Глава 16

«Руссланд—Митте», «Уполномоченного рейхсфюрера СС

Бах был оживлен и полон энергии. Причина его удовлетворения жизнью лежала на поверхности: причинившая ему столько неприятных моментов операция «Каменное небо» наконец–то завершилась.

   — Мы успешно выполнили свою задачу, Герлиак! Рейхсфюрер выразил мне личную благодарность за умелое обеспечение безопасности базы-500. В этом и ваша огромная заслуга! И, разумеется, покойных Штадле и Райхеля. Но, как говорится: «Скорбя о мертвых, живым поем мы песню славы!» От имени рейхсфюрера я выношу вам благодарность, Герлиак!

   — Хайль Гитлер!

Значит, рейхсфюрер успешно переварил состряпанные мною материалы расследования о «гибели СС-обер- штурмбаннфюрера Штадле и профессора Фрайтага». Их смерть наступила в результате попытки захвата самолета, на котором летели Штадле и Фрайтаг, «неустановленным лицом, обладавшим навыками пилотирования и сумевшим проникнуть на территорию минского аэродрома вследствие неудовлетворительной охраны последнего». Трупы «неустановленного лица» и «профессора Фрайтага» не поддавались идентификации из–за возникшего при авиакатастрофе пожара. Тело профессора Фрайтага было опознано только по личным вещам. Зато тело Штадле сохранилось прекрасно, видимо потому, что при столкновении самолета с землей его выбросило из кабины.

С этим даже Штраух поспорить не мог: Штадле был настоящий! Как ни странно, Штраух не стал настаивать на тщательной экспертизе останков Фрайтага: я опасался идентификации по зубам. Но Штраух решил не лезть в это дело: Фрайтаг участвовал в каких–то секретных исследованиях, и от таких вещей следовало держаться подальше. И еще Штраух понимал: если он усомнится в гибели Фрайтага, то прочесывать леса Вайсрутении в поисках злосчастного профессора придется именно ему.

С подписью Штрауха под материалами расследования мое творение стало убедительным до предела. Бах был очень доволен.

А вот пропавшие вагоны со спецоборудованием так и не нашли, но теперь это было заботой начальника СД и полиции Варшавского дистрикта.

   — С этого момента база-500 является исключительно местом дислокации вашей бригады, Герлиак, — сообщил Бах. — Теперь ничто не мешает развертыванию бригады до штатной численности. Пополнение начнет поступать уже в ближайшие дни. Теперь вы займетесь своим прямым делом: охотой за бандитами. Кстати, есть данные, что остатки той самой диверсионной группы НКВД все бродят по лесам. Так ли сложно добить их, пока они не разрослись до размеров партизанского соединения?

   — Я работаю над этим, обергруппенфюрер! — с готовностью отрапортовал я. — На днях я отправил для внедрения в упомянутую группу перевербованного мною партизанского разведчика. Он выдал целый ряд партизанских явок, которые мы не стали трогать, чтобы не провалить агента.

   — Мудрое решение! — одобрил Бах. — Очень надеюсь, что ваш агент успешно справится с заданием, ведь серьезные предпосылки для этого имеются.

Ну, я-то как раз не сомневался, что задание не будет выполнено, поскольку труп агента потихоньку гнил в прибрежных зарослях тихой речушки. А вот то, что база-500 теперь поступает в безраздельное мое распоряжение, очень меня обрадовало! И времени для решения личных проблем станет побольше. Впрочем, проблема была одна: отправить в рейх беременную Марту. Подальше от любопытных глаз, подальше от фронта: в Баварию, под заботливое крылышко тети Софи.

Коровин так и не узнал: собирался его бить Владимирский или нет. Он вдруг почувствовал острую боль в сердце: не вдохнуть и не выдохнуть. Видимо, он смертельно побледнел, поскольку Владимирский немедленно вызвал врача. Врач осмотрел Коровина и категорически потребовал его немедленного помещения в лазарет. И вот уже три редели Коровин лежал в крохотной одиночной палате.

Он думал о Федорцове и Волкове: живы ли они еще? Вряд ли они так же комфортно устроились.

Судоплатов прибыл в кабинет Берии на обычный ежедневный доклад. Выслушав сводку по текущим вопросам, Берия вдруг спросил:

   — А как там Коровин?

   — Лежит в лазарете внутренней тюрьмы, — спокойно ответил Судоплатов.

   — Помирать не собирается?

   — Вроде бы нет.

   — Вроде бы… — передразнил Берия. — Это же твой сотрудник, Судоплатов! Кто же должен о нем знать все, как не ты?

   — В отношении Коровина возбуждено дело, и доступ к нему имеют лишь работники следственного управления, — пояснил Судоплатов.

   — А сам как думаешь: виноват Коровин или нет? — сощурившись, спросил Берия.

   — Я всегда считал Коровина опытным, решительным, энергичным и преданным делу партии чекистом, — твердо заявил Судоплатов. — Остальное покажет следствие.

   — А не боишься ошибиться? — с подковыркой поинтересовался Берия.

   — Если я ошибаюсь, то всегда готов ответить за свои ошибки.

   — Это правильно, — одобрил Берия. — Каждый должен сам отвечать за свою измену, если он предатель, и за свои ошибки, если он дурак. Вот Цанава дураком оказался. Я так и сказал Лаврентию: дурак твой племянник! Не зная обстановки, пороха не понюхав, принялся приказы отдавать! Дурак он и есть дурак. Повезло: хоть погиб в бою как герой… хотя и дурак.

Цанава–старший явно разозлил Берию как своим дураком–племянником, так и попыткой устроить разбирательство вокруг его смерти.

Берия раскрыл лежавшую на столе папку, достал оттуда документ и зачитал его:

   — Работавшие с немецким профессором Фрайтагом советские специалисты единодушно пришли к выводу: Фрайтаг является одним из ведущих немецких специалистов в области радиотехники, обладает большим количеством передовых разработок и перспективных идей в области радиообнаружения; выразил полную готовность продолжить свои работы в Советском Союзе.

Берия положил документ в папку и торжествующе сообщил:

   — Ты думаешь, я эту бумагу тебе первому прочитал? Нет! Я ее прочитал вчера вечером товарищу Сталину. Хозяин остался доволен! Так и сказал: «Правильного немца притащили наши разведчики из–за линии фронта».

   — Надо так понимать, Лаврентий Павлович, что операцию, которую осуществляла группа Коровина в Белоруссии, я могу считать успешно завершенной?

   — Ха! «Я могу считать»! — фыркнул Берия. — Раз товарищ Сталин считает ее успешной, то тут и думать нечего! Непосредственных участников, в первую очередь Коровина, Федорцова, Сибирцева и этого…летчика–окруженца… Волкова, — всех надо отметить.

   — Мне подготовить проект приказа? — радостно дрогнувшим голосом спросил Судоплатов.

   — Все уже готово! — самодовольно сообщил Берия. Он открыл сейф, достал оттуда лист бумаги и начал читать:

   — Приговорить бывшего майора госбезопасности Коровина… Нет, это не то!

Берия скомкал листок, швырнул его в урну, достал из сейфа другой документ, сообщив:

   — Вот правильная бумага! Коровина, Федорцова и Сибирцева наградить орденами Боевого Красного Знамени, Волкова — Красной Звезды. Ну и к очередным званиям… Волкова как можно скорее отправить к его летному начальству: нам сейчас умелые и храбрые летчики как воздух нужны! Проследи, чтобы наши бюрократы с проверкой не волокитили и оформили все правильно. Если человек делом доказал верность — пусть воюет! Все–таки не в санаторий его отправляем. Кстати, насчет санатория: надо отправить наших героев подлечиться… на месяц хотя бы. Долго не получится: очень тяжелая обстановка на фронте. Но отдохнуть перед новым заданием им непременно надо.

Коровин почувствовал присутствие в палате других людей и открыл глаза. Кроме привычного лица лечащего врача он увидел Судоплатова.

   — Не надоело валяться? — спросил Судоплатов, присаживаясь на край постели и поправляя небрежно наброшенный поверх формы белый халат.

   — Лучше здесь лежать, чем… — попробовал пошутить Коровин. Но не закончил: вспомнил о Федорцове и Волкове.

   — Доктор, если я его вывезу на природу, пойдет ли ему это на пользу? — обратился Судоплатов к врачу.

   — Безусловно, — согласился врач. — Хоть сейчас забирайте. Одно условие: не переутомляться и не волноваться.

   — Медицина дает добро! — радостно заключил Судоплатов. — Давай одевайся, я тебе новую форму привез.

Действительно, на табурете рядом с кроватью лежала аккуратно сложенная новенькая форма. Одевая гимнастерку, Коровин обнаружил в петлицах не один ромб, а два и с удивлением взглянул на Судоплатова.

   — Давай быстрее, товарищ старший майор госбезопасности! — улыбнулся Судоплатов. — Нужно еще грудь украсить и товарищей повидать.

Коровин молча оделся. Он был серьезен и сосредоточен. И также серьезен и сосредоточен он был, когда в Колонном зале Дома Советов ему в числе других офицеров прикрепил орден Боевого Красного Знамени седой старичок с острой бородкой, — Председатель Верховного Совета СССР Калинин. И когда в машине ехал на спецобъект НКВД — дачу в сосновом лесу, он тоже не сказал ни слова.

И лишь когда в просторном зале спецдачи возле празднично накрытого стола, — потрясающе роскошного по меркам военного времени, — Коровин увидел в такой же новенькой форме Федорцова и Волкова, то радостно кинулся им навстречу. Он крепко обнял Федорцова и хотел сказать ему теплые слова, но почему–то не мог. Почему? Он никогда не чувствовал себя так странно. «Может, это опять сердечный приступ?» — промелькнуло в голове.

   — Командир, ты плачешь, — тихо произнес потрясенный Федорцов. И сам украдкой вытер слезу. Прям буржуазная мелодрама, честное слово! Ну, не к лицу это боевым чекистам!

   — Глаза слезятся, залечили врачи совсем, — проворчал Коровин.

   — А меня следователь Владимирский залечил! — хохотнул Федорцов. — Три зуба выбил, — хорошо, что хоть два из них с дырками были, — теперь лечить не надо. Да ну его к лешему, этого Владимирского! Давайте к столу, а то картошка стынет, водка согревается.

Против такого своевременного предложения никто не возразил. Уселись за стол, наполнили рюмки водкой.

   — Выпьем за Родину, выпьем за Сталина! — провозгласил Судоплатов. Что и сделали, звякнув хрусталем.

   — Выпьем и снова нальем! — продолжил Федорцов, заполняя рюмки прозрачной жидкостью.

   — Это уж без меня, товарищи, — отказался Судоплатов: он не пил крепких спиртных напитков и едва пригубил свою рюмку. Судоплатов решительно вышел из–за стола и сказал, одевая шинель:

   — Отдыхайте на полную катушку! Дальше отдыхать уж не придется — до самой победы!

Судоплатов вышел, и через минуту послышался шум отъехавшей машины.

   — А теперь давайте, не чокаясь, за наших товарищей, — проговорил Коровин. — За тех, что погибли.

Выпили.

   — Не знаю насчет отдыха, — заметил Федорцов, намазывая белый хлеб черной икрой. — Но такого стола мы точно оч–чень долго не увидим. Не иначе товарищ Судоплатов сюда весь кремлевский буфет свез! Эх, как сейчас тех трех зубов не хватает, что мне следователь Владимирский удалил!

Никто не ответил. Волков с наслаждением уминал ароматную осетрину, а Коровин — горячую картошку с селедкой.

   — Давай третий тост, командир! — предложил Федорцов, наполняя рюмки.

   — Давайте выпьем за Веру! — сказал Коровин. — За Веру в нашу Победу! Враг силен, как никогда, он сделал выводы из своих ошибок, и сейчас вся страна воюет с напряжением последних сил. Но если что и поможет нам выстоять в этой изнурительной борьбе, то только Вера! Человек без Веры — что броня из фанеры.

   — Хорошо сказал, командир! — одобрил Федорцов. И Волков кивнул, соглашаясь.

Вышли покурить. Морозный воздух темной ноябрьской ночи пробирался под накинутые на плечи шинели, холодя разгоряченные тела.

   — А завтра в баньку! — размечтался Волков. — Эх, и люблю я баньку, ребята!

Коровин мял в руках папиросу. Врач разрешил по очень торжественному поводу принять пару рюмок водки, но категорически запретил курить. Коровин долго боролся с искушением, пока не заметил, что искрошил весь табак из папиросы. «Вот вопрос и решился сам собой» — облегченно вздохнул он.

   — Куда нас после отдыха, командир? — спросил Федорцов. — Ну, бравого нашего пилота снова на истребитель посадят: ему на груди надо иконостас пополнять, а у летчиков это быстро делается: либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Не обижайся! Просто завидую белой завистью: видишь эту фашистскую сволочь в прицел и на гашетку жмешь. А в партизанской жизни самый страшный враг тот, что рядом с тобой в землянке лежит да думает, когда тебе пулю в спину всадить. И вычислить эту вражину непременно надо, да при этом своих товарищей, честных партизан, не обидеть незаслуженным обвинением. Вот не вычислили мы вовремя Петерсона… как там его по–настоящему?

   — Полковник СС Герлиак, — процедил сквозь зубы Коровин, словно сплевывая ненавистное имя.

   — Вот, вот! Эх, свести бы счет с этой гадиной!

   — Сведем, обязательно сведем! — пообещал Коровин. — Кто лучше нас белорусские леса и партизанские тропы знает? Так что уверен: вернемся в скором времени туда же.

   — И Герлиака найдем! — обрадовался Федорцов.

   — Обязательно! — подтвердил Коровин.

   — И прихлопнем гадину! — удовлетворенно заключил Федорцов, отбрасывая окурок.

   — Ну, что? Пойдем, стол подметем? И водка осталась!

   — Это уж без меня, — отказался Коровин.

   — Как скажешь, командир. Пошли, авиация! Выпьем за сталинских соколов.

Федорцов и Волков ушли в дом, а Коровин долго еще стоял, втягивая в себя ледяной воздух, Он смотрел в ясное морозное небо, пронизанное яркими иглами звезд, но мысленно был уже там: за линией фронта, в Белоруссии. И он обязательно найдет Герлиака. И пристрелит его как лютого врага, — в этом Федорцов прав на все сто процентов! Но прежде он узнает у Герлиака, где Марта Редлих?

Клятву, данную погибшему другу, надо сдержать, несмотря ни на что!