24
Под утро Курбатов провел группу мимо станицы и, приказав ей укрыться в небольшом овраге, вернулся, чтобы проститься с хорунжим и Алиной.
Вы, ротмистр?! — обрадовался его появлению Родан, растворяя окно, в которое князь только что постучал. — Господи, мы уж думали… На вас тут такую облаву устроили! Извините, что ничем помочь вам не мог, даже пищей. Я в эти дни в тайгу ушел, чтобы, если кто и донесет, доказательств никаких не было, что, мол, укрываю.
— Вы и так сделали для нас больше, чем могли, господин хорунжий. Если бы не ваше подземелье, пришлось бы нам плутать по тайге, как загнанным зайцам. Алина спит?
— Проститься хотите? — с грустью спросил Родан.
— Понимаю ваши родственные страхи, хорунжий, — Курбатов помнил: Родану всегда льстило, что собеседник не забывает о его офицерском чине.
— Да я не к тому. Понравился ты ей, — дрогнул голос станичника. — По-настоящему понравился — вот что плохо.
— Почему же плохо?
— А то не знаешь, как это, когда вся любовь в одну ночь спрессована. Даже нам, мужикам, и то не по себе. Что уж о девке-то говорить?
— У меня всего несколько минут, господин хорунжий. Уходим мы из этих мест, пора.
— Понимаю. Алине тоже пора уезжать отсюда, слишком подозрительным становится ее пребывание в доме бывшего «беляка». Но это уже разговор особый. Заходи в дом и свиданичай, а я немного пройдусь. Ночи вроде бы теплее становятся. Не заметили, ротмистр?
— В шинели это ощущается особенно отчетливо.
Когда князь вошел в дом и открыл дверь отведенной Алине комнаты, девушка уже стояла с лампой в руке. Но, вместо того, чтобы поставить ее на стол и податься навстречу Курбатову, фельдшер удивленно посмотрела на него и отступила к столу.
— Не узнаете, товарищ младший лейтенант? — рассмеялся ротмистр.
— Опять вы в этом жутком мундире?! Господи, видеть вас в нем не могу!
— Не ходить же мне тылами красных в мундире императорского лейб-гвардейца.
— Ну, зачем, зачем вы явились в нем, князь? Вы опять все испортили.
— Простите, мадемуазель, однако переодеваться уже будет некогда, — Курбатову все еще казалось, что она шутит. Хотя подобные шутки были сейчас неуместными.
Ротмистр несмело приблизился к девушке, взял из ее рук лампу и, погасив, поставил на стол.
— Все эти дни я часто вспоминал о вас, Алина.
— Я тоже. Но не могу перебороть в себе отвращение к этому мундиру.
Курбатова так и подмывало поинтересоваться, как она умудряется перебарывать свое отвращение, когда приходится отдаваться настоящим красноармейцам, но он благоразумно ушел от этого вопроса. Вместо этого обхватил девушку за плечи, привлек к себе, и руки его медленно поползли вниз, вбирая в себя тепло ее тела.
— Когда вы шли сюда, никого не видели? — неожиданно спросила военфельдшер, упираясь руками ему в грудь.
— Кроме отставного хорунжего, никого, — застыли ладони мужчины на округлых бедрах девушки. — Кого еще я должен был видеть?
— Вечером у дома вертелись двое военных.
— Это не мои, — сразу же насторожился ротмистр.
— Точно не ваши? Я-то приняла их… Пречистая Дева! — вскрикнула она. — Если это не из ваших, тогда они где-то рядом, наверняка следят или уже устроили засаду.
Дальнейшие объяснения не понадобились. Освободив девушку от объятий, Курбатов расстегнул кобуру и на всякий случай проверил лежавший в кармане шинели запасной пистолет.
— Когда вы видели этих двоих в последний раз?
— На закате. Нет, уже после заката. А где-то там, в предгорье, в это время раздавались выстрелы.
— Почему же ваш брат ни словом не обмолвился об этих визитерах?
— Не знаю. Очевидно, тоже решил, что эти двое из вашей группы. Насколько я поняла, они ведь тоже в красноармейском щеголяют. Во всяком случае, он утверждал, что эти двое не из расквартированной в станице учебной роты.
«Хотя бы эти двое не наткнулись на Тирбаха!» — с тревогой подумал Курбатов, вспомнив о бароне, которого оставил метрах в ста от дома.
— Второй раз появляюсь здесь и второй то ли облава, то ли засада. Не нравится мне все это.
Курбатов оглянулся на дверь, с тоской взглянул на залитое лунным сиянием окно. Как ему не хотелось отступаться сейчас от девушки, как не хотелось уходить из этого дома! Он знал, что любая увлеченность женщиной для диверсанта погибельна. Да, он прекрасно понимал это, и все же Алина… В ней действительно чудилось Курбатову нечто необычное.
…Он не то чтобы не совладал с собой, просто это произошло как-то непроизвольно. Курбатов буквально набросился на девушку, повалил на кровать…
— Князь, — испуганно шептала она, машинально перехватывая то одну его руку, то другую. — Ну что вы, князь?! Не сейчас, умоляю вас, князь, не в такой атмосфере страха. Нас обоих могут схватить здесь.
Но потом вдруг вскрикнула, обхватила руками его шею и так, замерев, сладострастно прислушивалась к буйству необузданного, по-звериному свирепого мужского инстинкта.
— Эй, хозяин, ты чего здесь токуешь?! — неожиданно, словно громом, поразили их обоих сурово молвленные кем-то слова. — Небось пришлого беляка охраняешь?
— Какого еще беляка? Откуда ему здесь взяться? — словесно отбивался Родан, отступив по крыльцу к самой входной двери, чтобы Курбатов и Алина могли слышать его.
— Это они, — по-рыбьи вскинулась Алина, пытаясь освободиться от тяжести все еще распаленного мужского тела. — Спасайтесь, князь, это они, очевидно, те двое шпиков.
— Видели здесь чужака, — властным голосом говорил красноармеец. — Еще на окраине деревни засекли. К тебе, видать, шел. Так что вели ему, чтобы выходил по добру.
— На окраине и искать надобно. У меня, к примеру, кто и кого видеть мог? — неспешно ответил отставной хорунжий. — Сосед наведывался — так это и в самом деле было.
Всего минутка понадобилась ротмистру, чтобы схватить шинель и, перекатом преодолев подоконник, оказаться в саду. Немного осмотревшись, он понял, что окружить дом, хотя бы по дальнему периметру, красные пока что не догадались, и можно уходить. Однако уходить Легионер был не намерен.
На углу дома он почти лицом к лицу столкнулся с солдатом. Тот шел, выставив винтовку со штыком, как его учили на плацу, когда велели бросаться на окопное чучело. Но в какое-то мгновение Курбатов оказался между стволом и стеной, и этого было достаточно, чтобы он успел вонзиться пальцами в глотку красноармейца и, уже полузадушенного, добить двумя ударами пистолетной рукоятки.
Перехватив его винтовку, Курбатов присел за какой-то жиденький кустик и настороженно осмотрелся. Интуитивно он чувствовал, что есть возможность уйти, однако уходить ему уже не хотелось, сработал азарт диверсанта.
У крыльца, под сенью развесистой кедровой кроны, ротмистр заметил еще троих. Один из них, что стоял на освещенной месяцем лужайке, был братом Алины. Князь определил его по щуплой, почти мальчишеской фигуре, и высокому, чуть хрипловатому голосу.
Те двое, что расспрашивали хорунжего, приняли ротмистра за своего возвращающегося из-за дома бойца.
— Ну что там, Усланов? — начальственно поинтересовался красный, стоявший ближе к Курбатову.
— А ни хрена, — невнятно проворчал Легионер, пригибаясь, чтобы не выдать себя ростом и фигурой.
— Тогда веди в дом, — приказал офицер хорунжему. — Мы к тебе, шкура белогвардейская, давно присматриваемся. И понимаем, что давно пора бы тебя…
Договорить он не успел. Решительно пройдя между хозяином усадьбы и офицером, Курбатов, не дав никому из троих опомниться, проткнул старшего патрульного штыком и почти в ту же секунду ухватился левой рукой за трехлинейку красноармейца, которую тот по-охотничьи держал стволом вниз. Испуганно вскрикнув, солдат попытался вырвать оружие, однако Курбатов успел опустить свою винтовку и изо всей силы нанести ему удар кулаком по голове. Полуобморочно охнув, солдат еще попытался спастись бегством, однако несколькими огромными прыжками диверсант настиг его и буквально пригвоздил штыком к стволу росшего у ограды дерева.
— Ротмистр! Князь! — услышал он, еще не опомнившись после схватки, приглушенный голос барона фон Тирбаха. — Где вы?
— Здесь он, здесь, — успокоил маньчжурского стрелка отставной хорунжий.
— Можете в этом не сомневаться, — подал голос Курбатов, отбирая документы у мертвого красноармейца.
— Что, красные напали? — спросил барон, осторожно приближаясь к ограде не со стороны калитки, а со стороны руин монастыря.
— …И полегли, — ответил хорунжий. — Вы-то кто, откуда взялись?
— Подпоручик фон Тирбах, если не возражаете?
— Тирбах? — удивленно спросил отставной хорунжий, добивая штыком корчившегося у его ног красного лейтенанта. — Знал я одного Тирбаха. Лютый был генерал.
— О генерале потом, — вмешался Курбатов, опасаясь бурной реакции родственника генерала фон Тирбаха. — Пока же займемся бренными телами.
— Все-таки эти красные выследили вас, ротмистр, — молвил Родан, задумчиво почесывая подбородок: теперь куда-то нужно было девать тела убитых.
— Если бы они действительно выследили меня, — возразил Курбатов, — то примчались бы сюда целым табуном. И, прежде чем заговорить с вами, окружили бы всю усадьбу, а не телились у крыльца, самокрутки с хозяином раскуривая.
— Выходит, что просто так, на понт меня брали?!
— Судя по всему — на понт. Не знали они обо мне, не готовы были перехватывать диверсанта. Видно, приглянулись вы, хорунжий, этому лейтенанту, которому покоя не давал сам тот факт, что в станице все еще обитает бывший белый офицер.
Вместе с остальными подоспевшими стрелками они посносили убитых в распадок, что находился в тайге неподалеку от руин монастыря, набросали на них веток и облили керосином.
— И ничего такого особого в вашей усадьбе, господин хорунжий, прошлой ночью не происходило, — проговорил Курбатов, устало глядя на разгорающееся пламя костра. — Ни одного выстрела не прозвучало. Когда останки обнаружат, спишут их на диверсантов, к которым вы, Родан, никакого отношения не имеете.
— Даст бог, спишут, — неуверенно согласился с его версией событий отставной хорунжий.
— И военфельдшер подтвердит, что никто вас этой ночью не тревожил. Власевич, соберите патронташи красноармейцев и знайте, что не только вы умеете добывать трофеи. Мы свой диверсантский паек тоже едим не зря.
Проходя мимо дома хорунжего, Курбатов еще раз увидел Алину. Женская фигура в белом четко выделялась на фоне огромного кедра, под сенью которого только что пролилась кровь.
«Троих убил, и, не доведи Господь, одного зачал. И все это — в одну ночь! Странные случаются все-таки ночи!..» — подумал ротмистр, мысленно прощаясь с молчаливо провожавшей его казачкой.
* * *
Ночное нападение на станцию было внезапным и дерзким. Уже в первые минуты боя запылала цистерна с горючим, и казалось, что это горит и плавится не бензин и металл, а сама земля вдруг разверзлась, извергая всепожирающее пламя свое, в котором зарождался кратер нового вулкана.
Бросившись — на удачу — к ближайшему вагону, Курбатов и Тирбах сбили пломбу и обнаружили, что он забит ящиками с гранатами.
— То, что нам нужно! — яростно прорычал Курбатов. — Эй, кто там? Чолданов, Кульчицкий, Тирбах — по ящику — и за мной!
Как только восемь ящиков с лимонками оказались в роще за руинами водокачки, одна из гранат полетела в вагон. И на станции начался настоящий ад.
— Командир, все в сборе! — доложил подполковник Реутов, видя, что к роще приближается последний из группы — Власевич. Он отходил короткими перебежками, ведя прицельный огонь: по людям, вагонам, окнам ближайшего станционного здания. — Пора уходить!
Даже в минуты высшего нервного напряжения, когда все внимание ротмистра было занято боем, он все же успел заметить, что Реутов обратился к нему, употребив слово «командир». До сих пор он, старший по званию, крайне неохотно признавал сам факт старшинства Курбатова.
— Быстро разобрали гранаты! — скомандовал ротмистр. — Обходим станцию и вдоль железной дороги движемся на Читу. Пусть считают, что мы ушли в лес или возвращаемся к границе.
Последние слова его взорвались вместе с цистерной. Сразу же вспыхнуло еще несколько соседних цистерн и вагонов, а взрывы перемежались с ревом паровозных гудков.
— Этими взрывами мы наверняка подняли на ноги даже атамана Семенова, — хищно улыбнулся подпоручик Власевич, заталкивая в рюкзак последние оставшиеся лимонки.
— Имея столько гранат, мы поднимем на ноги даже кремлевского абрека Сталина, — проворчал Иволгин, разбрасывая ящики в разные стороны, чтобы затруднить поиски следов, если красные вздумают пустить овчарок.
Уходя, они видели, как взорвалась еще одна цистерна, и двое путейцев или солдат, пытавшихся отцепить ее, уже пылающую, от остального состава, тоже вспыхнули двумя живыми факелами. В ужасе они метнулись в сторону диверсантов, и группа маньчжурских легионеров, забыв об оружии, убегала от них, словно от гнева Господнего.
— Власевич, сними их! — на ходу крикнул Курбатов.
— Не стоит выдавать себя.
— Я сказал: сними их, прояви милосердие!
— К черту милосердие! — процедил подпоручик, тяжело дыша рядом с ротмистром. — Прикажете поджечь еще одного — с превеликим удовольствием.
Остановившись, Курбатов несколько секунд наблюдал, как двое обреченных с нечеловеческими воплями катаются по луговой траве рядом с насыпью, и прошелся по ним автоматной очередью. Один обреченный вскочил, другой продолжал кататься, взывая к людям и Богу.
— Только ради вас, ротмистр. Чтобы не мучились муками душевными, — вернулся к Курбатову Власевич. И, стоя плечо в плечо, они еще раз ударили по горящим.