Однако нервы сдали у самого Власевича. Вместо того чтобы позволить преследователям полностью втянуться в «диверсионный коридор», он неожиданно вышел из-за своего каменного шрама земли и открыл огонь по группе. Почему он не открыл огонь из укрытия, почему, подставляя себя под пули, вышел на открытую местность, этого командир маньчжурских стрелков понять не мог.

Кто-то из красноармейцев отчаянно закричал и рухнул на землю, остальные бросились врассыпную. Однако отстреливаться они намеревались из-за кустов, где их ждали остальные диверсанты.

Выстрелы, крики, ожесточенные рукопашные схватки… Один из красноармейцев — приземистый сержант с исклеванным оспой лицом, прорвавшись через полосу кустов, выстрелил в Курбатова, но пуля задела только рожок вещмешка. Выстрелить во второй раз он не успел: ротмистр захватил ствол винтовки и, подставив подножку, сбил его с ног. Сержант все еще держался за свое оружие, и Курбатову пришлось протащить его несколько метров по земле, прежде чем сумел вырвать винтовку. Только потом ударом приклада буквально припечатал упрямца к валуну.

Через несколько минут все диверсанты собрались на поляне, где происходила эта схватка. Итог стычки с красными подвел Реутов, доложив, что одному большевичку удалось бежать, остальные убиты. Из маньчжурских стрелков легко ранен штыком в предплечье поручик Матвеев.

— Царапина, не стоящая внимания, — поспешил успокоить радист командира группы.

Это же подтвердил и барон фон Тирбах, добровольно взявший на себя обязанности санитара. Он уже снимал с Матвеева гимнастерку, готовясь приступить к перевязке.

— Э, да убиты, оказывается, не все, — неожиданно продолжил прерванный доклад подполковник Реутов. — Ваш сержант, господин ротмистр, кажется, ожил.

Все повернули головы в сторону лежавшего у камня сержанта, на лбу которого красовалась багрово-лиловая ссадина.

— Ваша фамилия, сударь? — пнул его носком в грудь Реутов, сразу же приступая к допросу.

— Сержант Бураков, — на удивление быстро и охотно ответил пленный. Он выкрикнул это по армейской привычке так громко, словно находился в строю во время переклички.

— А ведь говорил же тебе и всем остальным старшина: «Смотрите в оба!» — возник над уже окончательно пришедшим в себя Бураковым ротмистр Курбатов. — Придется наказать за халатность, сержант.

— Я всего лишь служу, как все остальные, — поникшим голосом объяснил пленный.

Заметив, что пограничник пошевелился и пытается приподнять голову, Кульчицкий занес над ним винтовку с примкнутым штыком, однако ротмистр вовремя остановил его.

— Не торопитесь добивать, подъесаул, еще понадобится. Приведите его в чувство и конвоируйте. В километре отсюда, накоротке допросим. Реутов, документы убитых собраны?

— А также два автомата, три гранаты и патроны. Винтовки вывели из строя. Странно: одни преследователи вооружены автоматами, другие трехлинейками.

— Не успели перевооружить. Бросились, когда поняли, что с трехлинейками против германских скорострельных шмайсеров не очень-то повоюешь.

— Однако же под Москвой и Ленинградом выстояли даже с трехлинейками, — мрачновато напомнил ему Реутов.

— Когда речь заходит о германцах, все мы предпочитаем вспоминать, что на самом-то деле мы все же русские, — прокомментировал всплеск его патриотизма Иволгин.

— А мы никогда и не забывали об этом, штабс-капитан, — возразил Курбатов. — В отличие от всех этих большевичков, которые загадили нашу землю своими масонскими красными звездами и прочей символикой.