41
…После стычки на железнодорожном переезде прошло несколько напряженных минут. Появилась подвода, на которой сидели трое полицаев, однако Беркут решил не трогать их, поскольку на подходе был воинский состав с тяжелой техникой.
Три первых вагона оказались купейными, и оттуда, из-за занавесок, выглядывали офицеры. Беркута так и подмывало ударить по ним автоматной очередью, но решил, что лучше использовать для такого обстрела оставшуюся ленту пулемета. Он вспомнил «железнодорожные эксцессы», которые они устраивали вместе с сержантом Крамарчуком. А ведь можно считать, что, будучи только вдвоем, они вывели из строя столько солдат противника, словно выиграли три-четыре хороших боя. Не понеся при этом никаких потерь.
Полной неожиданностью для Беркута стало то, что, вслед за товарняком, последний вагон которого остановился метрах в ста пятидесяти, на изгибе колеи, шел пассажирский поезд, машинист которого резко затормозил на подходе к переезду и тем не менее чуть не врезался в предыдущий состав.
Среди офицеров, вышедших из вагона, Беркуту сразу же бросился в глаза рослый смуглолицый гауптштурмфюрер с орлиным носом и жестким, пронизывающим взглядом. Эсэсовец тоже обратил внимание на стоявшего на обочине дороги германского обер-лейтенанта, и, не сводя с него глаз, словно загипнотизированный, начал приближаться.
Беркут инстинктивно подался навстречу ему, и с минуту они медленно, словно на дуэли перед выстрелом, сходились. Да и руки их тоже рванули кобуры почти одновременно.
— Если я правильно оценил ситуацию, вы не из нашего эшелона, обер-лейтенант? — застыла рука гауптштурмфюрера на рукоятке вальтера.
— Вы правильно оцениваете ее, — точно так же судорожно сжимал рукоять своего пистолета Беркут.
Боковым зрением он видел, как справа к нему медленно приближался с автоматом наперевес ефрейтор Арзамасцев, с которым Беркут бежал из плена, а слева, незаметно подталкивая дулом автомата дежурного по переезду, в пространство между гауптштурмфюрером и топчущейся у вагона группой офицеров заходил Корбач.
— Простите, обер-лейтенант, но вы напомнили мне одного знакомого офицера.
— Ваше лицо тоже напомнило мне лицо знакомого офицера, — ответил Беркут, все больше утверждаясь в мысли, что перед ним не кто иной, как гауптштурмфюрер Вилли Штубер.
Все еще не снимая рук с рукоятей, они оба метнули взглядами по сторонам. Эти диверсанты были опытными воинами и прекрасно понимали: чем бы в конечном итоге не завершилась схватка между пассажирами поезда и партизанами, для них обоих она завершится гибелью.
— По странность заключается в том, что тот знакомый был… русским офицером, — перешел гауптштурмфюрер на русский.
— Если я верно понял ваш русский язык, среди ваших знакомых, оказывается, были русские офицеры? — удивился Беркут на чистом германском.
— Они и сейчас есть, — перешел эсэсовец на свой родной язык, указывая при этом на рослого офицера, одетого так, как обычно — Беркут помнил это по фильмам одевались белогвардейские офицеры.
Он стоял чуть в сторонке от германских офицеров и, обхватив руками ремень, покачивался на носках, глядя в сторону Беркута и его собеседника. То, что он выделялся среди прочих пассажиров своим мундиром, ничуточку не смущало белогвардейца.
— Очевидно, из частей русского генерала Власова? — высказал догадку Беркут.
— Из частей русского казачьего генерала Семенова, расквартированных в Маньчжурии.
— Они все еще расквартированы там?! — искренне удивился Беркут. — В Маньчжурии, которая давно оккупирована Японией?
— Понимаю, что выглядит это странно: русские казаки — в роли союзников извечных врагов России, японцев.
— Это не единственная странность, порожденная нынешней войной. Достаточно вспомнить защитника Москвы генерала Власова, который теперь трепетно ждет аудиенции у Геббельса.
— …И которого сам Гитлер назвал русской свиньей.
— Но, что касается армии атамана Семенова…
— Забытой белоказачьей армии забытого атамана Семенова. Неужели не слышали о такой, обер-лейтенант?
— Ну, почему же, кое-какие сведения доходили.
— Кстати, запомните имя этого белоказачьего диверсанта, — кивнул он в сторону «семеновца», — который прошел тылами красных, от Маньчжурии до линии фронта в Польше. Это полковник Курбатов.
— Думаете, что его имя когда-нибудь понадобится мне?
— Хотя бы любопытства ради, — терпеливо объяснил Штубер. — Тем более что вскоре вы услышите о нем много захватывающего.
— Я? Вряд ли. У нас, армейцев-фронтовиков, другие интересы.
— О нем станут рассказывать даже по Берлинскому радио, — настоял на своем Штубер.
Прозвучал предупредительный гудок паровоза. Стараясь не выдавать своей нервозности, гауптштурмфюрер повернулся к Беркуту боком и движением руки, которую снял с кобуры, предложил провести его к вагону. Беркут тоже оставил кобуру в покое и пошел рядом с ним.
В двух соседних вагонах ехали в основном рядовые и унтер-офицеры, и, судя по тому, что многие из них еще оставались в бинтах, это были те, кого командование поощрило кратковременным отпуском на родину после лечения в госпиталях. Однако офицеры следили, чтобы отпускники не оставляли свои вагоны или в крайнем случае не отходили от них далее чем на три шага.
— Ладно, на всякий случай, постараюсь запомнить вашего протеже, — пожал плечами Беркут, — полковник Курбатов, чье имя возникло при случайном знакомстве с неким гауптштурмфюрером СС на диком лесном полустанке.
— Так, может быть, вы тоже представитесь? — предложил Штубер.
— Мои документы вам мало о чем скажут, — едва заметно ухмыльнулся Беркут.
— Поскольку значащееся в них имя такое же чужое вам, как и где-то добытый вами мундир.
— Вы неудачно шутите, гауптштурмфюрер, — поиграл желваками Беркут.
— Да не нервничайте вы так, обер-лейтенант. Это был всего лишь диверсионный обмен любезностями.
— В данной ситуации нам лучше обоим оставаться предельно сдержанными и столь же предельно вежливыми, — напомнил Беркут случайному, проезжему офицеру СД. — И не делать скоропалительных выводов.
— Вы совершенно правы, коллега. Кстати, как вы оказались в этой польской глуши?
— Воспоминания предлагаю оставить для послевоенных вечеров у камина.
— В таком случае, первая встреча — у меня, в родовом имении. Или, может быть, в вашем… родовом имении, а, обер-лейтенант? — И сколько сарказма выплеснулось на лицо барона фон Штубера, когда он задавал этот вопрос «безлошадному», пролетарскому лейтенанту.
— Все может быть, — деликатно ушел от прямого ответа Беркут.
— Ладно, не тушуйтесь, я всего лишь пошутил. Однако мое приглашение к родовому камину остается в силе.
— Воспользуюсь при первой же возможности.
— А пока что лично меня интригует вот что: почему вы до сих пор не решились задать тот вопрос, который вас очень интересует, обер-лейтенант?
— Какой именно?
— Как звали русского лейтенанта, которого вы невольно напомнили мне?
— Почему вы считаете, что оно должно заинтересовать меня?
— Вы правы: с какой стати?! — улыбнулся барон фон Штубер.
— Где вы встречались с ним? Под Москвой? На Дону, на Волге?
— На Днестре.
— Не впечатляет. Одна из многих славянских рек. Большинство германцев даже не догадываются о существовании таковой. Придумайте более эффектную легенду.
— Просто этот русский офицер запомнился мне еще с июля сорок первого. Лейтенант Громов. Андрей Громов, из рода, если не ошибаюсь, потомственных русских офицеров.
— Вы запоминаете имена всех русских, которых удалось пристрелить? С чего вдруг? Разве что мерещатся их лица?
— Этот каким-то странным образом выжил, — спокойно заметил Штубер, не реагируя на едкое замечание обер-лейтенанта. — Отчаянный был парень, войну встретил комендантом дота «Беркут» Могилевско-Ямпольского укрепрайона. Затем партизанил под кличкой «Беркут», которую взял по наименованию дота.
— И это все воспоминания, с которыми вы отбываете из России в Германию? — насмешливо поинтересовался Беркут. — Многие другие увозят оттуда рассказы о подвигах и фотографии славянских красавиц.
— Каждый увозит то, что способен увезти. Со мной же остается то, что станет страницами книги «Психология Второй мировой войны».
Хвост предыдущего эшелона уже скрылся за поворотом. Вновь раздался гудок паровоза того эшелона, в котором ехал барон фон Штубер.
Понимая, что у него остаются секунды для того, чтобы завершить эту странную, самим богом войны ниспосланную встречу, барон, уже сливаясь с группой толпящихся у подножки офицеров, крикнул:
— Садитесь в эшелон, обер-лейтенант! Садитесь-садитесь! Пользуйтесь судьбой дарованным случаем!
— Это невозможно, гауптштурмфюрер, — рассмеялся Беркут. — Служба в рядах вермахта, знаете ли!
— Все, что может сдерживать вас, я улажу! Уже завтра вы окажетесь в Берлине, причем будете там под моей протекцией и протекцией Скорцени, как и полковник Курбатов!
— Счастливого пути, барон фон Штубер! — произнес Беркут, хотя прекрасно помнил, что гауптштурмфюрер так и не представился.
— Запомнили все-таки!
— До следующей случайной встречи!
— Вам не будет возврата туда, куда вы так стремитесь, обер-лейтенант! — произнес Штубер, последним, вслед за полковником Курбатовым, запрыгивая на подножку уходящего вагона. Они по-прежнему общались так, чтобы никто из невольных свидетелей их встречи не понял, что происходит, что стоит за встречей этих двух офицеров. — Они вас погубят, как погубили многих других.
— Все может быть, барон!
— Так зачем рисковать?! Плюньте на все и запрыгивайте в любой вагон. Прыгайте, Беркут, прыгайте, черт бы вас побрал! Все будет улажено, и вас ждет лучшая разведшкола Европы!
Штубер прокричал еще что-то, однако голос его потонул в пронзительности паровозного гудка.
— Кто это был, лейтенант? — спросил ефрейтор Арзамасцев, как только последний вагон исчез за кронами перелеска. — Никак старого дружка встретили?!
— Здесь невозможно что-либо объяснить, все еще смотрел Беркут в ту сторону, где за поворотом дороги скрылся эшелон, увозящий барона фон Штубера. — Все происходит по воле рока. Через столько месяцев встретить здесь, в Польше, германского офицера, командовавшего штурмом моего дота «Беркут» в самом начале войны! Причем где и как встретить! На каком-то железнодорожном переезде, при случайной остановке поезда!
— Но что-то я не заметил, чтобы вы пылали ненавистью друг к другу, — поделился своими наблюдениями Арзамасцев. — К тому же, барон, кажется, не прочь был продолжить ваше знакомство.
— Теперь это известный германский диверсант, один из учеников Отто Скорцени, член группы обер-диверсанта рейха. Ну а тот собирает под свои знамена лучших диверсантов мира, с которыми намерен действовать уже под штандартами будущего, четвертого германского рейха.
