19

Золтан вышел проводить их на крыльцо. Агнешка вынесла букет белых роз, за ней показался заспанный Антал. Увидев Маренн, сразу схватил ее за руку, почти повис на ней. Маренн наклонилась, подняла мальчика на руки.

— Что ты встал так рано? — спросила по-венгерски. — Расти большим, здоровым. Радуй маму и дедушку с бабушкой. Забудь все несчастья, как страшный сон.

— Солдаты! — мальчик показал ручонкой на БТР.

Маренн обернулась. Йохан говорил по рации. Повернувшись, сказал ей:

— Ким, поторопись, нам надо возвращаться.

Маренн отдала мальчика Золтану.

— Солдаты спешат на войну, — сказала она. — Когда ты вырастешь, войны уже не будет. Ее никогда больше не будет. И солдаты будут только маршировать на парадах, и ты вволю насмотришься на них, а может быть, тоже станешь одним из них, как твой дедушка.

— Когда он вырастет, те елки, которые я посадил вокруг дома, станут совсем большими, — голос Золтана дрогнул, в глазах блеснули слезы. — Я сделаю скамейку под ними и, сидя рядом, расскажу ему и его брату об императрице Зизи, как она приезжала ко мне на свадьбу с сыном, и о ее правнучке, о вас, фрау, о том, как вы помогали выжить людям, даже не думая о том, что они ваши враги. Я обязательно расскажу им об этом и попрошу, чтоб они, когда сами состарятся, рассказали своим детям. А еще я заставлю их выучить немецкий язык, чтоб они могли понимать речь, на которой изъяснялся наш император. Вы же, фрау, знайте всегда, что дом Золтана открыт для вас. Всегда. Это тоже будет моим завещанием. Чтобы эти двери всегда были открыты для вас и для ваших детей. У вас есть дети?

— Есть, дочь. Она уже взрослая. А сын погиб на войне, почти два года назад.

— Вы молодая, вы еще будете счастливы. А мы вас будем помнить, — венгр поклонился.

— Ким!

— Спасибо вам, — Маренн обняла старика на прощание, поцеловала в морщинистую щеку. Погладив по голове мальчика, спустилась с крыльца и подошла к БТРу. Протянула руку, Йохан помог ей подняться на борт. Мотор заработал громче, машина тронулась.

— Спасибо, — Йохан поднял руку, приветствуя старого солдата. Маренн помахала ему и его маленькой, согбенной супруге большим букетом роз, потом прижала букет к груди, вдыхая сладковатый, пьянящий запах. БТР выехал на дорогу — сторожка скрылась за деревьями. По рации все время передавались приказы и сообщения, встречный ветер трепал длинные распущенные волосы Маренн, которые она забыла сколоть, выходя от Золтана. Йохан повернулся к ней.

— Самолет прилетел?

— Я не знаю, — она пожала плечами, — это должны были сообщить в госпиталь, Виланду.

— Доктора Виланда мне, — он приказал связисту. — Мартин, — произнес через мгновение, отвернувшись от ветра. — Да, я. Она скоро будет, — он взглянул на Маренн. — Я сам везу ее к тебе. И еще собираюсь тебе сказать, что отпускать ее одну, куда бы то ни было без сопровождения в нынешних обстоятельствах — это абсурд. Я уже знаю о том, что она тебя не слушает. Но для тебя это не оправдание. Как там самолет из Берлина? Прилетел? Еще только вылетает? — он снова посмотрел на Маренн. — Хорошо. Значит, у нас есть время.

— Мне надо подготовить тяжелораненых к эвакуации, я их заберу с собой в Берлин, — сказала она.

— Ты знаешь, кого из раненых фрау Ким собирается взять с собой в Берлин? — спросил Йохан Виланда. — И «Гогенштауфен»? — он снова повернулся к Маренн.

— Да, и «Гогенштауфен», конечно.

— Да, и «Гогенштауфен». Вот тогда готовь их, Мартин. Мы едем.

Связь отключилась. Он взял ее за руку. Она опустила голову.

— Не переживай, — он убрал ее волосы, прилипшие к щеке. — Мы скоро увидимся. Если здесь все завязнет, нас перебросят на Берлинское направление. Не будем же мы здесь вести позиционную войну, ожидая, пока Советы что-нибудь предпримут. А там я найду возможность увидеться с рейхсфюрером, чтобы окончательно все решить. Только, пожалуйста, с этими поручениями Мюллера, — он внимательно посмотрел на нее. — Будь осторожна. Если произойдет что-то неожиданное, лучше доверься офицеру, которого Мюллер посылает с тобой. Я так понимаю, у него есть боевой опыт.

— Да, Генрих так и сказал, — она кивнула. — Конечно, если дело дойдет до стрельбы и СС начнет стрелять в СС, чего бы совсем не хотелось, мне ничего не останется, как полагаться на унтерштурмфюрера. Но я надеюсь, что все-таки все решится переговорами, разум в конце концов должен восторжествовать.

БТР въехал на территорию госпиталя и остановился. Рация опять включилась.

— Йохан, — Крамер протянул командиру наушник.

Маренн спрыгнула с БТРа и, не оборачиваясь, не сказав ни слова, пошла к дверям госпиталя. Она боялась обернуться. Она вдруг почувствовала, что ничего не может сделать, только так вот уйти молча, чтобы не разрыдаться, не броситься ему на шею на глазах Крамера и других членов экипажа. Она считала это недопустимым. Прижимая к груди розы, сохраненные Золтаном, уже не надеялась, не смела надеяться. Просто шла вперед и все.

— Так и уйдешь? — он взял ее сзади за плечи и повернул к себе. — Пока я разговариваю с Дитрихом? Как ты все это делаешь? Только отвернешься — тебя уже нет.

Она смотрела вниз, потом подняла глаза, по щеке скатилась слеза, глаза блестели.

— Пойдем, я провожу тебя, еще пять минут есть.

Он взял ее за руку. Они поднялись по лестнице.

— Фрау Ким, — навстречу вышел доктор Виланд, но, увидев Йохана, заметно смутился. — Я сейчас принесу карточки на тех, кого вы собирались забрать в Шарите, — добавил поспешно, — вы сами посмотрите еще раз.

— Хорошо, Мартин, — она кивнула, прекрасно понимая, что это только повод, чтобы оставить их вдвоем. Она давно уже отметила, кого она собирается забрать в Шарите, и Мартин наверняка подготовил на них все документы. Виланд вышел, плотно закрыв дверь. Она положила розы на стол. Стояла, чувствуя подавляющую слабость, растерянность, даже не зная, куда деть руки, куда самой деться.

— Если вас не переведут на Берлинское направление, я приеду, как только смогу, — сказала негромко, стараясь сдержать дрожь в голосе.

— Конечно, — обняв, он прислонил ее к себе, целуя мягкие, спутанные волосы. — Но мне бы хотелось самому скорее оказаться в Берлине, чтобы встретиться с рейхсфюрером, познакомиться с твоей дочкой Джилл, и чтобы все, чего мы оба так желаем, наконец-то стало нашей общей жизнью. Чтобы ты не сомневалась, не мучила себя зря. Чтобы твой сон, который ты мне рассказывала ночью, стал явью. С зоопарком, с Джилл, с нашим малышом. Ты этого хочешь?

— Да, очень, — она слабо улыбнулась, прижавшись лбом к его плечу.

— Мне надо идти, — он посмотрел на часы. — Все, Мари, все, — наклонился, горячо целуя ее губы, лицо, волосы.

Она отвечала ему, не в силах сдержать слезы. Потом он сильно прижал ее к себе. И отпустив, направился к двери. Тоже не оборачиваясь. Потому что обернуться — это значит так никуда и не уйти. И она молча смотрела ему в след, схватившись руками за край стола, потому что вскрикнуть, остановить — это значит не отпустить. Так никуда и не отпустить. А не отпустить нельзя. И не уйти нельзя. Все приказы получены, их надо исполнять. И время кончилось.

— Вот карточки, фрау Ким.

Она смотрела в окно, как БТР развернулся, отъезжая. Конечно, он знал, что она смотрит на него, но все время работала рация, и только один раз, перед тем как БТР выехал на дорогу, он поднял голову и посмотрел на нее. Она прижала ладонь к губам, чтобы сдержаться, не вскрикнуть, не разрыдаться. Локтем задела розы, стоявшие в вазе на столе. Ваза опрокинулась. Она наклонилась, чтобы подобрать цветы. Когда она выпрямилась — БТР уже уехал. Остался только след от гусениц. И белые розы в ее руках.

— Вот карточки, фрау Ким, — растерянно повторил Виланд. Похоже, он тоже не знал, как себя вести и вконец растерялся. — Вы посмотрите?

— Да, конечно, — она повернулась. Снова поставила цветы в вазу.

— Эти цветы вы заберете с собой?

Она кивнула.

— У вас освободится стол, Мартин.

— Меня это не обрадует, а только расстроит, — признался доктор, усиленно протирая очки, как всегда, когда волновался. — Столько цветов, фрау Ким, они не вянут, — он быстро взглянул на нее, и она заметила, что он тоже чуть не плачет. — Даже самолета не хватит, чтобы их довезти.

— Самолета хватит, Мартин, — она с признательностью коснулась пальцами его руки. — Вы — мой добрый ангел, Мартин. Я вам так благодарна.

Он заметил кольцо на ее руке.

— Вот видите, — радостно улыбнулся, кивнув, — вчера его не было. А вы говорили: я не поеду, я так вот и улечу в Берлин. Йохан все равно не приедет. А я вам сказал, что он приедет. Я его получше знаю. А остались бы здесь, только бы переживали зря. А он бы приехал, и тоже зря, и все. Не было бы этого времени, которое вы провели вместе, не было бы этого кольца, не было бы ничего. Если бы вы меня не послушали. Я вас поздравляю, — он наклонился и поцеловал ее руку. — Вы оба заслуживаете счастья. Я, правда, очень рад.

— Спасибо, Мартин, — она улыбнулась. — Вы немало постарались. Со мной, я знаю, очень трудно. Но без вас, возможно, я бы совершила ошибку, много ошибок, которых, кстати, и сделала немало в своей жизни. Отчасти потому, что мне попадалось очень мало таких преданных друзей, как вы. Вы настоящий, преданный друг и Йохану, и мне. Простите, если я была резка с вами. Это несправедливо.

— Что вы, фрау Ким, — доктор смутился. — Когда вы были резки и с кем? Я ничего такого не помню. Вы всегда — сама корректность и вежливость.

— Была и не раз, — она покачала головой. — У меня плохой характер, это для меня не секрет. Я часто рублю наотмашь, даже не отдавая себе отчета, что причиняю людям боль. Но так уж сложилась жизнь. Она не позволяла мне быть слабой и капризной.

Маренн села за стол, собрала волосы в узел на затылке.

— Давайте карточки, Мартин, — взглянула на доктора. — Я уверена, вы все сделали правильно. Но все-таки надо еще раз проверить. Оберштурмфюрер Майер из «Гогенштауфен», которому в Шарите будут менять протез. Вы включили его?

— Да, конечно, в первую очередь, фрау Ким.

— Я вижу. Штурмбаннфюрер Виш, которому я сшивала сосуды? Как его состояние?

— Стабильное, фрау Ким. Пригоден к транспортировке.

— Он тоже здесь?

— Так точно.

— Да, вижу. Роттенфюрер Курц, множественное поражение брюшной полости…

— Его вы тоже заберете?

— Да. Возможно, в Шарите ему понадобится еще одна операция.

— Тогда я распоряжусь, чтобы его подготовили, и оформлю карточку.

— Хорошо. Да, все в порядке, Мартин, — она кивнула, просмотрев документы. — Прикажите, чтобы всех готовили к перелету. А что новые?

Она внимательно посмотрела на доктора.

— Вчера весь день шли бои и ночью тоже. Что, новых раненых нет? Я не поверю. Пойдемте, — она встала из-за стола. — Пока есть время, я посмотрю. Ханс, — позвала санитара. — Принесите мне халат, маску и перчатки. Что-то есть срочное, Мартин?

— Признаться, я не хотел вас беспокоить, — доктор замялся.

— Что значит, не хотели? — она взглянула на него с укором и повернулась к санитару, чтобы он помог ей надеть халат. — Вы думали, что целых три часа, пока летит самолет из Берлина, я буду здесь прохлаждаться? Докладывайте живо, Мартин, есть ли тяжелые, какие ранения.

— Унтерштурмфюрер Кранц, — произнес доктор, сделав паузу, добавил: — это из полка Йохана, фрау Ким.

— Тем более. Что же вы молчите? Что у него?

— Тяжелое проникающее ранение с одновременным нарушением целостности грудной и брюшной полостей и диафрагмы. Вот карточка, — Виланд подал ей документ. — Я не уверен в правильности предоперационной тактики, которую мы выбрали, фрау Ким. Очень сложный случай.

— И вы решили, что мне это неинтересно? — Маренн с осуждением качнула головой. — Такое тяжелое повреждение, человек одной ногой в могиле. Возможно, его тоже придется забрать в Берлин.

— Но мы не успеем, фрау Ким. Самолет прилетит…

— Самолет подождет, такое случается не в первый раз. Раненый в операционной?

— Да, фрау Ким.

— Тогда довольно разговаривать, займемся делом, Мартин. Я понимаю, это срочно. Даже безотлагательно.