тверь и обратно. Она и раздражала меня, и одновременно воспринималась как нечто привычное. Больше всего в этой трассе меня напрягало то, что она была двухрядной. То есть одна полоса туда – и, через сплошную, другая, в обратную сторону. Чтобы ехать быстро – а я всегда хотел ехать быстро, – нужно было все время кого-то обгонять, периодически вылезая на встречку.
Но еще больше меня раздражали водители разных «жигулей» и «москвичей», медленно плетущиеся в своем ряду и не желающие хотя бы чуть-чуть сдать вправо, чтобы можно было их обогнать, не пересекая сплошную полосу. Я все время ругался на этих «тормозов», когда сидел в салоне нашего «мерседеса»: «Ну что вам стоит сдать вправо? Ну вы же видите, что мы спешим!»
У Панова была какая-то старая иномарка, а может, и «жигули», я уже не помню. Но вот что я хорошо запомнил, так это то, что ехал он тогда медленно, очень медленно! Точнее, он ехал ровно с той скоростью, которая была разрешена: в черте города – около 60 километров в час, на трассе – 90.
Но это было безумно медленно!
И главное, он ехал впритык к сплошной и никому не давал себя обогнать. Где-то через час нашего неторопливого движения он стал мне рассказывать, что очень любит соблюдать правила, ездить именно так – ме-е-едленно и размеренно, не замечая всех этих раздраженных водителей разных «мерседесов» и «БМВ».
«Я буду ехать ровно по своей полосе с той скоростью, какая разрешена! И пусть они мне там сигналят сколько хотят, – радостно улыбался Панов, оглядываясь на мигающую и гудящую ему сзади очередную иномарку. – Ха-ха-ха! – радостно смеялся он. – Сигналь, сигналь, а я буду ехать медленно, так, как положено».
P.S.
А я сидел пораженный и молчал. Впервые я сам оказался внутри этих медленных «жигулей», которые столько лет меня раздражали! Оказывается, здесь тоже кипели страсти, тоже был свой жизненный принцип…
Назад: Крах: советы бывалых (1996 год)
Дальше: Это – конец! (июль 1996 года)

Максим
Отражение