Особенности института смертной казни и тенденции в практике его применения в Японии, как и в любой другой стране, неразрывно связаны не только с характером и спецификой их правового регулирования, но и с историей формирования и развития материального и процессуального права в целом, с местом и ролью названных отраслей права в процессе регулирования общественной жизни.

Уголовное право Японии представляет собой довольно редкий, по сравнению с другими развитыми странами, симбиоз систем континентального и общего права. Так, Уголовный кодекс воплощает собой модель романо-германской системы, а так называемые специальные уголовные законы главным образом отражают влияние англосаксонской системы права.

До середины 60-х годов XIX века основным источником права считались «Сто законов 1742 года», которые содержали нормы материального и процессуального права. Их составители руководствовались конфуцианским принципом «Народ не должен знать законов, а должен лишь подчиняться им» и концепциями древнекитайского права, согласно которым неизвестность грядущего наказания удерживает от совершения преступления сильнее, чем точное знание определенного наказания. В более широком плане китайское право господствовало в японском законодательстве с середины VII века и до начала эпохи Мэйдзи (1868–1911 гг.).

В 1881 году были приняты составленные по французскому образцу Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы. Оба кодекса были разработаны французским юристом Буасонадом и вступили в силу с 1882 года. Благодаря этим первым кодексам, в Японии впервые вошли в обиход правовые понятия, сложившиеся и действующие в Европе. Особенность Уголовного кодекса, например, состояла в том, что в нем впервые был закреплен принцип «nulla poena sine lege» и, кроме того, он значительно гуманизировал всю систему наказаний.

В начале XX века усилившееся влияние немецкого права привело к реформированию уголовного законодательства, завершившемуся принятием в 1907 году нового Уголовного кодекса, который с определенными изменениями и дополнениями действует и в настоящее время (в редакции Закона № 91 от 17 мая 1995 г.). Одна из основных особенностей этого УК состояла в расширении пределов свободного судейского усмотрения при определении вида меры наказания.

После второй мировой войны это процесс получил новый импульс – к влиянию романской правовой системы добавилось, а затем стало все больше конкурировать с ней англо-американское влияние. Все более очевидная ориентация японского законодательства на западное право ставит вопрос о том, в какой мере и насколько глубоко Япония претерпела трансформацию и восприняла идеи права в том виде, в каком они известны на Западе. Для анализа уголовной политики и, в частности, практики применения наказания за наиболее опасные преступления этот вопрос приобретает особый интерес.

Французские ученые Р. Давид и К. Жоффре-Спинози отмечают, что скопированное по западному образцу японское право, в сущности, регулирует лишь незначительную часть общественной жизни. И хотя нравы японцев постепенно эволюционируют (особенно в крупных городах и в молодежной среде) и приближаются к моделям поведения в буржуазном обществе, состоящем из свободных индивидов, все же японское общество и по своим нравам, и по своей структуре еще далеко от общества европейского.

У большинства японцев до сих пор еще очень живучи прежние нравы и образ мышления. «Критический дух развился слабо, и конфуцианская идея иерархического порядка, базирующаяся на самой природе вещей, продолжает существовать. Индивидуализм никогда не имел в Японии крепких корней. Социальные структуры и либеральный дух, которые предполагаются кодексами европейского образца, лишь в незначительной степени существуют в японской действительности… Применение современного права наталкивается на мистический сентиментализм японцев, больше любящих поэзию, чем логику, и довольно равнодушных в силу самой их истории к идеям свободы и человеческого достоинства».

Поэтому копирование западного законодательства, вызванное потребностями развития экономических отношений, изначально не имело целью изменение образа жизни людей; наоборот, оно сосуществовало с желанием сохранить традиционные японские ценности и нравы. Более того, как бы ни было «вестернизировано» японское право, его применение все равно будет ощущать на себе живучесть традиционных принципов.

Сказанное полностью подтверждается не только рассмотренными выше особенностями и тенденциями в судебной практике по применению различных видов наказания, но и спецификой правового регулирования применения и исполнения самой острой меры наказания, какой является смертная казнь.

В ст. 31 Конституции Японии, принятой 3 ноября 1946 года, говорится, что «никто не может быть лишен жизни… иначе как в соответствии с процедурой, установленной законом». Влияние Основного Закона США на подготовку и содержание японской Конституции известно и обусловлено сложившейся политической ситуацией после капитуляции Японии в 1945 году. Это, однако, не мешает политической и судебной элите страны иметь свое собственное понимание и интерпретацию смысла ст. 36 Конституции, согласно которой «абсолютно воспрещены применение должностными лицами пытки и жестокие наказания».

Такое своеобразное понимание ст. 36 Конституции судебными органами сводится к тому, что лишение жизни преступника предусмотрено ст. 31 Конституции и, следовательно, если все установленные законом процедуры соблюдены, то противоречия Конституции нет. Во всяком случае, в практике Верховного суда Японии (в отличие, например, от известных решений Верховного суда США по целому ряду уголовных дел) не было ни одного решения, в котором бы смертная казнь рассматривалась как противоречащая Конституции.

Уголовный кодекс Японии предусматривает возможность назначения смертной казни – «сикей» – за совершение 12 преступлений. К их числу относятся: организация вооруженного мятежа (ст. 77 УК); сговор с иностранным государством с целью побудить его к военной агрессии против Японии (ст. 81); пособничество внешнему нападению (ст. 82); умышленный поджог, а также разрушение взрывом или затопление жилого помещения (ст. 108, 117, 119); действия, вызвавшие железнодорожную катастрофу или потопление судна, разрушение или повреждение транспортных средств и путей сообщений, повлекшие гибель людей (ст. 126, 127); отравление водопровода (ст. 146); убийство (ст. 199); ограбление, повлекшее гибель потерпевшего или сопряженное с изнасилованием (ст. 240, 241). При этом лишь в одной статье УК Японии – ст. 81 (сговор с иностранным государством…) смертная казнь упоминается как безальтернативная мера наказания; во всех остальных случаях речь идет о смертной казни как мере альтернативной – наряду со срочным или бессрочным (пожизненным) лишением свободы.

Наряду с УК в систему японского уголовного законодательства входят, как уже отмечалось, и так называемые «специальные» законы, развитие которых идет более динамично (ныне их более 30). Смертная казнь в этих законах предусмотрена за 5 составов преступлений (нарушение правил контроля за взрывчатыми веществами; насильственный захват воздушного судна; действия, создающие опасность для воздушного транспорта; убийство на дуэли; убийство заложника). В практическом плане можно говорить, однако, о возможности применения смертной казни за 14 преступлений, к числу которых более поздние законодательные акты отнесли, например, террористическую деятельность, повлекшую гибель людей.

В соответствии с Законом 1948 года об ответственности несовершеннолетних смертная казнь не может быть назначена лицам, совершившим преступления до достижения 18 лет (ст. 51). Кроме того, уголовно-процессуальное законодательство предусматривает отсрочку исполнения смертного приговора в отношении беременных женщин, а также душевнобольных лиц (ст. 476, 479 УПК).

Согласно ст. 11 Уголовного кодекса Японии, смертная казнь (shikei) приводится в исполнение через повешение. В этой же статье говорится о том, что до исполнения приговора осужденный содержится в тюрьме.

Следует особо подчеркнуть, что в отношении процессуальной стороны проблемы, порядка рассмотрения уголовных дел о преступлениях, наказуемых смертной казнью, процесс вестернизации обошел японское правосудие стороной. Отсюда и ряд особенностей рассмотрения такого рода уголовных дел.

Во-первых, и это принципиально важно, такого рода дела, как уже отмечалось, не рассматриваются судами присяжных, которые были упразднены еще 60 лет назад. По мнению японской аболиционистской организации «Форум 90», представившей доклад о положении дел в этой сфере Первому международному конгрессу против смертной казни в 2001 году отсутствие суда присяжных делает систему правосудия слишком жесткой и закрытой, и потому необходимо эту систему сделать открытой для общества.

Во-вторых, в Японии нет процедуры автоматической проверки обоснованности смертного приговора, которая действует, например, в законодательстве абсолютного большинства штатов США, где применяется эта мера наказания.

В-третьих, процессуальные права обвиняемого в ходе рассмотрения такого рода уголовных дел крайне ограниченны – он не имеет права выбора адвоката и не имеет права отказаться от адвоката, которого назначило обвинение; на стадии апелляции права осужденного ограничиваются в еще большей мере. Осужденный, в отношении которого апелляционная инстанция оставила приговор в силе, уже не имеет права ходатайствовать о пересмотре дела (власти рассматривают такое ходатайство как способ уклониться от исполнения приговора).

В то же время права обвинения, наоборот, безграничны. Даже если апелляционный суд постановил, что осужденному вместо смертной казни следует назначить, например, пожизненное лишение свободы, прокурор имеет преимущественные права для отмены такого решения. Так, в 1998 году прокуратура настояла на отмене таких решений апелляционного суда по пяти уголовным делам.

Длительный период проверки обоснованности смертных приговоров и, соответственно, многолетнего пребывания осужденных в «очереди смертников» вовсе не исключает возможности необоснованного обвинения и судебной ошибки. При чрезвычайной закрытости информации, касающейся практики вынесения и исполнения смертных приговоров, достоверно известно лишь о пяти случаях, когда в 1983–1990 годах власти освободили необоснованно осужденных, которые долгие годы содержались в «очереди смертников».

Что касается помилования осужденных к смертной казни, то порядок его применения не составляет каких-либо исключений и регламентируется общими для всех осужденных нормами Уголовно-процессуального кодекса, а также ведомственными инструкциями Министерства юстиции. Эта довольно сложная процедура отличается строгой централизацией и особым контролем со стороны Министерства юстиции. На первоначальном этапе обращения осужденных с просьбой о помиловании такие ходатайства рассматриваются тюремной администрацией, а затем на основании ее рекомендаций и ходатайства прокурора направляются в Центральный совет по помилованию; в случае одобрения этих материалов в совете они направляются министру юстиции, а затем – на рассмотрение Кабинета министров. Окончательное решение о помиловании утверждается и объявляется от имени императора.

Хотя формально каждый осужденный к смертной казни имеет право на обращение с ходатайством о помиловании, однако фактически этот институт долгие годы «не работает». За последние 60 лет акты о помиловании таких осужденных издавались всего 3 раза, последний раз – 30 лет назад.

Законодательная регламентация института смертной казни в Японии указанными уголовно-правовыми и процессуальными нормами, собственно говоря, исчерпывается. Поэтому наибольший интерес представляют сама практика применения этой меры наказания, выработанные этой практикой правила и принципы и, наконец, сложившиеся на этой основе тенденции. Между тем проследить динамику формирования такого рода общих принципов, правил или типологических решений (в отличие, скажем, от широко комментируемой в правовой литературе практики применения смертной казни в США) ни по официальным документам Министерства юстиции или Верховного суда Японии, ни по публикациям японских или зарубежных исследователей практически нельзя.

Единственным и потому широко цитируемым источником является решение Верховного суда от 8 июля 1983 года по делу Нагаямы, в котором впервые были сформулированы подходы к назначению наказания в виде смертной казни: «Следует сказать, что при действующей системе законодательства, сохраняющей смертную казнь, допустим выбор и этой кары – когда сделан вывод о поистине тяжкой ответственности обвиняемого и о неизбежности крайней меры с точки зрения как равновесия между преступлением и наказанием, так и общей превенции, после совокупного анализа характера преступного акта, его мотивов и обстоятельств (особенно упорства и жестокости в способе убийства), тяжести итогов (особенно числа потерпевших в результате убийства), чувства ущерба у оставшихся родных, социального воздействия, возраста преступника, его криминальной биографии, обстановки после преступного акта и других элементов ситуации».

Назвать перечисленные здесь факторы критериями для принятия решения по такого рода делам, строго говоря, трудно, хотя приведенная формулировка дает определенное направление мысли.

Несмотря на широкое представительство смертной казни в санкциях Уголовного кодекса Японии, на практике она по сравнению с другими странами применялась весьма редко, а в последние 15 лет ее применение носит единичный и в основном символический характер. В абсолютном большинстве случаев такие приговоры выносились лишь за убийства с особой жестокостью или убийство нескольких лиц, а также за грабежи, связанные с изнасилованием и гибелью потерпевших.

По данным японского исследователя Кимико Оцука, с 1847 по 1991 год, т. е. за полтора века, к смертной казни были приговорены 872 осужденных, в том числе 235 (27 %) – за убийства и 603 (69 %) – за разбойные нападения и изнасилование. В довоенные годы ежегодное число смертных приговоров колебалось в пределах 12–16 в 1939-1942 годах и до 30 – в 1943–1944 годах, но уже после войны оно заметно возросло. В 1948 году таких приговоров вынесено 116; в 1949 году – 55; в 1950 году – 62; в 1951 году – 44. К середине 1960-х годов выносилось уже от 12 до 37, а с 1970-х – до 10 смертных приговоров в год.

По данным судебной статистики, с 1946 по 1993 год в Японии было вынесено 766 смертных приговоров. По другим источникам, в качестве окончательной меры наказания смертная казнь была назначена 341 осужденному (причем 135 из них эта мера была назначена только за первые пять лет – в 1957–1962 гг.). Во второй половине 1980-х годов районные суды начали выносить все большее число смертных приговоров. Этот рост последовал после решения Высокого суда Токио в марте 1987 года, повторно вынесшего смертный приговор Н. Нагаяма. В решении по этому уголовному делу суд определил несколько критериев, важных для вынесения такого рода приговоров: смертная казнь применяется, если было убито более одного лица, если убийство было особенно жестоким и убийца не проявил раскаяния и не был прощен семьей потерпевшего.

К середине 1988 года исполнения смертных приговоров ожидали 85 осужденных, причем в отношении 35 из них Верховный суд отклонил все апелляции. В последующие годы масштабы применения смертной казни стали заметно снижаться. В 1992–1996 годах эта мера наказания, по данным судебной статистики, была применена к 25, а в 1997–2001 годах – к 16 осужденным. В 1997 году такие приговоры были вынесены 3 осужденным; в 1998 году – 7; в 1999 году – 5. В 2000 году в связи с отмечаемым по призыву ООН 50-летним юбилеем со дня принятия Декларации прав человека смертные приговоры в стране вообще не выносились, хотя моратория на их применение в Японии не объявлялось. В 2001 году было вынесено 5 смертных приговоров; в 2002 – 3; в 2003 году – 2; в 2004 году – 14; в 2005 году – 11 (в том числе лишь 2 – за убийство).

Здесь следует отметить, что и у различных исследователей, и в официальных статистических материалах, публикуемых в разные годы, показатели вынесенных в Японии смертных приговоров имеют расхождения и потому не всегда сопоставимы. Так, по данным судебной статистики, в 1989–1996 годах зафиксировано 32 смертных приговора; согласно исследованиям австралийского исследователя Петры Шмидт, – 45, а по данным японского ученого Кончи Хамаи, – 37. За 1992–1997 годы, по данным судебной статистики, было вынесено 28 смертных приговоров; согласно данным П. Шмидт, – 33, а по данным К. Хамаи, который ссылается на статистический отчет прокуратуры, – 24 приговора. Если же использовать данные национальных или международных правозащитных организаций, то получим несколько иные, но в любом случае более высокие показатели.

Дело в том, что ежегодно публикуемые статистические отчеты судебных органов, прокуратуры, а также суммарные отчеты Министерства юстиции не учитывают и в силу определенного временного лага не могут учитывать (поскольку речь идет о ретроспективе) фактического изменения того или иного числа приговоров в ходе продолжающихся апелляционных процедур, когда смертный приговор заменяется длительным или пожизненным лишением свободы. Между тем в публикуемых в последующем статистических обзорах воспроизводятся данные предшествующего года или даже нескольких лет, не учитывающие таких изменений. Причем зачастую механическое воспроизведение годовых данных сохраняется даже тогда, когда в статистических отчетах, например, прямо указано, что имеются в виду лишь смертные приговоры, вынесенные судами первой инстанции. Другими словами, такие приговоры попадают в статистику как «окончательные», хотя на самом деле мера наказания в последующем была изменена.

С другой стороны, некоторые расхождения в рассматриваемых данных связаны и с субъективным фактором, обусловленным той завесой секретности, которая традиционно окружает практику применения смертной казни в Японии.

Так, в национальном отчете Министерства юстиции Японии за 2000 год указано, что смертных приговоров не выносилось, а по данным «Международной амнистии», в начале года было вынесено три таких приговора, хотя «на самом деле число казней может быть выше».

Другое дело, что поскольку речь идет о фактах, действительно единичных, отмеченные расхождения не меняют положения дел – тенденция к сокращению практики применения смертной казни в Японии становится все более очевидной (см. табл. 19).

Статистические данные о применении смертной казни в Японии за последние 50 лет (1960–2009 гг.) с разбивкой их на временные интервалы (в пять лет) представлены на рис. 18.

Рис. 18. Динамика смертных приговоров в 1960–2009 гг.

Сравнивая эти показатели, нетрудно заметить, что практика вынесения таких приговоров, во-первых, издавна носит хотя и спорадический, но по сравнению с другими странами все более единичный характер. В самом деле, в 1983–1995 годах, например, смертные приговоры были вынесены 0,5–0,7 % всех осужденных за убийство и грабеж. Причем доля убийц здесь была в 3 раза меньше, и, следовательно, можно считать, что вероятность смертного приговора за убийство в эти годы не превышала 0,2 %.

Во-вторых, очевидный разброс этих данных не столько (во всяком случае, не только) отражает общественно опасный характер совершенных деяний, сколько является результатом рассмотренной выше практики «судебного усмотрения». В любом случае следует признать, что такая практика, в конечном счете, направлена на максимальную дифференциацию ответственности и индивидуализацию наказания.

Этот вывод подтверждается и ретроспективным анализом статистики, относящейся к более раннему периоду применения рассматриваемой меры. Так, с 1947 по 1983 год 95 % всех смертных приговоров было вынесено только за совершение двух названных видов преступлений. При этом 69,2 % смертных приговоров было вынесено виновным в совершении грабежей, повлекших тяжкие последствия, и лишь 25,8 % – виновным в совершении убийств. Это, на первый взгляд, неожиданное соотношение в разные годы сохранялось и в судебной практике последующих лет, хотя пропорции менялись в зависимости от продолжительности периода наблюдений. Как следует из данных статистики, в 1960–2000 годах из 305 смертных приговоров лишь 110 (36 %) было вынесено виновным в совершении убийства, а остальные – за грабеж, изнасилования и другие тяжкие преступления.

Отмеченная тенденция повторяется на разных временных отрезках. Рассмотрим, например, 10-летний период, с 1989 по 1998 год (см. табл. 20).

Как видно из приведенных данных, из 42 смертных приговоров в 14 случаях они были вынесены виновным в убийстве и в 28 случаях – за грабежи, повлекшие тяжкие последствия. Другими словами, практически всегда смертные приговоры виновным в совершении таких грабежей выносились в 2,5–3 раза чаще, чем виновным в совершении убийств. Можно предположить, что такого рода либерализм в отношении убийц связан со значительной долей ситуативных проявлений, ибо известно, что роль ситуативных факторов в механизме таких преступлений достаточно велика. И наоборот, грабежи наказывались, как правило, более сурово, поскольку, помимо гибели потерпевших, судьи учитывали, что движущей силой таких преступлений являлись заведомо низменные и наиболее порицаемые в обществе корыстные мотивы.

Дальнейший анализ позволяет рассчитать вероятность (риск) смертного приговора за совершение каждого из двух названных видов преступлений. Понятно, что в разные годы – в зависимости от числа осужденных за указанные преступления и числа вынесенных смертных приговоров – вероятность именно такого исхода судебного процесса имеет различную статистическую значимость. Кроме того, учитывая, что судебная статистика фиксирует лишь приговоры судов первой инстанции, а апелляционные процедуры по такого рода делам длятся в среднем не менее 6–8 лет, вполне допустима перспектива снижения риска смертного приговора в ходе его обжалования. И наконец, следует учитывать, что в 90-х годах, например, в течение нескольких лет смертные приговоры за убийство вообще не выносились, а в самые последние годы большинство из них было вынесено лишь по делу печально знаменитой секты «Аум Сенрикё».

Так, согласно данным статистики за 1996 год, было осуждено 25 453 преступника, среди них осуждены за убийство 588 человек (2,3 %), причем ни одному из них смертного приговора не выносилось. Что же касается 38 осужденных за грабеж, повлекший гибель потерпевших (0,15 %), то смертная казнь была назначена лишь одному из них.

За четыре года, с 1994 по 1997 год, в Японии, по данным статистики, было совершено 3060 убийств и 153 грабежа, повлекших тяжкие последствия; за эти годы было вынесено 24 смертных приговора, причем лишь 4 – за убийства.

Если весь период наблюдений, с 1960 по 2000 год, разбить на четыре равные части, то можно достаточно отчетливо представить и практику применения смертной казни в целом, и тенденции ее применения в отношении виновных в совершении убийств (см. табл. 21).

Продолжив наблюдение, отметим, что за последующие пять лет (2001–2005 гг.) было зафиксировано 6989 убийств и вынесено 35 смертных приговоров, в том числе 11 – за убийство (правда, здесь не учтены обжалованные и, соответственно, измененные смертные приговоры). В любом случае, как видно из приведенных данных, последовательное снижение числа смертных приговоров шло на фоне все более очевидного сокращения числа убийств. Во-вторых, доля смертных приговоров за убийство в общем числе таких приговоров в разные периоды заметно менялась (в первые 10 лет она составляла 29 %; в 1971–1980 гг. – 51; в 1981–1990 гг. – 50; в 1991–2000 гг. – 30 %), что напрямую не отражало изменений ни в динамике убийств, ни в динамике грабежей, повлекших гибель потерпевших. Можно сделать вывод о том, что, как и в США, корреляции между динамикой убийств и вероятностью вынесения смертного приговора не существует (см. рис. 19).

Рис. 19. Число смертных приговоров в Японии и США в 1980–2009 гг.

Отметим, что в 2000–2004 годах в США было вынесено 852 смертных приговора, а в Японии – 30. Как видно из приведенных выше данных судебной статистики обеих стран, в 1980–1990 годах смертных приговоров в США было вынесено почти в 30 раз больше, чем в Японии. Если же суммировать данные 1980–2000 годов, то по числу осужденных, которым был вынесен смертный приговор, США превосходили Японию уже в 50 раз (5623 осужденных против ПО).

Если продолжить сравнительный анализ практики вынесения смертных приговоров, то для США особый интерес вызывает период 1994–1999 годов, когда на фоне последовательного и притом весьма значительного снижения уровня убийств (почти на 60 %) число смертных приговоров не сокращалось – в среднем в США в этот период ежегодно выносилось 260–270 смертных приговоров. В Японии же к этому времени число убийств, по сравнению с 1980–1989 годами, сократилось на 21 %, а число смертных приговоров за убийство снизилось более чем в 2 раза.

Проведенные расчеты показывают, что в середине 1990-х годов, когда применение смертной казни в США особенно резко возросло, вероятность вынесения смертного приговора за убийство составляла 1,78 %; в 2001 году, когда впервые за последние 10 лет число смертных приговоров снизилось до 163, риск смертного приговора в США снизился до 1,5 %, что в 8 раз превышало риск смертного приговора за убийство в Японии.

В последующие годы ситуация в обеих странах резко изменилась. В 2005–2009 годах в Японии суммарное число смертных приговоров, по сравнению с предыдущими годами, выросло более чем в 2 раза, а в США, наоборот, сократилось более чем в 1,5 раза. Если в период 2000–2004 годов США, как отмечалось, превосходили Японию по числу смертных приговоров в 29 раз, то сегодня – лишь в 9 раз (хотя по числу зарегистрированных убийств – почти в 15 раз). Как видно, если риск смертного приговора в США значительно снизился, то в Японии, несмотря на определенное сокращение числа убийств, он заметно вырос. Отсюда следует, что значительная разница в жесткости наказания не совсем соответствует тенденциям в динамике этих преступлений в обеих странах.

Статистические различия по числу вынесенных смертных приговоров в указанный период значительно отличали ситуацию в Японии и от практики назначения этой меры наказания в России. Так, по данным Министерства юстиции РФ, в 1991 году в России было вынесено 147 смертных приговоров; в 1992 году – 159; в 1993 году – 157; в 1994 году – 160; в 1995 году – 143; в 1996 году – 153; в 1997 году – 105; в 1998 году – 116 смертных приговоров, а в среднем за этот период таких приговоров ежегодно выносилось в 8-10 раз больше, чем в Японии, хотя уровень убийств был в 18–20 раз выше.

Начало XXI века ни в указанное соотношение, ни в практику вынесения смертных приговоров в Японии каких-либо ощутимых изменений не принесло. В 2001 году из 37 418 осужденных за преступления, предусмотренные Уголовным кодексом, в Японии судами первой инстанции было вынесено 10 смертных приговоров, что составило 0,02 % от всех назначенных мер наказания (позднее вышестоящими судами эта мера наказания в четырех случаях была заменена на длительные сроки лишения свободы). Причем впервые после 1993 года было вынесено одинаковое число смертных приговоров осужденным за убийство и за грабежи. Так, из 747 осужденных за убийство к смертной казни были приговорены 5 осужденных (0,6 %); 5 смертных приговоров было вынесено и при рассмотрении 1480 уголовных дел в отношении виновных в совершении грабежей, повлекших тяжкие последствия (0,3 %).

В правоприменительной практике последних 20 лет количество грабежей, наказуемых смертной казнью, ежегодно измеряется двузначными числами. Поэтому вероятность вынесения смертного приговора при совершении таких преступлений, по нашим расчетам, составляет не менее 10–15 %, и следовательно, еще раз подтверждается вывод о том, что риск смертного приговора за совершение грабежей, повлекших гибель потерпевших, в несколько раз выше, чем при осуждении за убийство (0,6 %).

Как видно, число смертных приговоров, выносимых в Японии, по сравнению с показателями США и России, ничтожно (хотя по численности населения Россия и Япония вполне сопоставимы). Несмотря на довольно широкое представительство смертной казни в уголовном законодательстве Японии, на практике эта мера наказания применяется крайне редко (лишь за убийство с особой жестокостью или убийство нескольких лиц, а также за грабеж, повлекший тяжкие последствия).