Молчание Кальтенбруннера Скорцени воспринял как вынужденную передышку, в которой в равной степени нуждались они оба.

— Вчера вечером я связался со штурмбаннфюрером Романом Гамотой. Обязан был предупредить его, понимая, что первая волна провалов прежде всего ударит по его людям в Тегеране, — нарушил их молчаливое единодушие Скорцени.

— Ну и?..

— Гамота заявил, что в последнее время агентура абвера ведет себя крайне подозрительно. Независимо от моего сообщения, он давно почувствовал, что окончательно теряет доверие к ней.

— Теряет доверие к агентуре абвера? — ударил ребрами ладоней по ребру стола Кальтенбруннер и возбужденно подхватился.

— Уже потерял.

— У вас есть запись его заявления, касающегося этой самой агентуры?

— Есть.

— При этом вы лично полностью доверяете штурмбанн-фюреру Гамоте?

— У нас с вами нет оснований не доверять ему, — осторожно откорректировал Скорцени саму постановку вопроса. — Тем более, что такого же мнения придерживается и Майер. Несколько агентов из его группы иранское правительство уже выслало из Ирана. Причем в спешном порядке. И произошло это буквально на днях.

— Вот видите, Скорцени. А вы кладете мне на стол свои радиоперехваты и настаиваете, чтобы я немедленно отправлялся с ними к фюреру. Не доложив о главном. О том, что подозрение падает на агентуру абвера в Иране, то есть на людей Канариса. Совместно с которыми разрабатываем план операции. И с которыми придется действовать в Персии.

Кальтенбруннер опять умолк, но на этот раз — свирепо уставившись в окно, словно решался выброситься в него. Молчание длилось слишком долго, чтобы его можно было считать обычной паузой. Обергруппенфюрера словно заклинило на какой-то идее, которую он то ли не в состоянии был полностью осмыслить, то ли не осмеливался высказать. И скорее всего, второе вытекало из первого.

— К фюреру пойдете вы, Скорцени. Лично вы, — вдруг проговорил он таким заговорщицким тоном, словно собирался отправить своего подчиненного в приемную фюрера, снабдив его миной. — По многим соображениям это куда удобнее сделать именно вам.

«Особенно удобно будет отвести от себя неприязнь Шел-ленберга, вашего основного соперника, обергруппенфюрер», — мог бы заметить по этому поводу Скорцени, если бы подобное замечание когда-нибудь простилось ему.

Однако в стенах управления СД следовало отказываться от подобных диверсантских замашек и примерять фрак придворного дипломата. К его величайшему неудовольствию, потребность в таком перевоплощении возникала все чаще. В зависимости от настроения и обстоятельств это приводило первого диверсанта империи то в унылую ярость, то в яростное уныние.

— Не знаю, готов ли я к этому визиту. А главное — готов ли к нему фюрер.

— Вы отправитесь к нему завтра же, — не вникал в смысл его слов Кальтенбруннер. — Я помогу пробиться к фюреру, как бы он ни был занят. Вы должны будете сказать ему все то, что должны сказать именно вы, человек, которому он безраздельно доверяет.

— И на которого возложено выполнение операции «Большой прыжок», — все еще озадаченно напомнил Скорцени о главном аргументе и тем самым по существу дал согласие на рейд в рейхсканцелярию.

— После того как фюрером будут сделаны надлежащие выводы, мы получим возможность основательно заняться и агентурой, и берлинскими штатами абвера. Не мешало бы полностью перемолотить его и заставить работать на нас. Это невыносимо, что нам приходится соперничать не столько с вражескими разведками, сколько с контрразведкой собственной армии.

— Я доложу об этих наших соображениях Гитлеру.

— Вот тогда мы, наконец, докопаемся до тех генералов и прочих предателей, которые непонятно за какие вознаграждения продают все самое святое, что только способно рождаться в наших умах и штабах. Я сам готов встретиться с полковником Массоном. И, если потребуется, вытряхнуть из этого магистра идиотской ложи всю его гнилую душу. Они у меня быстро обнаружат стольких русских агентов, скольких в Швейцарии не работало за всю историю их меняльной конторы.

— Хорошо, я готов к докладу фюреру, — еще прочнее утвердил его во всех замыслах Отто Скорцени.

— Я же тем временем встречусь с Борманом. Нам тоже есть о чем поговорить.

«Наконец-то названо имя того человека, который и поможет мне попасть на прием к Гитлеру, и поддержит в поединке с абвером. Если только поддержит, — подумал Скорцени. —

А ведь «особые» отношения Кальтенбруннера с Борманом уже ни для кого не секрет. И это только Кальтенбруннер с его медвежьей неповоротливостью не пользуется подобной дружбой».