В женскую душевую вела отдельная дверь, но кабины были рядом. Перегородка не доставала до потолка, и они могли свободно переговариваться. Скорцени слышал, как Фройнштаг включила воду и, пофыркивая, принялась блаженствовать под едва теплыми струями воды.

— Девица все еще у вас в комнате?

— Не помню, чтобы я выставлял ее. Кстати, как она вам, унтерштурмфюрер?

— Вы не в казарме, штурмбаннфюрер, — сухо напомнила ему Лилия.

— А по-моему, за неимением ничего лучшего… — не спешил Скорцени прощаться с казармой.

— Так уж «за неимением», — оскорбленно процедила Фройнштаг. — Лучше скажите, как вы пали до того, что впустили к себе эту итальяшку.

— Смазливую итальяшку, что весьма существенно, между нами, солдатами, говоря.

— Вот уж не ожидала от вас.

— А чего вы от меня ожидали? — энергично смывал он с лица мыльную пену.

— Вашим парням простительно. Они привыкли иметь дело с уличными…

— Это не уличные, Фройнштаг. Не надо грешить на них. И вообще, насколько помнится, у меня здесь была жена. По крайней мере по документам.

— Вот именно. По документам.

— Кто виноват, что вы так ни разу и не позволили мне воспользоваться преимуществами женатого человека? Каждый раз оставались неприступной, как английская королева.

— О любовных похождениях английских королев вы могли бы знать чуть-чуть побольше, — огрызнулась Фройнштаг. — Это не такая уж тайна. Если, конечно, время от времени заглядывать в библиотеки.

— Что не снимает с вас вины.

— Потому что не позволяю флиртовать с собой? Да, не позволяю. Иначе во что бы я превратилась, находясь среди тысяч и тысяч мужчин, этих ненасытных жирующих самцов? Но если бы вы… — она немного помолчала, подбирая наиболее соответствующие этому случаю слова. — Если бы вы сказали, что у вас возникла, ну… сексуальная потребность… Тогда совсем другое дело.

— «Что у вас возникла сексуальная потребность!..» — громко, по-казарменному заржал Скорцени.

— А что тут такого? Я не так выразилась?

— Представления не имею, Фройнштаг, как бы я решился сказать об этом, да еще такой строгой, насквозь служебной даме, как вы. Просто фантазии не хватает.

— Я тоже офицер, Скорцени. И такой же солдат СС. Не понимаю, в чем вы можете упрекнуть меня.

Аргумент показался более чем странным, и Скорцени вновь расхохотался. Все разговоры с женщинами отныне он будет вести, стоя в соседней кабине душа. В подобном способе знакомства свой неподражаемый — несмываемый — шарм.

— В том-то и дело, унтерштурмфюрер, что вы — солдат. А значит, упрекнуть вас не в чем. И хватит об «итальяшке». Какая может быть ревность между солдатами? Тем более что завтра я вынужден буду оставить вас.

— В Германию? Уже завтра? — встревоженно уточнила Фройнштаг. О Катарине было забыто.

— Приказ. Вы пока что останетесь здесь. Итальянская служба безопасности все еще не проявляет должного интереса к вилле Карпаро, так что можно держаться. У меня же дела.

— Когда же мы увидимся в следующий раз?

— Одному Богу ведомо. Но «женой» моей вы больше не будете — успокойтесь.

Несколько минут они мылись молча. Подтянув под струю плетеный тапчан, Скорцени перекрыл теплую воду и улегся под леденящий душ. Десять минут безжалостного охлаждения — обычная норма закаливания, к которой он прибегал круглый год. В те дни, естественно, когда удавалось добраться до душа или ванны.

Он слышал, как затих шум воды в кабине Фройнштаг. Как, уходя, девушка хлопнула дверью.

Закрыв глаза, Скорцени прислушивался к ее шагам, возрождая в своем воображении лебединую шею Катарины.

«А ведь она раздета и с нетерпением ждет, когда появлюсь, — вдруг вспомнил «самый страшный человек Европы», пытаясь пригасить желание немедленно прекратить эту пытку ледяной водой. — И я зря теряю время. Я и так слишком много потерял его, своего жизненного времени. Жизненного времени… — повторил Скорцени, вслушиваясь в звучание этих слов, в их смысл. — Да, жизненного…» — подметил удачно найденное определение.