Кальтенбруннер был слегка удивлен тем, что вместе с ним Гиммлер приглашает и оберстгруппенфюрера Хауссера, но коль уж так произошло, решил пропустить старого вояку впереди себя.

— Раз уж я оказался в этих местах, — еще с порога начал командующий группой армий «Юго-Запад», — то решил, что надо навестить фюрера СС и выслушать мудрые наставления. Иначе с моей стороны было бы неправильно. Я, старый солдат, понимаю это только так!

Право на равных, с солдатской прямотой, общаться с кем угодно, вплоть до фюрера, Хауссер завоевывал себе не высоким положением в СС и эсэсовскими армейскими чинами, а как раз этой своей беспардонной солдатской прямотой.

Внешне генерал и сам был похож на простого солдата-окопника, в которого когда-то превратили столь же непритязательного крестьянина с альпийских предгорий. Простое, без какого-либо налета аристократизма, худощавое, прыщеватое лицо с глубокими продольными морщинами; красноватый, словно обожженный над солдатским костром нос, небольшие, вечно прищуренные и с какой-то плутоватой хитринкой глазки. Причем небрежно, возможно, у какого заштатного казарменного портняжки сшитый, генеральский мундир уже ничего не менял в его облике, во всяком случае, к лучшему. Скорее, наоборот, подчеркивал кричащее несоответствие самой этой личности — ее армейскому и общественному статусу.

Кто бы мог предположить, что этот человек родился в семье потомственного прусского офицера, окончил кадетское училище и две академии, а в начале 1930-х, выйдя в отставку в чине генерал-лейтенанта, стал одним из создателей могущественной организации ветеранов рейхсвера «Стальной шлем» и возглавил ее ведущее, Берлинско-Бранденбургское, отделение?!

— То есть у вас нет ко мне каких-то конкретных просьб? — облегченно вздохнул Гиммлер, понимая, каким непростым мог выдаться диалог с этим фронтовым генерал-полковником, в свое время чуть было не достигшем предместий Москвы и теперь отмеченного всеми возможными наградами.

— Их множество, рейхсфюрер. Но о них я уже говорил в штабе войск СС. Не рейхсфюрерское это дело — штабистские завалы разгребать. Я, старый солдат, понимаю это только так!

Первым порывом Гиммлера было стремление вежливо выпроводить Хауссера, но тут он вдруг подумал, что это даже хорошо, что объявление Кальтенбруннеру столь важного решения будет происходить не с глазу на глаз, а в присутствии эсэсовца такого высокого чина, да к тому же командующего группы армий «Юго-Запад». То есть создается хоть какая-то иллюзия коллегиальности. Поэтому он вежливо предложил Хауссеру:

— Коль так, прошу вас, оберстгруппенфюрер СС и генерал-полковник войск СС Хауссер, присутствовать, точнее даже, быть участником очень важного государственного акта.

Кальтенбруннер удивленно смотрел на рейхсфюрера, представления не имея о том, что сейчас должно произойти. О повышении в чине речи быть не могло, впереди только чин рейхсфюрера, носителем которого мог оставаться только один человек — Гиммлер; о награждении каким-либо орденом заботиться сейчас было бессмысленно.

Гиммлер усадил обоих обергруппенфюреров, прикрыв сейф, уселся сам и, глядя в стол перед собой, мрачно и как-то не очень внятно произнес:

— С ситуацией в рейхе вы знакомы. Она очень сложная, однако обсуждать ее мы не будем.

— Ситуация складывается отвратительная, — поддержал его Хауссер, хотя не должен был ронять ни звука. — Пора предпринимать какие-то решительные меры. Я, старый солдат, понимаю это только так!

Кальтенбруннер всего лишь болезненно поморщился. Эта мимика отработана у него была прекрасно: он постоянно мучился зубной болью, а изо рта его несло такой гнилью, что Гиммлер уже несколько раз в приказном порядке отправлял его к своему придворному дантисту. Вот только кресла зубного врача Эрнст боялся, как еретик — костра инквизиции.

Да, он всего лишь поморщился, зато рейхсфюрер недовольно проворчал:

— Наберитесь терпения, генерал-полковник Хауссер. Выскажетесь в конце встречи.

— Я — старый солдат, рейхсфюрер. Я только что с фронта. И на фронте, и здесь — я всегда, со всей прямотой..

Тут уже и Гиммлер поморщился так, что Кальтенбруннер мог посмотреть на него с сочувствием.

— Обергруппенфюрер Кальтенбруннер. Как начальник полиции безопасности и службы безопасности рейха вы обязаны находиться сейчас в районе «Альпийской крепости». Отправляйтесь туда вместе со своим штабом и всеми подчиненными.

— Завтра же я буду в этом районе.

— Поторопитесь, пока мы не оказались полностью отрезанными от Южной Германии. Как известно, фюрер отказался переносить свою рейхсканцелярию в «Альпийскую крепость», как предполагалось ранее, приняв решение руководить дальнейшими боевыми действиями и обороной Берлина из своего столичного рейхсбункера.

— Непонятное решение, — пожал плечами Хауссер. — Оборону Берлина следовало поручить кому-либо из множества фельдмаршалов. Возможно, тому же Кейтелю; пусть бы он попытался на фронте исполнить хотя бы один из своих нелепых приказов. Я, старый солдат, понимаю это только так!

— Но… столица без фюрера? — неуверенно произнес Кальтенбруннер. — Сам отъезд Гитлера из Берлина уже воспринимался бы как бегство и как сдача столицы.

— Вы все не так воспринимаете, Эрнст, — возразил Хауссер. — Фюреру вовсе не обязательно все время находится в столице. Вспомните, сколько времени он провел далеко от Берлина, в своей восточно-прусской ставке «Вольфшанце». Почти всю русскую кампанию!

— Тогда была другая ситуация, — несмело возразил начальник Главного управления имперской безопасности. Тогда наши войска находились в России, а не русские — в Германии.

— Но когда в ноябре прошлого года он оставил ставку в Восточной Пруссии и вместе со всем штабом перебрался в «Орлиное гнездо», это что, тоже была «иная ситуация»? А ведь до января он находился там, почти на границе с Францией, и, как видите, командовал.

— Это ничего не меняет. Фюрер должен находиться там, где все еще остается множество его солдат и много неоккупирован-ной территории. И вообще следует полагать, что столица рейха всегда находится там, где находится ее фюрер. Я, старый солдат, понимаю это только так.