В деревню ушли трое, в том числе раненый. Ефрейтор и еще какой-то боец, тоже принявшийся выкручивать белье, остались. Кровать они поставили на камни, чтобы поднять её повыше над костром, превратив, таким образом, в сушилку. Решили: если немцы и заметят дымок, то подумают, что в здании кто-то живет, беженцы, например; тем более что утром не над одним этим домом печные дымки завьются.

Чтобы не любоваться мужскими прелестями окруженцев, Евдокимка поднялась на чердак, где уже скопилось несколько бойцов. Отсюда, несмотря на туманный рассвет, неплохо просматривались подступы к переправе, а также камышовые заводи у обоих берегов. Речка оказалась довольно широкой, но, судя по тому, что у взорванных опор моста она пенилась, там существовал подводный порог.

— Посмотрите вон туда, — указал Абориген в сторону затона, как раз напротив их барака. — Видите: немцы плот вяжут.

— Причем старательно вяжут, — уточнил Таргасов, уже пристроивший свой пулемет на каком-то деревянном ящике. — Может, все-таки пальнуть по ним?

— Если вяжут прямо перед нами, значит, о засаде пока что не догадываются. К тому же это, скорее всего, разведка.

— Суетятся так, словно на тещины именины опоздать боятся, — заметил Аркашин. — Давай, я их…

— Отставить! — скомандовала Евдокимка. — Сейчас главное — не спугнуть.

— У таких стрелков, как ты, Аркаша, — съязвил Таргасов, — винтовки вообще отбирать надо, чтобы патроны зря не расходовали. А за каждую зря потраченную обойму — из довольствия взыскивать.

— Но-но, ты, — в свою очередь возмутился мореплаватель из Голой Пристани. — Вождь краснокожих Соколиный Глаз!..

— Что тут у вас? — послышался позади голос Климентия, тоже взобравшегося на чердак и оглядывающегося. Не успела Евдокимка ответить, как он тут же произнес: — Вижу-вижу, к остаткам моста, вон, целая группа подходит, брод обнюхивает. Взгляни, — протянул он бинокль Евдокимке.

Девушка и так обратила внимание, что на мост, в сопровождении свиты, взобрался какой-то немецкий чин, однако от бинокля не отказалась. Офицер стоял почти на краю пролета и осматривал то, что осталось от остальной части моста, явно прикидывая, как скоро удастся восстановить ее или каким образом наладить переправу уже сегодня. На сереющий в легкой утренней дымке барак ни он, ни его свита из пяти офицеров внимания не обращали.

Селяне уже поведали морским пехотинцам, что еще накануне вечером целая стая немецких разведчиков прошлась по всем трем хуторам. Нескольких раненых красноармейцев разведчики застрелили, а двух дезертиров увели с собой по броду на ту сторону. Так что теперь восточный берег реки немцы считали чистым, а посему спокойно и обстоятельно готовились к переправе.

Вдруг офицеры, словно по команде, повернули свои бинокли в сторону барака, и Евдокимка отшатнулась в глубину чердака, увлекая за собой старшину.

— Сейчас я постараюсь снять одного-двух, а ты, Таргасов, пройдись очередями по машинам и мотоциклам у моста, — успела сказать она, прилаживая карабин на поперечине у черепичного пролома. — Остальные стреляют по тем, что спускают плот.

— Эй, всем, кто внизу, приготовиться к бою! — тут же скомандовал старшина.

— Кто бы меня хоть на один день назначил командиром роты, — проворчал Аркашин, залегая рядом с пулеметчиком.

— А может, сразу командиром бригады? — поинтересовался пулеметчик.

— С меня и роты достаточно. Хотя бы на один день. Я бы с тебя, Таргасов, за каждый зря потраченный патрон взыскал. Причем за всю войну наперед. А затем определил бы в штафбат, и то лишь исключительно по дружбе, — разыгрывали одну из своих обычных солдатских сценок эти двое «закадычных врагов».

Чтобы с первой же пули не промазать, Евдокимка выстрелила в плотную группу офицеров, затем, воспользовавшись их замешательством, еще раз… В третий раз она взяла на мушку старшего из них, попытавшегося уйти с моста через тела погибших. Раненый, он упал, но уже в следующее мгновение «ожил», и теперь старался уползти из-под обстрела, хотя, исходя из фронтовой мудрости, должен был бы замереть, прикинувшись убитым.

Кто-то из солдат взбежал на мост, расстреливая автоматной очередью крышу барака, и тут же попытался помочь раненому. Получив свою, по-солдатски честно заработанную, пулю, он свалился в пенящийся речной порог. Добивать раненого, притаившегося за телом другого погибшего товарища, Евдокимка не стала.

Наверняка кто-то из мотоциклистов прогулялся бы по ним из закрепленных на колясках пулеметов, однако Таргасов ударил первым. Его поддержали Аркашин, старшина и бойцы, остававшиеся внутри барака.

Все немцы, что еще способны были уехать или убежать от моста, тут же попытались сделать это, позволив морским пехотинцам так же дружно перенести огонь на тех, что уже погрузились на плот и успели отойти от берега. Теперь, используя весла и течение, разведчики старались как можно скорее добраться до плавневых островков. Выстрелы моряков, правда, уже потонули в той вселенской пальбе из всех видов оружия, которая разгоралась где-то в двух километрах от реки, по линии фронта.

— Ладно, сержант, — хлопнул старшина Евдокимку по плечу, когда опустевший плот скрылся в камышовых зарослях. — Ты тут держись, сколько сможешь, только в окружении не окажись.

— Постараюсь.

— Мне же пора. Взвод, считай, бесхозным остался. Чую: немцы вот-вот по всему фронту попрут.

Когда он уходил, по дороге, ведущей к селу с востока, уже приближалась автоколонна со второй частью батальона и комбатом Корягиным. Спешившись, моряки совершили марш бросок к реке, чтобы занять позиции к северу от барака и не позволить противнику форсировать речку вброд. Машины тут же ушли в обратный путь.

Первые же бойцы, оказавшиеся у барака, сообщили, что вся бригада ускоренным маршем движется сюда и что транспорт подбирает моряков прямо с марша. У Гайдук и ее товарищей это сразу же подняло настроение, а тут еще и комбат появился!

Свой КП и штаб батальона капитан решил разместить там же, у храма, где находился наблюдательный пункт первой роты, а сам направился вместе с прибывшими бойцами к мосту.

— Вот ты где окопался, Гайдук? — возник он в проеме двери, ведущей на чердак. — Что тут у тебя?

— Первый бой мы уже дали, товарищ капитан.

— Вижу. Аккуратная работа, — оценил капитан их старания словами, которые в его устах всегда звучали в качестве высшего балла.

Едва он взялся за бинокль, как находившийся внизу Крюков негромко прокричал:

— Гайдук, в камышах кто-то бродит. Очевидно, из тех, что переправлялись на плоту.

— Уцелел-таки, гад? — тут же вскинула карабин Евдокимка, пытаясь обнаружить цель.

Комбат попридержал ее за локоть:

— В плен бы его взять, сержант. Скоро сюда прибудет комбриг, а ты знаешь: первым же делом «языка» потребует. Да и нам тот тоже не помешал бы.

— Если надо, возьмем, — немного поколебавшись, ответила Евдокимка, хотя пока что представления не имела, каким образом сделать это. — Крюков, и ты Аркашин, за мной!

— Если идете за «языком», меня возьмите, — встретил Евдокимку у подножия трапа Корзюков. Он уже успел подсушить свою одежду и теперь стоял в ватнике и с немецким автоматом наперевес. — Ефрейтора мне как раз и дали за «языка», немецкого унтер-офицера…

— Хоть какой-то, да опыт, — поддержал его комбат.

— Годится, ефрейтор, — строго отреагировала Евдокимка. — Идешь вместо Аркашина.

— Пардон, может, я тоже лычку за фрица-унтера хочу? — попытался возразить Жора.

Однако Гайдук решила осчастливить его окончательно:

— Поступаешь в распоряжение Таргасова. Вторым номером к пулемету.

— Только не вторым, а третьим, — тут же с показной злорадностью уточнил пулеметчик. — Иди, набивай патронами диск, таранька из Голой Пристани. Сейчас ты у меня узнаешь, что такое настоящая служба.