— Погодите, Скорцени, — остановила штурмбаннфюрера сестра Паскуалина уже у двери и, достав откуда-то из рукава платочек, долго прокашливалась в него, старательно отводя взгляд. — Я знаю, что папа римский не может интересовать вас просто так, как христианина. В последнее время некоторые его выступления и дипломатические шаги вызывают недовольство Гитлера и Гиммлера, не говоря уж о Геббельсе. А тут еще сложная политическая ситуация, связанная с конфликтом между королем и маршалом Бадольо, с одной стороны, и Муссолини — с другой.

— Оставим в стороне государственную политику, фрау Ленерт. Я так же не смыслю в ней, как и в Святом Писании. Кроме того, не люблю, когда во мне пытаются разбудить чувства христианина, хотя и безбожником меня тоже трудно назвать. — Теперь настала его очередь упреждать выпады «па-пессы», однако он старался прибегать к своим ходам с надлежащим тактом.

— Трагедия нашего положения — моего и папы — в том, что в этом вооруженном сталью и ненавистью мире, мире, сотни раз выкупавшемся в христианской крови, мы не можем защитить себя ничем, кроме молитв, — она подняла глаза, и Скорцени увидел в них слезы. Это были настоящие слезы, а не актерская игра на чувствах очерствевшего штурмбаннфюрера.

— Вот этого я не ожидал, — искренне сознался он.

— Почему?

— Только не от вас, фрау Ленерт.

— Я понимаю: коль уж вы сумели похитить Муссолини, которого двести карабинеров охраняли на вершине какой-то недоступной горы, то ничто не помешает вам похитить и папу римского. Или погубить его еще во время похищения, подослать наемного убийцу…

— Мне не известен ни один человек в Берлине, Риме, в других столицах, который бы замышлял подобное безумие, фрау Ленерт. Поднять руку на самого… Однако не скрою, некоторыми своими заявлениями и действиями, явными симпатиями к откровенным врагам рейха папа наносит ощутимый вред народному престижу Германии. Ощу-ти-мый.

— С этих слов вы и должны были начать нашу беседу.

— Всему свое время, — цинично осадил ее Скорцени. — И поймите: если Пий XII не захочет воспринять нашу встре-воженность его действиями из ваших, простите, уст, мне придется просить фюрера, чтобы он сочинил для папы специальную буллу или энциклику. Как вам будет угодно.

— Я прощаю вашу непочтительность по отношению к папе римскому, чей высокий сан обязывает нас быть крайне осторожными в выборе слов и даже интонаций, — отбросила фрау Ленерт фату смиренности. — Только знайте, что бы ни предприняли против папы германское правительство, фюрер или лично вы, Скорцени, какова бы судьба ни постигла наместника Иисуса Христа на земле, это не принесет рейху ничего, кроме позора и всеобщего проклятия. Вечного позора и вечного, вошедшего в историю всемирного католичества проклятия.

— Вся война пропитана проклятиями. Вряд ли это остановит нас.

— В любом случае вы слышите сейчас не голос сестры Паскуалины, а голос немки. Возможно, похищение или убийство папы и принесет вам как диверсанту какую-то мелочную утеху, понежит ваше самолюбие. Но, попомните мое слово, уже на второй день после этого преступления ваши же сослуживцы будут с отвращением отворачиваться от вас, а руководство — искать способ поскорее избавиться. Чтобы и с себя грех снять, и христианство всего мира успокоить. Не над судьбой папы думайте сейчас, господин штурмбаннфюрер, заботьтесь о собственной судьбе. Отвернется от вас Бог — отвернется и шеф.

— Вот теперь все стало на свои места. Теперь я узнаю «па-пессу» Паскуалину, «единственного мужчину в Ватикане».