Они стояли посредине небольшого плавневого полуострова — четверо крепких, вооруженных, готовых на все людей. И островок этот, подобно Ноевому ковчегу, дрейфовал посреди океана мировой войны, между жизнью и смертью, страхом и ненавистью, глотком свободы — и вечностью.

Старый, насытившийся лягушками болотный уж лениво прополз между их ногами и вызывающе свернулся в калачик на освещенной солнцем кочке, давая людям понять, кто здесь настоящий хозяин.

Зло сплюнув, Иволгин схватился за автомат и прошелся по нему густой очередью, рассекая тело этого полугада на мелкие кровянистые клочья.

Одной рукой Перс схватил его за плечо, ударом другой выбил из рук автомат.

— Ты же на нас всю местную свору красных накличешь! — прорычал он, разъяренно отталкивая командира от себя и подбирая оружие. — Офицер хренов! Диверсант, мать твою! Я — простой старый рубака, и то не сломался. На него вон взгляни, на лагерь-майора: Сталина убивать решился, на Кремль пошел. А затем пытки выдюжил, по лезвию балансировал, а как держится!

— Хорошо, — нервно сжал рукой кобуру Иволгин, — признаю… Вы правы, прапорщик, правы: вновь сорвался. Дальше группу поведете вы, майор Кондаков.

Кондаков и Перс выжидающе переглянулись.

— Вы об этом, о командовании — серьезно? — спросил Перс.

— Серьезнее быть не может. Как старший группы я передаю командование вам, господин майор. И забудем это досадное недоразумение, господа офицеры.

— Кстати, если по-настоящему, то из Германии я уходил обер-лейтенантом, — некстати уточнил Кондаков.

— Отныне вы в чине подполковника, господин Кондаков. Главком Семенов дал право офицерскому совету маньчжурских стрелков самому присваивать чины, исходя из того, что группа должна быть сугубо офицерской. Прежде чем передать командование, я повышаю вас в чине до подполковника. Вас это тоже касается, Кайманов. Офицерский совет группы удостаивает вас чина прапорщика, то есть младшего лейтенанта. Если господа офицеры не возражают, то я это решение утверждаю.

— Спасибо, конечно, — растерянно осмотрел стрелков Кайманов, — но мне и старшиной как-то…

— Для военного человека чин имеет принципиальное значение, — осадил его Иволгин. — Особенно в нашей группе. Так что поздравляю вас с присвоением первого офицерского чина, господин прапорщик. Свой чин подполковника я тоже получил с благословения Курбатова, поскольку уходил из Маньчжурии в чине штабс-капитана. В чине подполковника в Маньчжурии у нас был только Реутов, Царство ему… Кстати, в белой армии чина такого — майор, не существует. Штабс-капитан, капитан и… подполковник.

— Это верно, — подтвердил Перс.

— Именно поэтому, — продолжил Иволгин, — вам, Кондаков, присваивается чин подполковника, поздравляю. Командование группой передаю вам. Независимо от того, какие погоны мы сейчас носим, когда посторонних рядом нет, обращаться друг к другу только с употреблением чина, жестко придерживаясь при этом армейской дисциплины.

На какое-то время в группе воцарилось напряженное, неловкое молчание.

— В самом деле, принимайте, господин подполковник, — пробубнил Перс, обращаясь к Кондакову. — Раз уж сложилась такая ситуация, значит, обстоятельства того требуют.

— Но ведь вам гордыня не позволит подчиняться мне, подполковник Иволгин.

— Теперь мы в одинаковом чине, поэтому…

— Я не о чине-звании говорю — о гордыне.

— Мы зря теряем время, командир. Командуйте, ведите группу.

— На запад?

Иволгин задумался. Он понимал, что именно выбор направления способен расколоть их небольшую группу.

— Предполагаю, что прапорщик Кайманов прав: германцы отходят, красные вскоре будут у Бранденбургских ворот, перейти линию фронта крайне сложно, скорее всего, нас уложат или схватят еще на дальних подступах к ней. Но даже если мы пробьемся, германцам теперь не до нас. Предлагаю уходить на восток, к границам Монголии и Маньчжурии, на даурские земли, где у вас еще остается хоть какой-то шанс. Тем более что смершевцы уверены: вы устремитесь на запад, и выискивать вас станут на этом направлении.

— Вам слово, Перс.

— Как прикажете, господин подполковник. Мне одинаково, где гулять. Могу в группе, могу в одиночку. Но согласен: в Маньчжурию прорваться будет легче, это факт.

Иволгину вдруг вспомнился сержант-пограничник Бураков, которого князь Курбатов превратил в «волка-одиночку»; по характеру своему Перс несомненно принадлежал к «волкам».

— Тогда еще один вопрос, — прервал его раздумья Кондаков. — Вы, лично вы, остаетесь в составе группы? А то напутствовали вы нас как-то так… отстраненно.

— До тех пор пока сочту возможным для себя, — одернул красноармейский китель и принял стойку смирно Иволгин. — Тайком убегать не стану, в любом случае попрощаюсь.

— Расставаться всегда нужно по-человечески. Особенно сейчас, во время войны.

— Признаться, сейчас мне куда легче будет действовать в одиночку. Курбатов захватывал красноармейцев в плен, превращал в убийц-диверсантов, а затем отпускал на свободу. Сдается мне, что я как раз созрел для такого «волка-одиночки», не менее чем Перс.

— Извините, но думаю, что вам в одиночку нельзя, — молвил Перс. — Слишком много размышляете, слишком вдумчиво осмысливаете свою жизнь. Это всегда опасно.

— Я свою слабость знаю, поэтому до поры буду действовать в составе группы.

— Благодарю за внесенную ясность, — на дворянский манер склонил голову Кондаков.