Глава 31. У ПОРУЧНЕЙ БАКА КОРАБЛЯ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА «ФЕБ»
Ровно десять утра 18 октября 1800 г.
— Вижу голландскую факторию, — Пенгалигон регулирует резкость в своей подзорной трубе, оценивая расстояние в две английские мили. — Склады, сторожевая вышка, что ж, будем считать, что они знают о нашем прибытии… Дыра дырой. Двадцать — тридцать джонок на якорях, китайская фактория… рыбацкие лодки… несколько роскошных крыш… но где же стоит на якоре жирный, нагруженный ост — индский голландец, господа? Я вижу лишь голубую воду? Скажите, что я не прав, господин Хоувелл.
Хоувелл проверяет бухту через свою подзорную трубу.
— С удовольствием поправил бы вас, если б мог, сэр.
Майор Катлип посвистывает, с трудом удерживаясь от ругательств.
— Господин Рен, что видят глаза Кловелли, нашего лучшего смотрового, что-то недоступное нашим?
Вопрос Рена: «Нашел нашего голландца?» — адресуется на самый верх фок — мачты.
Ответ прилетает к Рену, который повторяет его:
— Голландца не видать.
«Тогда повременим с быстрым разгромом голландцев», — думает Пенгалигон и опускает подзорную трубу, а плохая новость за считаные секунды облетает весь корабль, от верхней палубы до днища трюма. На пушечной палубе ливерпулец вводит в курс дела своего глуховатого друга, орет ему в ухо: «Нету хренова корабля, вот как, Дэйви, а если нету хренова корабля, значит, нету хреновых призовых денег, а если нету хреновых призовых, значит, мы вернемся домой хреновыми бедняками, какими и были, когда хреновый флот затащил нас к себе!»
Даниэлю Сниткеру в нахлобученной широкополой шляпе никакой перевод не нужен.
Рен первым выплескивает злость на голландца:
— Мы опоздали? Он отплыл?
— Наша неудача — и его тоже, лейтенант, — осаживает Пенгалигон своего офицера.
Сниткер обращается к Хоувеллу на голландском, указывая при этом на город.
— Капитан, он говорит, — переводит первый лейтенант, — что голландцы могли спрятать своего остиндца за выступом того лесистого холма с пагодой наверху, к востоку от устья реки, если нас заметили вчера вечером.
Пенгалигон чувствует, как возвращаются надежды команды.
Затем он спрашивает себя: а может, «Феб» стараются заманить в ловушку?
«Байка Сниткера о дерзком побеге из Макао провела губернатора Корнваллиса…»
— Идем дальше, сэр? — спрашивает Рен. — Или спустить баркас?
«Смог бы этот недалекий тип разработать и реализовать такой сложный замысел?»
Штурман Уэц кричит из-за штурвала: «Бросать якоря, капитан?»
У Пенгалигона появляются вопросы.
— Минуту идем тем же курсом, господин Уэц. Господин Хоувелл, пожалуйста, спросите господина Сниткера, почему голландцы станут прятать свой корабль, несмотря на наш голландский флаг. Может, от нас ждали кодового сигнала, который мы не знаем?
Поначалу в ответе Сниткера уверенности маловато, но с каждым словом становится все больше. Хоувелл кивает.
— Он говорит, сэр, что при отплытии «Шенандоа» никакого кодового сигнала не было, и он сомневается, что вообще есть такой. Он говорит, что директор ван Клиф мог спрятать корабль чисто из предосторожности.
Пенгалигон смотрит на паруса, оценивая силу ветра. «Феб» может добраться до горла бухты за несколько минут, но возвращение назад займет больше времени. Темно — зеленые волны хлюпают в зазорах между покрытых водорослями камней.
— Лейтенант Хоувелл, спросите у господина Сниткера следующее: если корабль из Батавии не приходил в этом году из-за крушения или войны, будет ли медь, приготовленная для отправки, храниться на Дэдзиме?
Хоувелл переводит вопрос, и «Ja, ja» Сниткера понятно всем.
— А эта медь будет считаться японской собственностью или голландской?
Ответ Сниткера неопределенный. Согласно переводу Хоувелла, право собственности на медь зависит от договоренности между директором и магистратом, и условия могут разниться год от года.
Гулкий звон колоколов разносится над городом и бухтой, и Сниткер объясняет Хоувеллу: «Колокола благодарят местные божества за благополучное прибытие голландского корабля и денег, привезенных в Нагасаки. Мы можем предположить, что наша маскировка удалась».
Баклан ныряет в воду с отвесной черной скалы в ста ярдах от «Феба».
— Спросите еще раз, чего ждут по прибытии от голландского корабля.
Ответ Сниткера сопровождается энергичными жестами.
— Корабль голландской компании, сэр, — говорит Хоувелл, — проплывает еще полмили мимо сторожевых башен и салютует залпом с обоих бортов. Затем спускается баркас для приветствия встречающих, которые прибывают на двух сампанах Компании. Все три лодки возвращаются к кораблю для таможенных формальностей.
— Когда нам точно ожидать отплытия встречающих от Дэдзимы?
Ответ сопровождается пожатием плеч:
— Вероятно, через четверть часа, сэр.
— Поясните: встречающая сторона состоит из японских и голландских представителей?
Сниткер отвечает на английском: «Японских и голландских, ja».
— Спросите, господин Хоувелл, сколько вооруженных людей сопровождает их?
Ответ сложный, и первому лейтенанту приходится кое-что уточнять.
— У всех официальных лиц на лодках есть мечи, но в основном — лишь как знак ранга. Чаще всего, они похожи на деревенского помещика у нас дома, который тоже может говорить угрожающе, а на самом деле не отличит меча от иголки.
Терпение майора Катлипа иссякает:
— Если вы хотите захватить для нас несколько заложников, сэр, мы доставим этих лопочущих обезьянок ко второму завтраку.
«Черт бы побрал губернатора Корнваллиса, — думает капитан. — Посадил мне на шею этого осла».
— Голландские заложники, — Хоувелл обращается к нему, — могут укрепить нашу позицию, но…
— Один расквашенный японский нос, — соглашается Пенгалигон, — может разбить все надежды на мирный договор на многие годы: да, я знаю. Книга Кемпфера рассказала мне, как воспринимается понятие «честь» у этой нации. Но считаю риск обоснованным. Наша маскировка годится лишь на короткое время, а не располагая более точными и менее отрывочными сведениями… — он бросает взгляд на Даниэля Сниткера, который рассматривает город в подзорную трубу, — …о происходящем на берегу, мы похожи на слепого, который пытается обмануть зрячих.
— А как же спрятанный голландский корабль, сэр? — спрашивает лейтенант Рен.
— Если он есть, то мы подождем. Мимо нас ему не проскользнуть. Господин Толбот, прикажите старшине баркаса подготовить его, но на воду не спускать.
— Есть, сэр.
— Господин Малуф, — Пенгалигон, повернувшись, обращается к гардемарину, — передайте господину Уэцу, чтобы он провел нас на полмили за те игрушечные укрепления, но при этом не спешил…
— Есть, сэр! За укрепления на полмили, сэр, — Малуф спешит к стоящему за штурвалом Уэцу, перепрыгивая через бухту каната, покрытого коркой соли.
«Чем скорее я прикажу отдраить верхнюю палубу, — думает капитан, — тем лучше».
— Господин Уолдрон, — он обращается к похожему на быка старшине — артиллеристу. — Наши орудия готовы?
— Так точно, капитан, на обоих бортах. Дульные пробки вытащены, порох заряжен, но без ядер.
— Обычно голландцы салютуют сторожевым башням, когда проходят мимо тех утесов, видите?
— Да, сэр. Парни внизу должны сделать то же самое?
— Да, господин Уолдрон, и, хотя мне это не нужно, да и не хочу я сегодня ничего такого…
Уолдрон терпеливо ожидает, пока капитан подберет нужные слова.
— Держите поближе к себе ключ от склада ядер. Судьба благоволит к тем, кто готов ко всему.
— Есть, сэр, будем готовы, — Уолдрон спускается вниз, на пушечную палубу.
На мачтах смотровые перекликаются между собой.
Уэц так и сыплет командами.
Паруса подбираются, «Феб» плывет вперед, оснастка скрипит и стонет.
Баклан клювом чистит сверкающие перья, опустившись на корму фрегата.
Лотовый кричит: «Отметка девять!» Цифра передается Уэцу.
Пенгалигон изучает бухту в подзорную трубу, обратив внимание, что у замка сегуна в Нагасаки отсутствует цитадель или донжон.
— Господин Хоувелл, спросите у господина Сниткера: если мы проведем «Феб» как можно ближе к Дэдзиме, высадим сорок человек на двух баркасах и оккупируем факторию, что решат японцы: голландская земля захвачена или их?
Короткий сухой ответ Сниткера.
— Он говорит, что отказывается, — переводит Хоувелл, — угадывать, какие мысли могут возникнуть на сей счет у японских правителей.
— Спросите, не желает ли он примкнуть к этому рейду.
Переводчик Сниткера передает его короткий ответ: «Я дипломат и торговец, а не солдат». Сдержанность Сниткера снимает опасения Пенгалигона, что тот торопится их загнать в хитрую ловушку.
— Глубина десять с половиной! — кричит лотовый.
«Феб» почти поравнялся со сторожевыми башнями по обеим сторонам горла бухты, и капитан направляет на них подзорную трубу. Стены — тонкие, укрепления — низкие, и пушки более опасны самим пушкарям, чем их целям.
— Господин Малуф, пожалуйста, передайте господину Уолдрону, что пора салютовать.
— Так точно, передать господину Уолдрону, что пора салютовать, — Малуф уходит вниз.
Пенгалигон впервые наяву, отчетливо видит японцев. Они невысокого роста, как малайцы, лицом неотличимы от китайцев, а их вооружение вызывает из памяти фразу майора Катлипа о средневековых удальцах.
Пушки выстреливают с обоих бортов; грохот отлетает рикошетом от крутых берегов…
…и едкий дым накрывает корабль, создавая ощущение сражения.
— Отметка девять, — кричит лотовый, — восемь с половиной…
— Две лодки отплывают от города, — докладывают со смотровой на лонг — салинге.
Пенгалигон видит в своей трубе расплывчатые силуэты двух сампанов.
— Господин Катлип, я хочу, чтобы морские пехотинцы повели баркас, одетые, как матросы, с абордажными саблями, замаскированными мешковиной под банками гребцов. — Майор отдает честь и уходит вниз. Капитан идет к старшине баркаса — хитрющему контрабандисту с островов Силли, который решил податься в моряки, когда на него упала тень виселицы в Пензансе.
— Господин Флауэрс, спускайте баркас, но запутайте канаты, чтобы потянуть время. Я хочу, чтобы при встрече с нашим баркасом лодки оказались ближе к «Фебу», чем к берегу.
— Исполню в лучшем виде, капитан. Сейчас навяжу французских узлов.
Вернувшись на нос корабля, Хоувелл спрашивает у капитана разрешения озвучить свои мысли.
— Я высоко ценю озвученные вами мысли, господин Хоувелл, поэтому вы здесь.
— Благодарю вас, сэр. Я утверждаю, что двойной приказ, генерал — губернатора и адмиралтейства, о предстоящей миссии — говоря другими словами, «завладеть голландским имуществом и соблазнить японцев», — никак не соотносится с тем, что мы сейчас наблюдаем. Если у голландцев нечего захватывать и японцы останутся верными своим союзникам, как мы сможем выполнить наши приказы? Третья стратегия, однако, может оказаться более эффективной.
— А теперь подробнее, лейтенант.
— Голландская принадлежность Дэдзимы рассматривается не как барьер англо — японскому договору, но, скорее, как ключ. Каким образом? Коротко говоря, сэр, вместо разгрома центра голландской торговли в Нагасаки мы поможем отремонтировать Дэдзиму, а затем реквизировать.
— Отметка десять, — кричит лотовый, — десять и треть…
— Лейтенант, — Рен слышал все, — позабыл, что мы воюем с голландцами? Почему они станут сотрудничать с врагами своего государства? Если вы все еще надеетесь на тот кусок бумаги от голландского короля Билли в…
— Не затруднит второго лейтенанта подождать, пока первый лейтенант закончит, господин Рен?
Рен иронически кланяется, как бы извиняясь, и Пенгалигону очень хочется дать ему пинка…
«…но твой тесть — адмирал, да и моей подагре пинок не пойдет на пользу».
— Щепочка Нидерланды, — продолжает Хоувелл, — не решилась бы на противостояние могущественной бурбонской Испании, если бы не присущий голландцам прагматизм. Десять процентов от прибыли — назовем их «вознаграждением брокера» — смотрятся гораздо лучше, чем сто процентов от ничего. И даже меньше, чем ничего. Раз корабль с Явы в этом году не прибыл, они еще не знают о банкротстве Голландской Ост — Индской компании…
— И о потере, — понимает капитан, — их накопленного жалованья и доходов от частной торговли по бухгалтерским книгам Компании. Бедняжки Ян, Пиет и Клас — теперь нищие, брошенные среди язычников.
— Без всякой надежды, — добавляет Хоувелл, — вновь увидеть свой дом.
Капитан смотрит на город.
— Как только голландские чиновники поднимутся на борт, мы можем открыть им глаза на их сиротство и представиться не агрессорами, а приемными родителями. Мы можем отпустить одного на берег, чтобы тот убедил соотечественников в нашем дружелюбии и заодно стал посредником на переговорах с японскими властями, объяснив, что следующие «голландские корабли» придут с Пенанга, а не из Батавии.
— Захват голландской меди в качестве боевого приза убьет гусыню с золотыми яйцами — торговлю. Но если продолжать торговлю шелком и сахаром с нашей стороны и отходить с наполовину набитым трюмом, как полагается нашими правилами, то мы можем возвращаться сюда каждый год — к совместному обогащению Компании и империи.
«В Хоувелле я вижу себя, — думает Пенгалигон, — только более молодого и крепкого».
— Люди, — предупреждает Рен, — истошно завоют, потеряв призовые деньги.
— «Феб», — отвечает капитан, — фрегат Его королевского величества, а не приватир. — Он поворачивается к старшине баркаса, скрывать боль в ноге становится все труднее. — Господин Флауэрс, прошу: распутывайте эти французские узлы. Господин Малуф, передайте майору Катлипу, чтобы тот начал погрузку своих морпехов. Лейтенант Хоувелл, мы полагаемся на ваше знание голландского языка, чтобы вы заманили парочку жирных голландских селедок в баркас, не поймав ни одной местной рыбы…
Якорь «Феба» брошен в бухте, в пятистах ярдах от сторожевых башен. Баркас, на веслах которого сидят морские пехотинцы в матросских робах, неспешно приближается к встречающим. Старшина Флауэрс держит румпель, а Хоувелл и Катлип сидят впереди.
— У этого Нагасаки, — замечает Рен, — якорная стоянка такая же, как в Порт — Махоне…
Видно, как плывущий в чистой воде косяк серебряной рыбы внезапно меняет направление.
— …а четыре или пять современных фортов превратят ее в неприступную твердыню.
Длинные, повторяющие изгибы склонов рисовые плантации тянутся по невысоким, поднимающимся друг за дружкой горам.
— Совершенно не нужна она этой отсталой нации, — сокрушается Рен, — слишком ленивой, чтобы построить флот.
Черный дым поднимается с холма, напоминающего горб. Пенгалигон пытается спросить Даниэля Сниткера, является ли этот дым каким-то сигналом, но попытка Сниткера внятно ответить капитану проваливается, и капитан посылает за Смайерсом — старшим плотником, говорящим на голландском.
Сосновые леса годятся на мачты и стойки.
— Какой прекрасный вид открывается из бухты, — подает голос лейтенант Толбот.
Женственная реплика раздражает Пенгалигона, и он задается вопросом: правильное ли принял решение, остановив свой выбор на лейтенанте Толботе после смерти Сэма Смита в Пенанге. Потом вспоминает, каким одиноким чувствовал себя в должности третьего лейтенанта, зажатого между высокомерием капитана и завистью бывших товарищей — гардемаринов.
— Приличный вид, да, господин Толбот.
Какой-то матрос в гальюне, в нескольких футах внизу и чуть впереди, похотливо стонет.
— Японцы, я читал, — говорит Толбот, — дают своей стране красочные названия…
Невидимый матрос издает громкий оргазмический рык облегчения…
— …Страна тысячи осеней или восходящего солнца.
…и тяжелое говно падает в воду, словно пушечное ядро. Уэц трижды бьет в колокол.
— И когда смотришь на Японию, — продолжает Толбот, — такие поэтические названия кажутся уместными.
— Что я вижу, — заявляет Рен, — так это защищенную бухту для целой эскадры.
«Что там эскадра, — думает капитан. — В этой бухте легко разместится целый флот».
От этой картины сердце ускоряет бег. «Британский Тихоокеанский флот».
Воображение рисует целый плавающий город линейных кораблей и фрегатов.
Капитан буквально видит карту Северо — Восточной Азии с британской военно — морской базой в Японии…
«Даже Китай, — позволяет себе подумать он, — может вслед за Индией попасть в нашу сферу…
Гардемарин Малуф возвращается со Смайерсом.
…и Филиппины тоже готовы стать нашими».
— Господин Смайерс, будьте так добры, спросите господина Сниткера об этом дыме…
Беззубый амстердамец щурится на дым, поднимающийся над камбузом.
— О том дыме, над горбатым холмом.
— Есть, сэр, — Смайерс указывает, переводя. Сниткер безмятежен.
— Ничего плохого, он говорит, — переводит Смайерс. — Фермеры жгут поля каждую осень.
Пенгалигон кивает.
— Благодарю. Оставайтесь поблизости, вы мне можете понадобиться.
Он замечает, что флаг — голландский триколор — закрутился вокруг утлегаря.
Он оглядывается в поисках того, кто бы мог его расправить, и видит юношу — полукровку с волосами, забранными в конский хвост, щиплющего паклю над паровой решеткой.
— Хартлпул!
Юноша откладывает канат в сторону и подходит.
— Дассэр.
Лицо Хартлпула говорит о безотцовщине, обидных прозвищах и веселом нраве.
— Пожалуйста, разверните для меня тот флаг, Хартлпул.
— Дассэр, — босоногий моряк перелезает через ограждение, идет по бушприту…
«Сколько прошло времени, — спрашивает себя Пенгалигон, — с тех пор, как я был таким же проворным?»
…и взбирается по круглому брусу, поднимающемуся под углом в сорок пять градусов.
Большой палец правой руки капитана, понесшего тяжелую утрату, находит нательный крест Тристама.
У места крепления шпринтового паруса, в сорока ярдах от капитана и на тридцать ярдов выше, Хартлпул останавливается. Оседлав брус, распутывает флаг.
— Интересно, он умеет плавать? — лейтенант Толбот спрашивает себя вслух.
— Не знаю, — отвечает гардемарин Малуф, — но сомневаюсь…
Хартлпул возвращается на палубу с той же природной грациозностью.
— Если мать у него темнокожая, — комментирует Рен, — то отец точно был кот.
Хартлпул спрыгивает на полубак перед ними; капитан дает ему новенький фартинг: «Отличная работа, малыш». Глаза Хартлпула округляются от нежданной щедрости. Он благодарит Пенгалигона и возвращается к пакле.
Смотровой кричит: «Приближаются к баркасу!»
В трубу Пенгалигон видит два сампана, подплывающих к баркасу. Первый везет трех японских чиновников: двое — в одежде серого цвета и молодой — в черной. Трое слуг сидят позади. Во втором баркасе, следующем позади, — два голландца. Черты лица с такого расстояния не разглядеть, но Пенгалигон увидит, что один загорелый, бородатый и плотный, а другой — сухой, как палка, и бледный, как мел.
Пенгалигон передает трубу Сниткеру, который просвещает Смайерса. «Он говорит, в серой одежде — должностные лица, капитан. В черной — переводчик. Большой голландец — Мельхиор ван Клиф, директор Дэдзимы. Худой — пруссак. Его зовут Фишер. Фишер — второй по чину».
Ван Клиф прикладывает ладони рупором ко рту и приветствует Хоувелла за сотню ярдов до их встречи.
Сниткер продолжает говорить. Смайерс переводит:
— Ван Клиф — крыса, он говорит, сэр, настоящий… предатель. А Фишер — доносчик, лжец и обманщик, этот сучий сын, он говорит, сэр, с большими амбициями. Я не думаю, что господину Сниткеру они оба нравятся, сэр.
— Но оба, — высказывается Рен, — похоже, годятся для нашего предложения. Кто нам совершенно не нужен, это какой-нибудь неподкупный тип с принципами.
Пенгалигон забирает свою трубу у Сниткера.
— Таких здесь не так и много.
Морские пехотинцы Катлипа бросают весла. Баркас скользит по инерции, пока не останавливается.
Лодка трех японцев касается носа баркаса.
— Не дай им перелезть, — шепчет Пенгалигон своему первому лейтенанту.
Носы баркаса и сампана трутся друг о друга. Хоувелл отдает честь.
Инспекторы кланяются. Они представляются через переводчика.
Один инспектор и переводчик привстают, готовясь к переходу.
«Не дай им, — Пенгалигон беззвучно предупреждает Хоувелла, — не дай им…»
Хоувелл притворно кашляет, поднимает руку, извиняясь.
Прибывает второй сампан, причаливает к баркасу сбоку.
— Невыгодная позиция, — бормочет Рен, — зажаты с двух сторон.
Хоувелл перестает кашлять, машет шляпой ван Кли — фу.
Ван Клиф встает и наклоняется к борту сампана, чтобы пожать руку Хоувелла.
Отвергнутые инспектор и переводчик все так же полусидят.
Неловко встает заместитель директора Фишер, и сампан раскачивается.
Хоувелл помогает крупному ван Клифу перелезть через борт баркаса.
— Один в мешке, господин Хоувелл, — шепчет капитан. — Весьма ловко.
Еле слышно долетает громовой смех директора ван Клифа.
Фишер приближается к баркасу, шатаясь, как новорожденный жеребенок…
…но к неудовольствию Пенгалигона, переводчик хватается за нос баркаса.
Ближний морпех обращается к майору Катлипу. Тот бросается к переводчику.
— Нет, — бормочет капитан, который ничем не может помочь, — не позволяй ему перелезть.
Лейтенант Хоувелл в то же самое время приглашает на баркас заместителя директора.
Катлип перехватывает руку нежеланного переводчика…
«Жди, жди, — хочется крикнуть капитану, — жди второго голландца!»
…и Катлип отпускает переводчика, размахивая рукой, словно каким-то образом ее повредил.
Наконец, Хоувелл хватает нетвердую руку заместителя.
Пенгалигон бормочет: «Перетаскивай, Хоувелл, ради Христа!»
Переводчик решает не ждать помощи и переносит одну ногу над фальшбортом баркаса, и в этот же момент Хоувелл рывком затаскивает пруссака на баркас…
…и половина морских пехотинцев вытаскивают абордажные сабли, сверкающие отраженным солнечным светом.
Другие солдаты хватаются за весла и отталкивают сампаны.
Переводчик в черном одеянии падает в воду, как Пьеро. Баркас «Феба» берет курс на корабль.
Директор ван Клиф, поняв, что их похитили, бросается на лейтенанта Хоувелла.
Катлип перехватывает его на полпути, и они оба падают на дно баркаса, который опасно раскачивается.
«Пусть только не перевернутся, милостивый Боже, — просит Пенгалигон, — не сейчас…»
Ван Клифу скручивают руки, и качка прекращается. Пруссак сидит недвижно.
В сампанах, уже позади баркаса в трех корпусах, первым двигается гребец, который наклоняется к воде, чтобы спасти переводчика. Инспекторы в сером застыли в шоке и смотрят на лодку иноземцев, спешащую к «Фебу».
Пенгалигон опускает подзорную трубу.
— Первый бой выигран. Сдирайте эту голландскую тряпку, господин Рен, и поднимайте «Юнион Джек» на стеньге и на носу.
— Есть, сэр, с огромным удовольствием.
— Господин Толбот, пусть ваши матросы займутся грязью на моих палубах.
Голландец ван Клиф берется за веревочную лестницу и карабкается наверх с ловкостью, удивительной для его комплекции. Пенгалигон смотрит вверх, на ют, где прячется Сниткер под широкополой шляпой. Оттолкнув протянутые руки, ван Клиф перелезает через борт «Феба», как мавр — налетчик, оглядывает линию офицеров, упирается взглядом в Пенгалигона, наставляет на него указательный палец так гневно, что пара морпехов выступает вперед, на случай его атаки, и рычит сквозь густую, кудрявую бороду и чайного цвета зубы: «Kapitein!»
— Добро пожаловать на борт фрегата Его королевского величества «Феб», господин ван Клиф. Я…
Гневный выпад директора не нуждается в переводе.
— Я капитан Джон Пенгалигон, — продолжает капитан, пока ван Клиф переводит дыхание, — а это — мой второй офицер, лейтенант Рен. Первого — лейтенанта Хоувелла и майора Катлипа… — те поднимаются на палубу, — вы уже видели.
Директор ван Клиф делает шаг к капитану и сплевывает на его сапог.
Сгусток слюны блестит на сапоге, пусть и не самом лучшем, но искусно стачанном на лондонской Джермин — стрит.
— Такие они, голландцы, — пожимает плечами Рен. — Недостаток воспитания.
Пенгалигон протягивает носовой платок Малуфу:
— Ради чести корабля…
— Да, сэр, — гардемарин наклоняется к ногам капитана и протирает сапог.
От крепкого нажатия подагрическая ступня воет от боли.
— Лейтенант Хоувелл, проинформируйте директора ван Клифа, что он может рассчитывать на наше гостеприимство, если будет вести себя как джентльмен, но если уподобится ирландскому землекопу, то и отношение к нему будет соответствующее.
— Эта работа мне по душе: приручать ирландских землекопов, — хвастается Катлип, пока Хоувелл переводит.
— Позвольте пока воззвать к его разуму, майор.
Слышен пронзительный звон колокола: Пенгалигон полагает, что это — тревога.
Отвернувшись от ван Клифа, он приветствует второго заложника, ниже рангом.
— Добро пожаловать на борт фрегата Его королевского величества «Феб», заместитель директора Фишер.
Директор ван Клиф запрещает своему заместителю раскрывать рот.
Пенгалигон приказывает Хоувеллу спросить Фишера об остиндце этого торгового сезона, но директор ван Клиф хлопает два раза в ладони, чтобы привлечь внимание капитана, и выдает заявление, переведенное Хоувеллом.
— Боюсь, он сказал: «Я спрятал его в своей жопе, ты, английский педик», сэр.
— Один человек сказал мне такое в Сиднейской бухте, — вспоминает Катлип, — так я проверил его место для пряток штыком, и в дальнейшем он никогда не позволял себе столь нагло разговаривать с офицером.
— Скажите нашим гостям следующее, господин Хоувелл, — говорит Пенгалигон. — Скажите им, мы знаем, что корабль отплыл от Батавии, мне это говорил начальник порта в Макао, где этот корабль вставал на якорь двадцать восьмого мая.
От этих слов злость ван Клифа остужается, а лицо Фишера вытягивается. Они говорят между собой, а Хоувелл слушает их разговор.
— Директор говорит: «Если это не хитрость англичан, то потерян еще один корабль…»
Кричит какая-то птица в лесу на берегу бухты. По звукам — кукушка.
— Предупредите их, лейтенант, что мы обыщем всю бухту, и, если найдем остиндца в каком-нибудь укромном месте, их обоих повесят.
Хоувелл переводит угрозу. Фишер трет виски. Ван Клиф плюется. Слюна не попадает на ногу капитана, но Пенгалигон больше не может позволить себе унижения перед лицом команды.
— Майор Катлип, препроводите директора ван Клифа в кормовой канатный склад: без света, без воды. Заместитель директора Фишер в то же время… — пруссак моргает, как напуганный петушок, — …может отдохнуть в моей каюте. Пусть двое ваших морпехов последят за ним, и велите Чигуину принести ему полбутылки кларета.
Прежде чем Катлип переходит к исполнению приказа, ван Клиф задает Хоувеллу вопрос.
Изменившийся тон голландца разжигает любопытство Пенгалигона:
— О чем речь?
— Он хочет знать, откуда мы знаем его имя и имя его заместителя.
«Если они поймут, что нас не провести, — думает Пенгалигон, — нам это только на руку».
— Господин Толбот, попросите нашего информатора поприветствовать давних друзей.
Месть свершилась, и Даниэль Сниткер выходит вперед и снимает шляпу.
С отвисшими челюстями, выпучив глаза, ван Клиф и Фишер таращатся на него.
Сниткер потчует парочку долго вынашиваемой речью.
— От этих слов стынет кровь, — бормочет Хоувелл.
— Что ж, это блюдо лучше подавать холодным, как говорил Мильтон.
Хоувелл открывает рот, закрывает, слушает и переводит:
— Суть в следующем: «Вы думали, я буду гнить в батавской тюрьме, так?»
Даниэль Сниткер гордо подходит к Фишеру и тычет тому в горло.
— Он говорит, что теперь «восстанавливается» в должности директора Дэдзимы.
Когда злобный взгляд Сниткера упирается в бородатое лицо Мельхиора ван Клифа, Пенгалигон ожидает плевка директора, или удара, или проклятия. Поэтому довольная улыбка, сменяющаяся веселым смехом, для него полнейший сюрприз. Удивлен и Сниткер, и английские зрители. Ликующий ван Клиф хватает за плечи своего бывшего начальника. Катлип и его морпехи, опасаясь подвоха, надвигаются, но ван Клиф начинает говорить. В голосе удивление, радость, он качает головой, словно не веря своим глазам. Хоувелл переводит: «Появление директора Сниткера, говорит он, доказательство того, что Бог есть, и Бог добрый. Сотрудники фактории более всего на свете хотят возвращения прежнего директора… они знают, что змей Ворстенбос и его жаба Якоб де Зут оболгали честного человека…»
Ван Клиф поворачивается к заместителю Фишеру и требует подтверждения: «Ведь так?»
Изумленный заместитель Фишер кивает и моргает. Ван Клиф продолжает. Хоувеллу перевод дается не без труда:
— Там, на острове, есть один парень по фамилии Ост, который скучает по Сниткеру, как сын скучает по отцу…
Сниткер, поначалу пребывающий в нерешительности — верить или нет, теперь начинает расслабляться.
Гигантской лапищей ван Клиф указывает на капитана:
— Он говорит добрые слова о нашей миссии, сэр. Он говорит… если такой честный человек, как господин Сниткер, нашел общий язык с этим джентльменом — он имеет в виду вас, — тогда он с удовольствием самолично вычистит вашу обувь в знак извинения за проявленную грубость.
— Может ли быть искренним такой разворот, лейтенант?
— Я… — Хоувелл смотрит, как ван Клиф заключает Сниткера в радостные объятия и что-то говорит Пенгалигону. — Он благодарит вас, сэр, от всего сердца… за то, что мы нашли их всеми любимого товарища… и надеется, что «Феб» — предвестник восстановления англо — голландских дружественных отношений.
— Чудеса, — Пенгалигон наблюдает за происходящим, — действительно случаются. Спросите, может…
Ван Клиф с размаху вгоняет кулак в живот Сниткера.
Сниткер сгибается, как складной нож.
Ван Клиф хватает задыхающуюся жертву и переваливает через борт.
Криков нет, лишь громкий всплеск от упавшего в воду тела.
— Человек за бортом! — кричит Рен. — Шевелитесь, ленивые псы! Вытаскивайте его!
— Уберите его с моих глаз, майор, — Пенгалигон рычит на Катлипа.
Ван Клифа ведут вниз по трапу, и напоследок он выкрикивает какие-то слова.
— Он удивлен, — переводит Хоувелл, — что британский капитан позволяет, чтобы палубу марало собачье говно.
