10.
Через два дня произошло закономерное событие — роту поразил триппер, и врачам местной больницы прибавилось дел.
Визит незнакомки, которая, по словам дневального, «ничего так, отряхнулась да пошла себе…», принес свои горькие плоды, свалившиеся, как я и подозревал, мне на голову.
Ротные стукачи, пострадавшие наравне со всеми, о происшествии доложили Басееву, он рвал и метал, не принимая во внимание, как и ожидалось, никаких моих «ничего не знаю», и объявил мне наказание в виде трех дней отсидки на гауптвахте, что я воспринял, едва сдержав смех, ибо располагалась гауптвахта в Ростове, командировать меня туда было бы непозволительной роскошью, а докатись до командира полка весть о тотальном поражении роты бактереологическим оружием данного типа, не сносить бы тогда лейтенанту головы.
— Сгною! — скрипел он зубами и брызгал слюной. — Сегодня же снова в наряд!
— Есть! — согласно отвечал я, легко свыкшийся со своими ночными дежурствами, ибо приноровился спать в кресле с детективом в руках, оставляя дневального на шухере.
— Но сначала поедешь на арматурный завод!
— А что там?
— Нет связи между постами!
— О, это на весь день…
— На весь не на весь, а чтобы связь была!
— А отдыхать перед нарядом? Положено по уставу, товарищ лейтенант…
— Смирно. Кругом. На арматурный — бегом!
На улице моросил мелкий теплый дождь. Я накинул плащ-палатку и, расправив на плече перекрученный брезентовый ремень инструментальной сумки с тестром, отправился к шоссе в поисках попутной машины.
Начальником караула на арматурном производстве в тот день был ефрейтор Харитонов, и его-то я и застал в бревенчатой просторной караулке сидевшим за сколоченным из досок столом с колодой игральных карт в короткопалой пятерне с грязными ногтями. Партнером Харитонова по игре в «очко» был сутулый небритый грузин по фамилии Мзареули — из рядовых старослужащих.
На столе я увидел бутыль с самогоном, надкусанный огурец и россыпь зеленых, невызревших помидоров. Из пустой жестянки из-под пива, служившей пепельницей, поднимался дымок от незатушенного окурка.
Парочка находилась в изрядном подпитии и на мое появление отреагировала довольно тупо, занятая выяснением своих игорных взаимоотношений.
— Ты, сука, кацо, шулер, — говорил, укоризненно качая головой, Харитонов, замершим взором изучая пришедшие к нему по сдаче карты. — Я тебя, сука, урою в итоге…
— Ти, дрюк, не клювайт носом, — отзывался грузин. — Играт над вынимательно!
— Да с тобой, блядью, хоть как играй! — горячился Харитонов, остервенело швыряя карты на стол. — Лечишь, и все!
— Ти сам три раз билят… Дэньги давай суда!
— У-у-у, подавись, чурка!
— Ти сам пьять раз чурька…
Я возился со стоящим в караулке телефоном, безуспешно пытаясь соединиться с постом.
— Пить охота… — Харитонов тяжело привстал, качнувшись, шагнул к зарешетчатому окну, крикнув в раскрытую форточку: — Эй, бугор, сука! Ко мне!
Из копошившихся возле складируемых металлоизделий фигур зеков отделилась одна — низкорослая, полненькая, услужливым колобком подкатившаяся к «вахте».
— Воды принеси, бугор, — тоном капризного патриция, обращающегося к рабу, произнес Харитонов. — Холодной чтоб… И если какой-нибудь фуфель плавать там будет…
— Родниковой, гражданин начальник, не сомневайтесь…
Бригадир находился уже на полпути к колонке, стоявшей возле бытовки, как вдруг в пьяный мозг Харитонова вклинилась иная навязчивая идея, и он снова заорал в форточку, призывая зека вернуться, однако тот его не услышал, и свой окрик ефрейтор подкрепил короткой очередью из пулемета в воздух. Неподотчетные патроны у конвойных водились, утаиваемые в значительных количествах после учебных и тренировочных стрельб.
Зек замер, как воткнутый в песок лом, глубоко вжав голову в плечи.
— Канай сюда! — крикнул Харитонов, заметив с довольной ухмылкой партнеру по картам: — Обосрался бугор, мажем, кацо?
— Ти чито дим тут пустыл? — поморщился Мзареули, отмахиваясь от заполнившей караулку пелены пороховой гари. — Оборзэл, бэспрэдэл…
— Бугор! — с напором командовал тем временем Харитонов через форточку. — Пусть этот воды принесет… полковник, во! Заставлю служить гада! Строевым шагом чтоб… По-ял?
— Ща пришлю, — неприязненно отвечал бригадир, в самом деле, похоже, наложивший в штаны.
— Бегом, мать твою!
— Сдавай лысты, катать будэм, — сказал Мзареули, кивая на колоду.
— Пусть лично полковник нам воду носит! — надменно молвил ефрейтор, усаживаясь за стол и грозя многозначительно скрюченным перстом. — Чтоб службу не забывал! Мы его уставу научим… Мы его, бля…
Я понял: речь шла об Олеге.
Обнаружив отсоединившийся контакт и укрепив провод, я затянул винт.
Тут же раздался звонок.
— О, работает… — удивленно проговорил Харитонов, вырывая у меня трубку.
Звонили с постов озабоченные донесшейся до них стрельбой часовые.
— Все путем, салабоны! — успокоил их Харитонов. — «Деды» службу знают, не хрена тут названивать! Бздительность, х-ха, проявляют! Стоять там смирно на вышаке! Проверю, с-сук!
— Я сдал… — доложил Мзареули.
Харитонов раскрыл карты.
— Вос-с-мнадцать… — произнес тупо.
— Очко! — торжественно заявил грузин.
— Туфту лепишь, чурка… Я не видел, как ты сдавал…
— Я чэстный игра вэду! — возразил Мзареули гордо. — Дэньги давай!
— Ур-рою! — Харитонов, с куражливым устрашением выпятив нижнюю челюсть, схватил пулемет и, направив его на партнера, с силой передернул затвор.
Раздался выстрел.
Затем, в наступившем мгновении какой-то оцепенелой тишины ко мне пришло отчетливое понимание, что, видимо, боек щелкнул по старому, ранее уже неоднократно надбитому капсюлю…
Харитонов непонимающе воззрился на свое оружие, из ствола которого вился, поднимаясь к низкому потолку, белесый горький дымок…
По крыше с внезапной остервенелостью заколотил сменивший моросящий дождичек ливень, голубое корневище молнии извилисто раскололо небо в квадрате оконного проема, и грянул жутким знамением беды раскатистый гром…
Мзареули, прижав ладонь к груди, с какой-то дьявольской торжественностью привстал с табурета, нащупал свободной рукой свой автомат, дернул крючок затвора, послав патрон в ствол, и отчужденно произнес:
— Ти, собак, минэ убил, билят… — И, не целясь, продолжая неотрывно смотреть невидящим взором на окаменевшего в пьяном недоумении ефрейтора, слегка вздернул ствол кверху, нажав на курок.
Я даже не расслышал звука выстрела, потонувшего в новом раскате грома. Только с ужасом увидел, что на стене за спиной Харитонова внезапно появились потеки кровавых помоев с какими-то рко-белыми вкраплениями, а на лбу ефрейтора возникло небольшое черное пятно.
Харитонов словно бы нехотя опустился на колени и, не выпуская из рук пулемета, ничком повалился на пол.
Затылка у него не было. Сине-бордовое месиво.
Мзареули сделал в сторону убитого судорожный шаг, но тут нога его словно подломилась в колене, и, не отнимая прижатой к сердцу ладони, он тоже упал, оставшись лежать у порога с раскрытым как бы в беззвучном крике ртом.
Мной овладела вязкая, сковывающая все мысли дурнота. Происходящее казалось сном, наваждением, способным привидеться лишь в бредовой ирреальности горячечного забытья…
Сквозь монотонный шум ливня донесся невозмутимый и оттого словно померещившийся голос:
— Куда ставить ведро?
Стараясь не смотреть на трупы, я, сотрясаемый неуемной лихорадочной дрожью, осторожно выглянул в форточку.
У входа в караулку стоял Олег — промокший насквозь, в потерявшим свою форму зековском чепчике, с козырька которого стекали непрерывные дождевые струйки.
— Проходи… Быстро! — Я выдернул из вваренных в решетчатые двери труб запорные штыри.
Очутившись в простенке между дверей, Олег увидел меня, улыбнулся приветливо, но тут же и остолбенел, усмотрев через мутное стекло оконца кровавую кашу с костяными осколками, облепившую стену.
— Что…
— Живо! Сюда! По стене! Чтобы часовой…
— Понял…
Ведро он оставил в тамбуре прохода. Войдя в караулку, остановился, цепко оглядев стол с разбросанными на нем картами, бутылью с самогоном…
— В картишки дружки играли… — сообщил я.
— И не поделили козырей? — Нагнувшись, он ухватил пальцами запястье недвижного Мзареули, пытаясь нащупать пульс.
Выждав несколько секунд, осторожно опустил его безвольную руку обратно на пол, заключив:
— Готов.
— В общем, Олег, так, — произнес я. — Я ушел проверять постовую связь и, что здесь случилось, не видел. Я увижу это позже… Имею в виду покойников. Теперь о тебе. Ты принес воду и… совершил побег. То ли стрельба произошла, когда тебе открывали двери, то ли двери уже были открыты… неважно!
— И куда же я побегу? — не без сарказма вопросил он. — В таком наряде, с такой прической… Я понимаю, Толя, ты сейчас в шоке… Попытайся успокоиться.
— Я ухожу на посты, — повторил я. — Ты дождешься телефонного звонка. Как только аппарат звякнет, выходишь из караулки и по стенке идешь до ее угла. Потом ползешь к противотаранному рву. По рву — до пустой вышки. Дальше — в кусты, а за кустами овраг.
— Там степь…
— Степь, — согласился я. — И — канал. Плывешь в сторону поселка.
— Поселка?!
— Ты меня слушай, не себя!
— Хорошо…
— Поселка, именно. Заходишь со стороны канала к зданию роты. Увидишь сортир. За ним — кусты шиповника. Там и сиди. Жди меня. И никакой самодеятельности, иначе выловят в момент!
— Но дальше-то что, дальше?
— Дальше я знаю что. Все. Жди звонка. И еще. Оружие не бери, это смерть.
И я вышел из помещения, накинув плащ-палатку на голову. Я брел по караульной тропе, стараясь глубоким дыханием утихомирить испуганно бьющееся мне в ребра сердце. Часовой-азиат, нахохлившийся под навесом вышки, лениво крикнул: «Кто идет?», исполняя уставную формальность, и я ответил хмуро:
— Люлей раздача! — вызвав его умиротворенный смешок.
— Совсем связь плохой, — грустно поведал он мне, когда я поднялся на вышку.
— Наладим…
Загородив от его обзора караулку, я крутанул ручку постового телефона, прислушиваясь к невозможному, конечно же, отклику.
— Зря звонить, Харитон ругать будет, пьяный сегодня… — прокомментировал часовой, уныло наблюдая за внутренней, тщательно взрыхленной граблями, полосой «запретки», раскисшей от дождя.
— Не будет, — отозвался я, глядя, как стремительной тенью Олег скользнул вдоль стены и тут же нырнул в противотаранный ров, скрывшись в нем.
Я повесил трубку.
— Опять не работает… — философски молвил часовой. — Все время ломается. Побег будет, как сообщать?
— Это да, — сказал я, абсолютно согласный со справедливостью такого утверждения.
— Иди сюда, двигай ногой! — внезапно крикнул часовой зеку, воровато выглянувшему из-за штабеля со швеллером.
Зек подошел к «запретке», озираясь по сторонам. Часовой вытащил из кармана леску с крючком и с грузилом и, обвязав ее вокруг пальца, бросил заключенному.
Тот быстро нацепил на крючок сверток.
Миг — и сверток оказался в руках часового.
Солдат надорвал обертку, пересчитал деньги и, вынув из-за пазухи полиэтиленовый пакет, швырнул его в сторону штабеля, куда, как кот за мышью ринулся зек.
— Наркота? — вопросил я, удивленный откровенностью такого мероприятия.
— Не-е, — расплылся в хитрой улыбочке часовой. — Я говно от овцы брал, цвет такой же, вид такой же…
— А кайф?
— Не знаю… — Солдат пожал плечами. — Они балдеют… — Он решил сменить тему, пожаловался: — Харитон стреляет, совсем водки напился, опасный, как двадцать бандит, боюсь, убить зека может, шайтан…
— Пьянствование водки ведет к гибели человеческих жертв, — выдал я перл из филологических джунглей русского языка. — М-да… Ничего не понимаю… Только что связь была!
— Был, сплыл… — Часовой сплюнул в зону. — Срать хочу, скажи, пусть грузин подмена делает, совсем не хочет служить…
— Ладно, — пообещал я, осторожно спускаясь с вышки по скользким, словно намыленным, деревянным ступеням.
Зона охранялась двумя постами, расположенными по диагонали ее прямоугольника, и, сымитировав безуспешную попытку дозвониться в караулку с другой постовой вышки, я неспешно двинулся к жуткому месту бойни, гадая, что теперь буду делать.
Двери проходного тамбура остались незамкнутыми. Мне пришлось выйти из караулки и затворить их, затем я снова вернулся в помещение, вдвинул запорные штыри в трубы и позвонил на посты, сообщив, что караул мертв, возможно, совершен побег и от часовых требуется усиленное внимание. После, включив полевую рацию, попробовал соединиться с радистом роты, но ничего, кроме грозовых помех, в трубке не услышал.
У ворот внезапно просигналила машина, приехавшая для загрузки арматурой.
Выскочив из караулки, я вспрыгнул на ее подножку, сказав водителю:
— Дуй в роту. Или в колонию, все равно… Сообщи: у нас побег, караул убит…
Пожилой водитель обалдело кивнул, после перекрестился и наддал газу, разворачиваясь обратно к шоссе.
Я снова остался один. Ливень усилился. В караулке, не умолкая, трезвонил телефон: часовых волновали подробности. И, конечно же, боязнь за собственные задницы: солдатики хорошо усвоили армейский закон поисков крайнего.
Закон, вполне применимый в данном случае и к моей персоне.
Что же касалось иного закона, предусматривающего преследование за умышленное содействие побегу осужденного, то об этом законе я боялся даже вскользь и задуматься.
Басеев приехал, подняв по тревоге отдыхающую смену караула жилой зоны, со всеми взводными, старшиной, лагерным «кумом» и проводником служебной собаки.
От картины, представившейся в караульном помещении взорам прибывших, многим стало не по себе. Двое солдатиков тут же начали блевать, утратив всякий боевой запал.
— Где ты — там лажа! Как это могло?!. Молчать, я тебя спрашиваю! — заорал на меня изрядно побледневший от увиденного Басеев, но вопли его пресек «кум» — бесстрастный капитан с сонным взглядом много чего повидавших на своем веку глаз.
— Тихо, — едва не шопотом урезонил он Басеева, а затем обратился ко мне, вопросив по-отечески успокаивающим голосом: — Как все случилось? Изложи, милок, по порядку и ничего не бойся.
— Излагаю, — сказал я. — Прибыл сюда для проверки связи. Неисправность обнаружил. Харитонов и Мзареули играли в карты. Пьяные.
— Почему не пресек?! — завизжал Басеев.
— Спокойно, лейтенант, — отодвинул его рукой в сторону «кум». — Пресечь он ничего не мог, это ясно… Дальше, сержант…
— Харитонов попросил бригадира принести ведро воды из рабочей зоны. Даже стрельнул ему вслед…
— К-как?
— Да шутя, в воздух…
— Шутник, — покладисто согласился «кум», выразительно посмотрев на Басеева. — И?..
— А дальше — не знаю, пошел по постам… Прихожу, два трупа, двери в тамбур нараспашку, ведро стоит… Ну и все. Позвонил часовым, а после машина пришла…
— А выстрелов не слышал?
— Гроза была…
— Что-нибудь трогал в «караулке», передвигал?..
— Только двери запер, — вздохнул я.
— Считаем осужденных. Всех — на выход, — отрывисто сказал «кум» хмуро кивнувшему ему в ответ Басееву. — В машине рация есть? Вызывайте Волгодонск, лейтенант, пусть выезжает следственная группа.
И он двинулся в рабочую зону.
— Слушай, Подкопаев, — обратился ко мне Басеев, и в голосе его внезапно прорезалась какая-то просительная интонация. — А не могли их… зеки… как-то?
— Оружие на месте, — сказал я. — Не могли.
— А вдруг они хотели…
Я понял: Басеева наиболее устраивала версия побега, сопряженного с насилием над караулом. И абсолютно не устраивали факты пьянки, картежной игры, пальбы в воздух скрытыми от учета патронами.
— Зеки бы взяли оружие, — сказал я. — Инсценировки тут не пройдут. Глупо!
— Значит, ты считаешь, что они друг друга…
— Они ругались по крайней мере.
— Слушай, ты пока — никому, ладно? Я про подробности — как там, чего…
— Хорошо.
— И давай забудем обиды, понял?..
— Но тогда забудем и рапорт.
— Само собой. Строй свой забор, э-э…
Басеева перебил возвратившийся из зоны «кум» — крайне взволнованный.
— Так я и думал! — проговорил он с отчаянием и злобой. — Меркулов…
— Только одного нет? — с некоторым облегчением вопросил лейтенант.
— Этот один… он всей зоны стоит! — кусая губы, посетовал «кум». — Полковник бежал!
— Из КГБ который? — проявил я любопытство и одновременно осведомленность.
— Горим ясным пламенем, лейтенант, — не ответив мне, констатировал «кум», пристально глядя в сырой степной простор, застланный серой пеленой дождя. — Если не найдем его, последуют выводы…
— А что собака? — обернулся Басеев к одному из взводных.
— Да какая там собака, потоп кругом, — отмахнулся тот. — Засады надо расставлять срочно, я поехал, перекрою проселки…
— Осужденных в колонию, караулку забить, оставить двух часовых… — посыпал приказами Басеев. — Ты, Подкопаев, вместе со мной в роту, надо организовать перехват…
— Солдатам скажите, что он нам нужен мертвым, — вставил «кум». — Я серьезно, лейтенант, тип крайне опасный… Прошел в свое время специальную подготовку, профессиональный диверсант… Пусть мочат его без предупреждения, прокурора я беру на себя!
— Так и исполним! — согласился Басеев с горячностью. — Такие рябята погибли…
— Вы о чем? — спросил «кум» с откровенным недоумением.
— В смысле… Я бы его сам, гада, с превеликим моим удовольствием…
В искренности слов Басеева сомневаться не приходилось. Как и в том, что у бежавшего из мест заключения гражданина Олега Меркулова, столкнись он с нашими группами поиска, шансы остаться в живых были весьма незначительны.
Мы вернулись в роту, куда уже прибывали спешно снятые с дежурства караулы рабочих объектов, занявшись срочным формированием оперативно-розыскных групп, должных перекрыть все выходы из района.
План мероприятий был уже отработан, с успехом реализован на прошлых редких беглецах, его составители грамотно и хитро учли все детали возможных перемещений вырвавшихся на временную свободу зеков за исключением одного фактора, который являл собой я — всецело посвященный в схему преследования и знающий, как выйти за ее жесткие пределы.
В казарме тем временем царило оживление: рота собиралась на охоту…
Старшина Шпак выдавал солдатам сухой паек, вызванный вертолет ГАИ ожидал очередного вылета в места ночных засад, Басеев не отрывался от телефонной трубки, названивая то в полк, откуда уже выехало подкрепление, то в УВД близлежащего Волгодонска; радист отбивал шифрограммы и ориентировки; конвойные собаки, щерясь и захлебываясь лаем, запрыгивали в кузова автомобилей, а их водители до горловин заливали бензином баки.
Вскоре казарма опустела. Остался радист, запертый за стальной дверью своей комнаты, дневальный, дежурный по роте и я — в качестве телефониста-координатора, вооруженный выданным мне пистолетом.
Перед своим отбытием на охоту Басеев проинструктировал нас, оставшихся, держать ухо востро — мало ли, мол, что…
В чем-то лейтенант был прав: беглый чекист находился в десятке метров от входа в казарму и, имей намерение перерезать нам глотки, мог бы такое намерение благодаря своей квалификации и осуществить.
Когда суматоха улеглась, я вышел к уличному туалету, негромко позвав:
— Ты здесь?
— Да, — сдавленно раздалось из кущи шиповника.
— Дождешься темноты, — продолжил я. — И… видишь пожарную лестницу? По ней — на чердак. Он открыт. Все. Жратву и часы передам тебе завтра. Привет мышкам.
На чердак мне приходилось наведываться частенько — там я хранил свои криминальные гонорары за алкогольную контрабанду.
— Запомни номер телефона, — проговорил Олег. — Позвони из поселка в Москву. Скажешь: «Привет от Карла Леонидовича». Тебе ответят: «Вы звоните из Эстонии?» Скажи: «Нет, я такой-то, звоню оттуда-то, Карл Леонидович приболел, но просит передать, что будет рад вас увидеть у себя в гостях. Вам он дозвониться не смог».
— Насчет «Эстонии» — это отзыв?
— Отзыв. Не будет его — клади трубку. Все запомнил?
— Так точно.
Я вернулся в роту и запер за собой на засов входную дверь.
Как и полагалось. Во избежании проникновения, нападения и прочих злоумышлений в тревожной обстановке розыска бежавшего преступника.
