6
С противоположного берега по мосту, распугивая беженцев, пронеслась колонна военных грузовиков, выкрашенных бледной краской. Что там везли они под брезентовыми тентами, стало понятно, когда грузовики остановились и из кузовов стали выпрыгивать солдаты. Рассыпавшись цепочками, они побежали к форту. Штурмовики не стреляли по ним, боясь задеть мирных жителей, а ведь могли задолго до того, как солдаты добегут до форта, уничтожить и их, и грузовики. До солдат было километра полтора, с каждым шагом бег их замедлялся, они переходили на шаг, так что у форта они будут минут через десять, не раньше.
Истребители поставили новую дымовую завесу, но даже через нее Мазуров хорошо различал огненные сполохи — это в последнем из австро-венгерских танков взрывались снаряды, превращая его в бесформенные оплавленные куски металла. Остальных подбили чуть раньше, и от них тоже мало что осталось.
Артиллерийская канонада между ними и орудиями форта чем-то напоминала морские сражения древности, когда корабли выстраивались друг напротив друга и палили до тех пор, пока у одного из противников просто некому уже было стрелять, а корабль получал такие повреждения, что больше не мог продолжать бой. Орудия танков были слишком маленького калибра. Дредноут, хоть и прикованный к одному месту, все же лучше, чем стая мониторов, выстрелы которых для него болезненны, но все же не настолько, чтобы полностью вывести его из строя, и сродни укусам насекомых — неприятным, но не смертельным.
Когда взрывался очередной танк, по форту проносился восторженный гул и, наверное, то же самое творилось внутри танков, когда пущенные из них снаряды крушили пулеметные точки и орудия.
Штурмовики подбили все десять танков. Результат австро-венгров был поскромнее — пулеметная точка и орудие. Мазуров сам проверил, можно ли его исправить, оказалось, что да, а вот с пулеметной точкой были большие проблемы. Снаряд залетел точно внутрь через амбразуру и все разнес внутри, вместе с пулеметом и двумя приникшими к нему штурмовиками. То, во что они превратились, даже у видавших всякое штурмовиков вызывало рвотный рефлекс. Взрывом выбило тяжелую металлическую дверь. Она ударилась в противоположную стену. По бетону пошла трещина. Хорошо еще, что никто не стоял рядом, а то дверь зашибла бы насмерть любого, в блин превратила, размазав по стене.
Патроны детонировали, рвались, будто это праздничный фейерверк, а когда они закончились и поутих огонь, выяснилось, что вместо узкой амбразуры в стене зияет огромная дыра, в которую может пролезть даже человек.
Поскольку лишних пулеметов не было, Мазурову пришлось оставить здесь трех штурмовиков, вооруженных автоматами. Они отгоняли наседавших на форт австро-венгров. Но у тех опять пропал боевой запал.
Поле перед фортом усеяли человеческие трупы, но дымовая завеса опять укрыла их, стрелять перестали и те и другие, точно временное перемирие негласно заключили. Стало так спокойно, будто ничего здесь и не происходило, а Мазурову вдруг почудилось, что этот дым растворит мертвые тела, и когда он рассеется, то возле форта действительно не останется никаких следов штурма. Они отступили, когда до победы было совсем близко. Еще один натиск, и штурмовики бы его не выдержали. Оборона трещала, разваливалась. У металла есть предел текучести, когда нагрузка становится такой сильной, что он перестает сохранять прежние свойства. Примерно к такому пределу были близки штурмовики.
Они заранее заминировали лестницы, ведущие на верхний этаж, и подорвали их вместе с уже поднимающимися по ним австро-венграми. Бетон обрушился, погребая под завалами людей. Не все из них погибли, из-под завалов высовывались шевелящиеся руки и ноги, слышались стоны, проклятия и ругательства. Некоторым из них удалось-таки пробиться на верхний этаж, но здесь уж численное преимущество было за штурмовиками, и они быстро перебили противника в рукопашной.
Раненых перетащили на носилках. Работа выдалась трудной, нашлась для каждого, и все взмокли от нее. За ранеными ухаживал лекарь, кого-то перевязывал, кому-то колол лекарства, или, скорее, это был морфий — самое хорошее лекарство в данной ситуации.
К нему подошел Мазуров. Лекарь, почувствовав, что рядом кто-то стоит, повернул голову, хотел сказать что-то злое, но, увидев командира, промолчал.
— Как? — спросил Мазуров.
— Раненых слишком много. Я не справляюсь. Многие нетранспортабельны, а мы их перетаскивали. Четверть, если не попадет в течение ближайшего часа в госпиталь, — умрет. Я буду бессилен. За жизнь остальных пытаюсь бороться.
— Ты знаешь, что они не попадут в госпиталь через час, — сказал Мазуров, — занимайся теми, кого можно спасти. Для остальных остается морфий. Его хватит?
— Его много.
Мазуров думал, что когда на верхний этаж поднимутся все штурмовики, то там будет не протолкнуться, а вышло все совсем иначе, и теперь превосходно было видно, как мало их осталось, а ведь им еще нужно не дать подорвать австро-венграм мост, захватить его и удерживать до подхода передовых частей. Но как такое сделаешь? И как быть, когда австро-венгры начнут откатываться от линии фронта, по мосту двинутся нескончаемые колонны отступающих войск и весь этот вал обрушится на форт? Его бы удержать, что тут о мосте думать.
А если выдвинуться навстречу австро-венграм, тем, что так лихо спрыгивали с грузовиков, да напасть на них? Они-то такой прыти от штурмовиков наверняка не ожидают, полагая, что те должны сидеть в форте и носа своего из него не показывать. Вот неожиданность-то для них будет, когда они столкнутся в этом дыму с русскими, побегут еще обратно, вот на их спинах и ворваться на мост, перебить его охрану, да держаться, пока еще кто-то из штурмовиков жив будет.
К Мазурову подбежал радист, правда, теперь без радиограммы.
— Что там? Опять Брусилов? Просит держаться?
— Нет. Подполковник Страхов.
— И что же?
— Он возвращается.
— Очень рад этому.
— Говорит, что к форту движется передовая механизированная колонна из дивизии Деникина. Танков двадцать, не меньше, еще самокатчики и грузовики с пехотой. Им осталось пройти до форта километров десять.
— О, это хорошая новость. Сам-то Страхов когда обещался быть?
— Да с минуты на минуту.
— В этом дыму он ничего не увидит. Мы сами ничего не видим. Можно наладить связь с Деникиным? А лучше с этой механизированной колонной, у них наверняка есть рация в одном из танков.
— Я попробую.
— Ну, уж постарайся.
Радист козырнул, бросился налаживать связь.
Настроение Мазурова поднялось, затеплилась надежда.
— Эй, ребята, — закричал он, — помощь идет! Танки Деникина на подходе!
Те из штурмовиков, что были к нему поближе, повернули головы, слушали, но докричаться до каждого он, конечно, не мог, однако известие это из уст в уста быстро распространилось по всему верхнему этажу форта, правда, в ответ восторженных воплей Мазуров не услышал.
Похоже, о колонне прознали и австро-венгры, и натиск их опять усилился, точно они возомнили, что у них осталась последняя возможность вырваться из окружения, а смерть пугала их гораздо меньше, нежели перспектива плена.
Теперь идея контратаки стала иметь смысл, но для ее осуществления надо было собрать ударный отряд человек в тридцать, не меньше, и хотя и этого было мало, учитывая, сколько австро-венгров сейчас, укрываясь дымом, подбиралось к форту, но больше Мазуров выделить не мог.
Он решил, что поручит штурм моста первому попавшемуся офицеру. Им оказался Тяжлов. У него было редкое свойство — оказываться в нужных местах в нужное время.
Из реки высовывались наполовину своей длины трубы потопленной канонерской лодки, а вода была настолько прозрачной, что Страхов видел сквозь нее и покоящийся на дне корабль. Волны накатывались на трубы, обтекали их, недовольно пенясь. Возле берега нерешительно клубился дым, точно боялся дотронуться до холодной воды, но над фортом он был таким густым, что накрывал его непроницаемым для человеческих глаз пологом.
«Наворотили они тут дел».
О, если бы он только увидел, что тут творилось еще.
Издали Страхов подумал, что форт горит, а дым исходит от него, но, подлетев чуть ближе, догадался, что дыма было уж слишком много и, скорее всего, так австро-венгры прикрывали свою атаку. Из форта ему ответили на позывные, а это значило, что штурмовики все еще продолжали его удерживать.
Вот только из-за этого дыма он не знал, что же ему делать, цели-то не разглядеть, а переводить пули понапрасну было даже преступно. Во-первых, он мог попасть и в штурмовиков, которые перешли в контратаку, а во-вторых, израсходовав боеприпасы, ему пришлось бы волей-неволей опять возвращаться на базу, а вдруг его помощь как раз и будет в эти секунды необходима, ему же не останется ничего другого, как идти на таран.
«Хоть бы истребители, что завесу ставили, вернулись. Тогда бы мы с ними разобрались».
Но небо было чистым, безоблачным.
Истребители Страхова сделали круг над фортом.
Подполковник видел, что пилоты его эскадры жестами спрашивают у него, что делать, но пока он ответить на это им ничего не мог. И вдруг он почувствовал, что земля там, глубоко под ним, задрожала, форт ожил, исторгнув огненный залп в направлении моста, заговорили пулеметы, вгоняя в дымовую завесу ежесекундно сотни пуль, нашпиговывая ими воздух, так что от них было не укрыться — прячься не прячься.
Одна из ферм моста была чуть погнута. Несколькими часами ранее в нее врезался один из аэропланов эскадры Страхова.
Он увидел брошенные грузовики и догадался, кого обстреливали штурмовики, и тогда он завертел головой, ища взглядом взгляды своих подчиненных, а найдя их, ткнул в грузовики пальцем и пошел на снижение. Следом за ним устремились и другие аэропланы, выстраиваясь в одну линию позади Страхова.
Ангелы Смерти.
Водители в кабинах рассмотрели на крыльях атакующих аэропланов опознавательные знаки Антанты. Выпрыгивая из автомобилей, кто-то из них залезал под днища, кто-то искал спасения в дымовой завесе, кто-то отстреливался из ружей, но попасть в аэропланы было очень сложно.
Пули находили австро-венгров везде. Они крошили борта в щепки, пробивали брезентовые крыши, разбрызгивали осколками стекла, а когда попадали в бензобаки, то грузовики ослепительно взрывались, точно в них были бомбы. Люди превращались в живые факелы, и несколько секунд, объятые пламенем, они метались между останками автомобилей, пытаясь добежать до реки и спрыгнуть в нее, но они уже ничего перед собой не видели и никак не могли найти реку. Они кричали от боли, падали на землю, катались по ней, пробуя сбить огонь, но это ни у кого не получалось, и они вскоре затихали, а огонь все продолжал слизывать с них остатки одежды, кожу и плоть, добираясь до костей.
Бензин из пробитых баков растекался по земле и горел, наполняя воздух черным отвратительным дымом и запахом горящего человеческого мяса, но в эти чистые небеса, где властвовали Ангелы Смерти, он не добирался.
Аэропланы Страхова опять развернулись, но возле моста им делать было уже нечего. Люди с небес казались не больше муравьев. На форт их надвигалось несколько колонн, еще не развернувшихся в боевое построение. Страхову трудно было посчитать, сколько именно. Но как же он их раньше не заметил?
— Форт, как меня слышите?! — заорал он в рацию. — Вызывает эскадра прикрытия.
— Слышим вас хорошо, — услышал он искаженный помехами голос в наушниках, хотя до радиста было совсем близко, и выберись он из форта, то и без всякой рации до Страхова мог бы докричаться.
— Австро-венгры. Пехота. Примерно две тысячи. Двигаются на вас. Записывайте координаты.
— Спасибо. Мы встретим их.
Страхов стал уводить эскадру, чтобы ее не задело взрывами.
Штурмовики, растянувшись несколькими цепями, шли крадучись, но вовсе не из-за того, что в этом дыму боялись неожиданно натолкнуться на австро-венгров, а потому, что земля вся была вспахана, и не ровен час шагнешь неосторожно, не заметив, что под ногами глубокая воронка, и полетишь в нее кубарем. Хорошо, если при этом дело ограничится лишь ушибами, а то ведь и сломать чего можно. Сколько ни всматривайся в этот дым, все равно дальше метра ничего не разглядишь, но, прислушиваясь, штурмовики различали стоны, вскрики боли, которыми был пропитан весь воздух. Хотелось заткнуть уши и ничего этого не слышать. Стали попадаться мертвые тела, изуродованные осколками, многие из них уже почти не походили на людей, развороченные, с вывалившимися из животов внутренностями, оторванными руками, ногами и головами. Смерть здесь хорошо поработала своей косой.
В одной из воронок сидел австро-венгр, прижимая к телу руки и ноги, точно замерз, и хотел вот так согреться. Его и вправду колотила дрожь, зубы стучали друг об друга, а на измазанном грязью лице выделялись испуганные глаза. Он боялся выбраться из воронки, хотя обстрел вот уже несколько минут как закончился. Он просто не знал, куда ему идти, опасаясь, что выберет неправильный путь и выйдет как раз к форту. Похоже, его совсем не задело.
Увидев штурмовиков, он схватил валявшееся рядом с ним ружье с расщепленным осколками прикладом, попробовал загнать в ствол патрон, но руки его дрожали, и ему все никак не удавалось справиться с затвором.
Кто-то из штурмовиков добил его ножом. Воткнул в грудь длинное лезвие, оттолкнул ногой умирающего, полез из воронки прочь, уже не оглядываясь. Тело австро-венгра скатилось на самое дно воронки. Жестоко. Но в живых его все равно оставлять не стоило. Пожалеешь, отвернешься, а он пальнет тебе в спину.
Раненых и умирающих они не трогали, проходили мимо, благо никто из австро-венгров и не думал оказывать сопротивление и пытаться как-то остановить или задержать штурмовиков. Они вообще старались на них не смотреть. Ужасное зрелище, когда человек, корчась от боли, валяется на земле и что-то ищет на ней, шаря единственной оставшейся рукой, а из того места, где когда-то была вторая, все продолжает сочиться кровь. Он что-то шептал, потому что сил, чтобы кричать, у него не осталось, смотрел на штурмовиков уже не с ненавистью, а с какой-то мольбой, но она едва-едва проступала сквозь боль. Глаза его заволакивал туман, и, скорее всего, он не понимал, что возле него проходят русские, и еще он не мог понять, почему никто ему не поможет, а может, он просил его добить и прекратить эти мучения, но и этого штурмовики не делали.
И все равно тихо к мосту они подобраться не смогли.
Десяток австро-венгров переждали обстрел в воронке. Они как раз выбирались из нее, помогая друг другу, когда на них набрела первая цепь штурмовиков. Рисковать не стали. Срезали всех короткими очередями. Это было избиение. Австро-венгры безвольными куклами скатились обратно в воронку, ставшую для них могилой, а они-то думали, что она их спасет.
Заблудиться в этом дыму было невозможно. Со стороны моста доносилась стрельба и взрывы — отличный ориентир, а потом стали различимы и горящие автомобили.
Австро-венгр выбежал навстречу штурмовикам, натолкнулся на них, чуть с ног не сбил, потом бросился прочь, что-то крича. Видимо, это был один из уцелевших водителей. У него были безумные глаза. Перестань он кричать, может, и затерялся бы в дыму, но он никак не мог этого понять. Даже когда в его спину попала пуля, он все никак не хотел замолчать, хрипел что-то, а в горле у него булькала кровь. Тело рухнуло и наконец затихло.
Сквозь дым стали проступать фермы моста и обгоревшие остовы грузовиков. Земля от жара почернела и потрескалась. Штурмовики перешли на бег, как ищейки, которые долго шли по цели, а теперь увидели ее, и осталось сделать последний рывок, чтобы ее схватить.
Беженцы по мосту больше не шли, или испугались и пошли искать более безопасной дороги, или поток их иссяк.
Оставшиеся на мосту несколько австро-венгров так опешили от появления штурмовиков, что сопротивления не оказали. Они, подняв вверх руки, глядели на русских с таким же ужасом, с каким должны были встретить и появление призраков, вынырнувших из дыма. Штурмовики быстро обезоружили их и связали.
Низко над ними пролетели истребители, покачивая в знак приветствия крыльями. Как же приятно было чувствовать, что ты здесь не один.
Форт озарился несколькими вспышками, а спустя несколько секунд километрах в трех от него засверкали взрывы.
— Что там еще? — задавались вопросом штурмовики на мосту.
Сгибаясь чуть ли не вдвое, укрываясь за фермами, десяток штурмовиков побежали на другую сторону моста к пулеметной точке, окруженной невысокой баррикадой из мешков с песком. В некоторых местах она осела — пули пробили мешки, и песок из них высыпался. Они ждали, что в любой момент пулемет оживет, но ствол его смотрел совсем в другую сторону, а когда штурмовики перемахнули через баррикаду, оказалось, что там никого в живых нет.
Возле мешков было сложено в ряд пять человеческих тел, прикрытых шинелями. В пулемете была заправлена полуизрасходованная лента, еще несколько были сложены в железных ящиках. Этого хватит, чтобы минут на десять задержать пехоту.
— Хм, они заминировали мост, — сказал Тяжлов.
На каждую из опор было привязано килограммов по десять взрывчатки, а от нее тянулись провода, сплетавшиеся вместе и идущие к двум взрывным устройствам, расположенным в баррикадах по обе стороны моста. Привести их в действие приказа так никто и не дал, но даже если перерезать провода, все равно будешь чувствовать себя точно сидишь на пороховой бочке, потому что взрывчатка могла сдетонировать и от пули.
Тяжлов развил бурную деятельность, отдавая приказы.
Мост заминировали недавно, может, когда штурмовики уже захватили форт, австро-венгры не убрали страховочные веревки, так необходимые сейчас штурмовикам. Без них дело было бы совсем плохо.
Из отряда никто не практиковался в восхождении к горным вершинам. Штурмовики неумело обмотались страховочными веревками, стали спускаться к опорам, похожие в эти минуты на марионеток, которыми манипулируют их товарищи. Вцепившись в веревки, они медленно ослабляли их, пока наконец штурмовики не зависли напротив взрывчатки. Они болтались там минуты три, видимые со всех сторон, ничем не защищенные, так что попасть в них мог даже самый скверный стрелок. Ветер немного раскачивал их, ноги и локти терлись о шершавый камень. Ножами штурмовики резали веревки, которыми была привязана взрывчатка к опорам. Хорошо было бы ее поднять наверх, пригодиться может, когда придется отбиваться от австро-венгров, но как ее удержишь в непослушных руках, к тому же когда одна из них занята ножом? Взрывчатка рассыпалась на маленькие бруски, попадала вниз, с бульканьем уходя под воду, как у нерадивых браконьеров, решивших глушить рыбу, но они были такими неопытными, что забыли поджечь ее бикфордовы шнуры.
— Тяните, — приказал Тяжлов.
Штурмовики стали вытаскивать своих товарищей, дружно вцепившись в веревки.
— Молодцы, молодцы, — подбадривал Тяжлов штурмовиков, похлопывая по плечам всех вылезающих, — ну и черт с ней, с этой взрывчаткой.
Штурмовики разделились на два равных отряда, занимая оборону по обе стороны моста, напасть-то на них могли и с той и с другой, а то и с обеих сразу.
Вскоре мост загудел оттого, что стала сотрясаться земля. С противоположной стороны от форта к нему приближалась колонна танков. У штурмовиков ничего не было, кроме гранат, чтобы их остановить, надеяться приходилось только на орудия форта, если оттуда заметят эти танки и не будут заняты собственными проблемами…
В одночасье подвал весь наполнился оглушающими криками, а до этого из разных мест прогремело несколько мощных взрывов и все заволокло дымом вперемежку с колючей, противной пылью, которая забивала нос и горло при каждом вздохе. Пахло гарью.
«Что случилось?» — задавался вопросом Мазуров.
Но спрашивать-то, собственно, никого и не стоило. Нетрудно самому догадаться. Австро-венгры прорвались на верхний этаж сразу из нескольких мест. Как у них это получилось, бог его знает, но Мазуров понимал, что это конец, потому что у него не осталось никакого резерва. Они были обречены. Чуть дольше продержатся те, кто забаррикадировался в орудийных башнях, но и их вытащат оттуда, подорвав люки. Странно, но он не испытывал никакого страха, может, оттого, что давно настроил себя к тому, что когда-то это должно произойти, когда-то он окажется в безвыходной ситуации и будет более странным, если такое не произойдет.
Заволновались раненые, пытались подняться, ворочались, и даже большинство из тех, кто до сих пор был в бессознательном состоянии, очнулись, что-то шептали, спрашивая, вероятно, «что же случилось?». Добьют их австро-венгры, когда захватят форт?
Руководить обороной стало невозможно, рукопашная, похоже, шла везде.
С секунду Мазуровым владела апатия и безразличие, прогоняя их, он замотал головой.
— Рация накрылась, — сообщил Мазурову радист.
Он стоял рядом, ждал каких-то распоряжений, устало дыша и смачивая языком пересохшие губы. На щеке у него был неглубокий порез. Кровь уже засохла.
Единственное, что ему мог посоветовать Мазуров, это подороже продать свою жизнь. Вряд ли их будут брать в плен. Радист все понял без слов. В руке он держал пистолет. Молодец. Правильно смекнул, что в этой тесноте даже автомат будет слишком большим и неудобным.
— Пойдем, — махнул ему Мазуров.
Навстречу Страхову летели аэропланы, поначалу он подумал, что это австро-венгры или германцы, положил руку на гашетку пулемета, но потом разобрал, что это «Сикорские», точно такие же, что и в его эскадре. И как он мог так ошибиться? Нервы совсем ни к черту стали. Принцип — сперва стреляй, а уж потом разбирай, в кого стрелял, — конечно хорош, но далеко не всегда стоит поступать именно так.
— О, господи, наконец-то, — прошептал он, когда увидел, кого прикрывали истребители.
Штурмовики связывали по нескольку гранат. Взрыв броню не повредит, но если бросить такую связку под гусеницу, то ее точно разорвет. Так хотелось спеть что-нибудь наподобие «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“…», ведь ничего другого им не оставалось, и чтобы играл оркестр, а музыка отвлекала от отвратительных мыслей.
«Танки», — читалось на лицах штурмовиков, весть эта передалась и на другую сторону моста.
Тяжлов приставил к глазам бинокль. На лобовой броне переднего танка белой краской без трафарета, а от руки было коряво написано «На Будапешт!».
— Это наши танки! — заорал Тяжлов, у него заслезились глаза. — Наши!
Штурмовики, до этого укрывавшиеся за мешками с песком, которые никогда бы не стали надежной защитой от орудийных выстрелов, повскакивали, стали обниматься, кричать, точно дети малые.
— Черт, а вдруг они не знают, что мост наш? Жахнут по баррикаде от греха подальше? — вдруг сказал один из штурмовиков.
— Точно, — кивнул Тяжлов.
— Флага-то у нас российского нет, так бы водрузили над баррикадой, и все сразу понятно. Может, навстречу выбежать?
— Да, беги, тряпку белую возьми и размахивай, а то не разберут, зачем ты к ним бежишь, вдруг взорвать хочешь.
— Где ее возьмешь, белую-то?
— Ты давно белье свое стирал?
— Перед боем чистое было, но все пропотело оно и испачкалось.
— Сойдет и такое.
Штурмовик стянул с себя пятнистую форму, снял стыдливо рубашку, всю пропитавшуюся потом, посмотрел на Тяжлова виноватым взглядом.
— Отлично подойдет для парламентерского флага, — подбодрил его Тяжлов, — ну с богом, пошел. Но не спеши, а то не поймут тебя, потом только, когда они разберутся, что к чему, — поторопи.
— Слушаюсь.
Размахивая рубашкой, штурмовик двинулся к приближающейся колонне.
Передний танк остановился, люк у него на крыше открылся, из нее показалась человеческая голова. О чем шел там разговор со штурмовиком, слышно не было, но они обменялись буквально несколькими фразами, после чего танк опять тронулся с места.
— Молодец, молодец, быстро все объяснил, — тихо говорил Тяжлов.
Он вышел навстречу колонне. Теперь были видны и другие танки, не меньше двух десятков, по бокам орда самокатчиков на мотоциклах с колясками, где были установлены пулеметы, а за ними — грузовики, с закрытыми брезентовыми крышами кузовами.
— Привет, — закричал танкист, высовываясь на полкорпуса из люка, так что стали видны погоны подполковника на его плечах, на голове у него был шлем наподобие летного, только более массивный, видать, с какими-то мягкими вставками, чтобы не очень было больно биться о металл внутри танка, — а я-то думал, что это австро-венгр, завидев меня, бросился сразу сдаваться. Так, что ли, перепугал я его?
— Здравия желаю, господин подполковник, — откозырял Тяжлов, — вы вовремя.
— Гнали к вам на пределе мощности моторов. Думал, посажу я моторы. В тылу куча разрозненных подразделений австро-венгров. Мы на них и внимания не обращали, даже если они в нас постреливали. Может, еще они о себе напомнят, если вздумают на ту сторону перебраться. Ну, как вы тут?
— Умоляю, господин подполковник, к форту вам надо быстрее пехоту отправить, а то не ровен час придется его опять у австро-венгров отбивать.
— Наседают?
— Да там их внутри осталось прилично. Когда мы уходили, их еще удерживали на двух нижних этажах. Боюсь, что сейчас они могли уже пробиться наверх, а у нас там почти и нет уже никого.
— Понял. Мне сообщили, что и с фронта на него наступают, — лицо подполковника мрачнело, — пехота на грузовиках к форту подъехать сможет?
— Я покажу, посмотрим, может, получится, но там разрыто все взрывами.
— Я это и сам вижу, — кивнул подполковник.
Ему придется сразу же ввязываться во встречный бой. Это ему совсем не нравилось, но к чему-то подобному он готовился, когда ему приказали во что бы то ни стало прорваться к форту «Мария Магдалена».
— И что, мне этот форт штурмовать? — спрашивал подполковник у генерала Деникина перед наступлением.
— Форт — наш. Его уже до вас взяли, но если вы не поторопитесь, то вам его придется брать во второй раз, — отвечал Деникин.
— Я понял.
«Железная» дивизия Деникина, получившая такое прозвище с первых дней войны, наконец-то могла по праву так именоваться не только из-за своих заслуг, но и оттого, что в ее состав включили механизированные подразделения. Танки в ней появились в одной из первых — чуть более месяца назад. Эти сухопутные дредноуты как-то в одночасье возникли во всех враждующих армиях, вероятно оттого, что для разведок стран Антанты и Центральных держав эти разработки, готовящиеся в большой тайне, никакого секрета не представляли.
— Эй, — подполковник нагнул голову, закричал куда-то вниз, — с фортом связь есть?
— Нет, — послышалось в ответ.
— Плохо. Ну, двинули.
Гусеницы надсадно заскрежетали, чуть провернулись вхолостую, вырывая из дорожного покрытия огромные куски, потом танк задрожал, выпустив струю едкого дыма из выхлопной трубы, тронулся.
Подполковник скрылся в танке, закрыв люк. По внутренней связи он отдал приказ пехотинцам ехать к форту.
Мост весь вибрировал, когда на него въехал командирский танк, застонал, когда на него стали въезжать остальные, но не все разом, потому что мост строили лет пятьдесят назад и никто тогда не рассчитывал, что по нему будут передвигаться бронированные монстры. Такое они могли увидеть только в кошмарном сне. За мостом танки растекались веером, выстраиваясь в линию, обходя с фланга австро-венгров, наступавших на форт. За танками, тоже в линию, расположились самокатчики.
Над их головами пронеслась эскадра сопровождения и присоединившиеся к ним аэропланы Страхова.
— Оставайтесь пока здесь, — приказал Тяжлов штурмовикам, сам же, когда подъехал первый грузовик, вскочил на его подножку.
— К форту, — приказал он взглянувшему на него водителю.
— Да знаю, что к форту, — недовольно сказал водитель, — только ж дороги нет никакой. Машину угроблю.
— Черт с ней, с машиной, — бросил Тяжлов, — давай, давай, побыстрее.
— Ну, как знаешь, тогда держись покрепче.
Водитель переключил скорость, утопил педаль газа, и оставшиеся полмоста они проскочили на скорости, которой позавидовал бы любой гонщик. Грузовик чуть притормозил, спускаясь с насыпи, но склон был крутой, колеса стали прокручиваться, машина начала сползать, как на лыжах, и Тяжлов испугался, что сейчас ее занесет, она перевернется, а из кузова посыплются солдаты.
— Не беспокойся, — бросил водитель, заметив тревогу штурмовика и бешено вращая руль, чтобы удержать машину в равновесии.
— Ты всех в кузове растрясешь. Не в заезде на императорский приз участвуешь.
— Там тоже приходилось. Не бойся, не растрясу. Доставлю в лучшем виде. Сам же сказал быстрее.
Тяжлов скривился.
Пахло гарью.
— Мин-то нет? — спросил водитель.
— Нет.
— Проверяли?
— Нет.
— Чего ж тогда говоришь, что мин нет?
— А чего тогда австро-венгры к нам сунулись, ни о чем таком не думая?
— Это пехота. Вдруг мины посерьезнее стоят.
— По ту сторону форта они на танках были. Мин нет, говорю тебе.
— Взлетим на воздух, сам виноват будешь.
— Да, на том свете с меня спросишь.
— Сплюнь-ка три раза через левое плечо, только в меня смотри не попади.
Тяжлов выполнил эту просьбу.
Повсюду были разбросаны мертвые тела. Водитель пытался не наехать на них, объезжая стороной, но у него это не получалось, к тому же постоянно приходилось следить за тем, чтобы машина не въехала в воронку. Грузовик периодически вздрагивал, когда колеса наскакивали на мертвеца, отбрасывали и без того безжизненное тело или подминали под себя, калеча до неузнаваемости. Пару раз Тяжлов услышал противный чавкающий звук раскалывающегося черепа. Колеса грузовика, видимо, уже покрылись отвратительным, засыхающим на глазах месивом.
«Замучается он, когда колеса начнет мыть», — подумал Тяжлов, взглянув на водителя.
— Наворотили вы тут дел, — сказал тот.
Тяжлов промолчал.
— И из форта по нас бы не шарахнули. Подумают еще, что это к австро-венграм пополнение подошло, — не унимался водитель.
— Разберут, думаю, что это русские машины.
— Надеюсь на это.
— Увидим, если на нас какое-нибудь орудие наводить начнут.
— Следи тогда за орудиями и предупреди меня. Мне будет не до этого.
Дым совсем рассеялся. Теперь было отчетливо видно, во что превратился форт — в какое-то полуразвалившееся сооружение, точно с того времени, как его возвели люди, прошли целые века, а бетон, каким бы прочным он ни был, никогда не выиграет испытание годами.
Большинство орудийных башен перекосило, бетон закоптился и пошел трещинами.
Угловая пушка выстрелила один раз, другой, посылая снаряды навстречу австро-венграм, а потом она задрожала и замолчала.
«Матерь божья, сколько же их. Точно и вправду за то время, что они сидели в подвале, то каким-то немыслимым образом размножились. Почкованием, что ли?»
Ощетинившись штыками, они надвигались стеной, особо не беспокоясь о своих потерях. Злые лица, перекошенные ненавистью, страшные, так что от одного их вида побежишь, но, похоже, и у штурмовиков лица были под стать этим.
Автоматные очереди штурмовиков оставляли в живой стене огромные бреши, которые тут же затягивались. Ноги живых наступали на мертвые тела, переступали через них, будто это камни какие-то, скользили по липкому от крови полу, падали и уже не могли подняться, потому что накатывающаяся стена не давала им этого сделать.
Стена колыхалась. Не дай бог сблизиться с ней — попадешь на штыки. Нескольким штурмовикам не повезло. Мазуров видел, что с ними сделали австро-венгры — искололи, отбросили прочь.
Грязные, уставшие и отчаявшиеся. Пули дробили лица, раскалывали черепа, разбрызгивая куски мозга, гасили ярость в глазах, но она еще несколько мгновений тлела в них даже после того, как силы покидали безвольное тело.
Они валились, как пшеничные снопы от взмахов косы, устилая пол вторым, третьим слоем мертвецов вдобавок к тем, что валялись здесь со времен начала штурма. Они падали по нескольку человек сразу, вздрагивая, когда в них входили пули, а промахнуться в таком маленьком пространстве было просто невозможно. Пули даже не рикошетили от стен, успокаиваясь в телах.
Штурмовики перебрасывали через вал гранаты. Они взрывались позади первого вала австро-венгров в самой их гуще, даже потолок после этого окрашивался в красное.
Мазуров охрип совсем, он не слышал собственного голоса, да и чего тут разберешь, когда этот бетонный бункер до краев заполнился криками, стонами, стрельбой, так что уши оглохли в первые же секунды.
— А-а-а! — кричали штурмовики, опорожняя магазины автоматов.
— А-а-а! — эхом отвечала им стена австро-венгров.
Они израсходовали все патроны в своих ружьях, но не успевали перезаряжать и шли напролом, как бывало это сотню лет назад, когда войска выстраивались друг напротив друга и пробовали сблизиться. Каждая пуля находила себе жертву, раздраженным шершнем глубоко впиваясь в тело.
Все происходящее плыло перед глазами, казалось нереальным не только из-за стекающего в глаза пота, а потому что Мазуров впадал в какое-то безумие, в транс, похожий на тот, что вызывают наркотики.
Стены форта сотрясались. Мазуров догадывался, что замурованные в орудийных башнях штурмовики продолжают вести огонь. Но наконец замолчали и они, когда где-то в глубине форта, который был уже почти отбит австро-венграми обратно, послышалось несколько сильных взрывов. Австро-венгры вскрывали люки башен, точно извлекали черепах из панциря.
Он знал, что это конец.
Мазуров ничем не мог помочь засевшим в башнях штурмовикам.
Форт, так хорошо вооруженный для отражения атак снаружи, совершенно не был подготовлен для сражения внутри. Здесь негде было зацепиться хоть на минуту-другую, разве что навалить баррикаду из мертвых тел и укрыться за ней.
Но это хоть какая-никакая идея. К тому же они уже этим методом пользовались, когда сдерживали противника на нижних этажах.
Мазуров отдал распоряжение возвести баррикаду позади отступающих штурмовиков.
— Быстрее, — прохрипел он.
Лишние люди у него были, все равно, встань они все в ряд, как это сделали австро-венгры, от стены к стене, места всем и не нашлось бы.
Он слышал, как за его спиной штурмовики стаскивали в одну кучу мертвецов, причем для этого годились как свои, так и чужие, и не до сантиментов здесь было, потому что мертвецы превратились просто в строительный материал, который может сберечь жизнь тем, кто еще уцелел. Души штурмовиков, кому принадлежали эти тела, летая над ними, могли только радоваться этому.
Раненых они смогли эвакуировать, перетащили ближе к выходу из форта. Не всех, конечно. Что же случилось с остальными, приходилось только догадываться. Кто-то доковылял сам, завалился на пол, потому что стоять не мог долго на ногах, взял автомат и приготовился к смерти.
В автоматах заканчивались патроны.
Хаос и безумие воцарилось повсюду, а люди почти превратились в зверей, и когда у них закончатся патроны, когда все холодное оружие застрянет в трупах, они начнут рвать друг друга зубами и ногтями, выдавливать глаза пальцами… Он уже участвовал в такой драке всего месяц назад в польском лесу, когда их транспорт был сбит и за ними охотились германские самокатчики. Он думал, что этот ужас никогда не повторится, а будет только приходить к нему в кошмарных снах, от которых он никак не мог избавиться и часто просыпался посреди ночи весь мокрый от холодного пота, выступающего на теле, но это сражение было еще более жестоким, еще более кровопролитным. Что же его ждет ночами, если он выживет?
Мазуров замотал головой.
Вокруг него было так много смерти. Удивительно, что она его до сих пор не заметила, а лишь присматривалась к нему, прикоснувшись к голове чуть повыше виска, скользнув по каске и оставляя на ней сверкающую бороздку, к руке, порвав комбинезон и кожу.
— Готово! — закричали ему на ухо.
— Отходим! — закричал Мазуров.
Плотным огнем, истратив почти все патроны в автоматах длинными очередями, точно пальцы заиндевели в одном положении, не хотят отпускать курок и будут давить на него, даже когда в магазинах останется только пустота, наполненная дымом, они построили перед собой еще одну баррикаду из тел австро-венгров.
Берите, не жалко. Но те отчего-то этот дар не приняли или не догадались, что за стеной трупов можно спрятаться. Они все лезли и лезли через нее, делая баррикаду все выше и выше.
— Отходим, — еще раз прокричал Мазуров, видя, что штурмовики слишком увлеклись и уже ничего не слышат.
Он перепрыгнул через вал тел, свалился на него, прикрывая огнем отходящих штурмовиков, но пули настигали их во время прыжка, и они падали по другую сторону, обливаясь кровью. Товарищи оттаскивали их подальше, перевязывали.
Мертвые тела еще сохраняли тепло. Вокруг были мертвые лица. Еще не побелевшие. Он знал этих людей. Ад, наверное, выглядит по сравнению с этим сражением райским местом, и если он попадет туда, ему будет совсем не страшно.
Штурмовики притащили откуда-то два тяжелых пулемета, водрузили их поверх баррикады, и то, что потом произошло, было по-настоящему ужасным зрелищем. Крупнокалиберные пули буквально разрывали человеческие тела на части, их сметало огнем, потому что противостоять этому огненному валу органика не могла, а только железо.
Автомат нагрелся, стал обжигать лицо, глаза слезились от дыма, он разъедал слизистую, мешая дышать, но хуже всего был нестерпимый запах свежей крови. От него начинало тошнить.
Мазуров звериным чутьем почувствовал, что ему надо обернуться, и он увидел, как в дверном проеме появляются люди, материализуются из тумана, как призраки в спиритическом сеансе.
«Нет», — пронеслось у него в голове, потому что он подумал, будто это австро-венгры, атакующие форт с фронта, наконец-то дошли до него. Он не мог разобрать, какая на них форма, хотел повернуть в их сторону автомат, зная, что это уже бесполезно. И тут он разглядел кокарды на их фуражках.
«Русские кокарды. Русские!»
На предплечьях черные нашивки.
«Деникинцы. Они дошли. Только они могли так быстро дойти».
Мазуров не сомневался, что именно им Брусилов прикажет пробиваться к форту — славной «Железной» дивизии, которую боялись даже германцы. Когда-то они поставили против нее лучшую из своих дивизий — «Стальную», но после двух недель боев, потеряв половину состава, были вынуждены отправить ее в тыл на пополнение, а в газетах появились статьи под заголовками «Германская сталь — хороша, но русское железо — лучше». Им всегда доставались самые трудные задания, они всегда несли колоссальные потери, и, скорее всего, в ней осталось не так уж и много тех, кто начинал эту войну, но никогда никто не усомнился в том, что она по праву носит название «Железной».
Волна деникинцев затопила форт, увлекла за собой штурмовиков, перекатилась через баррикаду, через одну, другую, столкнулась с валом австро-венгров и разметала его, смяла, отбросила, как отбрасывает мощный паровоз вставших на его пути людей. Штыковую атаку деникинцев никто не выдерживал.
— Они сдаются. Не стреляйте, — разнеслось по форту.
Австро-венгры побросали оружие. Что-то сломалось в них. Они не хотели больше сражаться, понимая, что смысла в этом нет. Тела поникли, лица стали безжизненными, как у мертвецов.
Выстрелы затихли, остались только стоны.
Штурмовики переводили дыхание, хватали жадно воздух, точно это был самый лучший напиток в мире.
К Мазурову подошел офицер деникинцев.
— Лейтенант Клашевский, — представился он, приставив пальцы к виску.
— Майор Мазуров. Спасибо вам. Еще пару минут — и все.
— Не за что, господин майор. Вы все сами сделали. Нам-то и потрудиться почти не пришлось. — Он видел многое, но такое, что увидел сейчас, — никогда, и это ясно читалось в его глазах. — Простите, но на всех этажах то же самое, что и на этом?
— На втором убитых меньше, а что на третьем, я не знаю. Мы не дошли до него. Но мы применяли иприт, а австро-венгры спали в это время.
Клашевский кивнул.
— Как там? — Мазуров ткнул в дверной проем.
— Все хорошо, — сказал лейтенант, — мы их тесним.
Впереди опадала стена огня, но Страхов все же боялся задеть ее, боялся, что осколки и куски вырванной земли разобьют его аэроплан, и поднял его чуть выше, откуда люди казались крохотными, точно это оловянные солдатики, расставленные для игры мальчишками. Многие из них повалились, лежали на земле темными точками, и даже когда взрывы утихли и начал рассеиваться дым, они не поднимались, будто любое движение выдаст их, и тогда на них обрушатся новые снаряды.
Прежде чем затихнуть, орудия форта сделали еще один залп и подняли к небесам стену огня уже позади аэроплана Страхова.
Бесформенными нагромождениями оплавленного металла стояли догоревшие танки.
Австро-венгры все еще продолжали вжиматься в землю, но там негде было спрятаться от жужжащих осколков, наполнивших воздух стаями раздраженных шершней, ищущих свою добычу, чтобы впиться в теплое тело и навсегда затихнуть в нем.
Потом люди стали шевелиться, медленно подниматься, но не в полный рост, а низко припадая к земле и вслушиваясь — не появится ли этот противный звук, когда острый нос снаряда таранит воздух. Но они не там искали смерть. Она пришла не из форта, а с небес. К земле их прибил пулеметный огонь, хлестнул, точно плетью, предательски, сзади, потому что аэропланы, развернувшись и выстроившись в линию, напали на австро-венгров с тыла.
Страхов видел всплески от пуль, когда они бились о землю. Оказавшись над противником, он горстями выбрасывал из аэроплана железные дротики, рассыпал их, точно бог-громовержец, который метает молнии в головы грешников. Они пробивали каски, черепа, входили в мозг. Их кончики торчали из голов, как некое подобие пикельхельмов, которые и без того уже были на касках. Когда они попадали в плечи, грудь, руку или ногу, то проходили насквозь, врезались в землю со все еще огромной скоростью и почти полностью уходили в нее.
До форта оставалось еще несколько сотен метров. Так близко, и так далеко. На колючей проволоке висели мертвые тела тех, кто тоже не дошел до него. До него вообще никто не дошел.
Офицеры поднимали своих солдат, пихали их ногами, что-то кричали, но никто наступать уже не собирался, а когда они увидели, как на них накатывается вал русских танков и самокатчиков, австро-венгры сломались окончательно и побежали назад, изредка отстреливаясь. Их было уже не остановить, даже если бы позади они встретили заградительный отряд с пулеметами, то, пожалуй, решили бы, что лучше пробиться сквозь него, чем продолжать бесполезные попытки взять форт, потому что тот был точно заговоренным. Единственное, что можно найти возле него — свою смерть…
