Книга: Операция «Цитадель»
Назад: 94
Дальше: 50

49

Уже поздно вечером Скорцени получил приказ из Ставки германского командования в Венгрии о назначении его временным комендантом крепости и о том, что ему поручается организация караульной и гарнизонной службы в ней.
– Это ж кому пришло в голову вспомнить о такой приказной ненужности? – удивился обер-диверсант, принимая приказ вместе с пакетом у фельдъегеря обер-лейтенанта Конеста, того самого, который ночью уже доставлял ему пакет под пулями венгерских гвардейцев.
– Все настолько увлекаются величием ваших операций, господин штурмбаннфюрер, – ответил этот рыжеусый австриец, – что постоянно и непростительно забывают о всяческих связанных с вами «мелочах». Даже о таких, как назначение вас на должность и повышение в чине, – повел он подбородком в сторону его знаков различия.
– Да простится им, обер-лейтенант, – великодушно улыбнулся Скорцени.
– И все же, хотите знать, почему появился этот приказ? Трудно поверить, но только потому, что, когда в штабе группировки мне приказали везти пакет теперь уже не просто для Скорцени, как прошлой ночью, а для коменданта Цитадели, я, как старый штабист, возьми и поинтересуйся: «А разве приказ о назначении господина Скорцени комендантом этой крепости – уже издан?» Вот тогда-то они и засуетились.
Скорцени рассмеялся и, расписавшись в ведомости о получении пакета, тут же приложил к ней записку с текстом: «Решительно требую, чтобы обер-лейтенант Конест был представлен к повышению в чине, за личную храбрость в ходе операции „Цитадель”, и исключительную исполнительность! Начальник отдела диверсий РСХА, штурмбаннфюрер СД Отто Скорцени».
– Отдадите ее своему непосредственному командиру, – сказал Скорцени, выждав, когда штабной фельдъегерь прочтет записку. – И пусть только он попробует не представить вас.
Скорцени хотел добавить еще что-то, но, встретившись с расчувствованным взглядом фельдъегеря, запнулся на полуслове.
– С вашего позволения, я не стану отдавать моему подполковнику эту записку, господин штурмбаннфюрер.
– Настолько боитесь его?! – изумленно уставился на него обер-диверсант рейха.
– Нет, что вы! Просто для меня важнее сохранить для потомков эту записку, чем получить очередной чин. Иначе кого я потом смогу убедить, что капитанские погоны получил по такой вот записке самого Скорцени?!
– Не жадничайте, обер-лейтенант. Когда-нибудь, при встрече, напишу еще одну, точно такую же.
Приказ, конечно же, оказался сущей формальностью, поскольку обер-диверсант и так уже выполнял обязанности коменданта, назначив на этот пост самого себя. Тем не менее штабная бумажка придавала ему соответствующий статус и превращала из организатора диверсионного налета во вполне респектабельное официальное лицо, позволяя столь же официально занимать кабинет крепостного коменданта.
Впрочем, новоявленному главе венгерского правительства Ференцу Салаши было совершенно безразлично, кто и на какие должности назначал в эти дни штурмбаннфюрера. В любом случае, свой «визит вежливости» он наносил «выдающемуся диверсанту и политику Отто Скорцени», где бы он сейчас ни пребывал: в роскошно обставленном, как все в королевском дворце, кабинете коменданта или в городской пивной.
Только что объявивший народу о свержении правительства, верного регенту Хорти, и создании нового правительства, которое сам он и возглавил, Салаши – этот пухлолицый крепыш с видом и повадками уличного дебошира пребывал сейчас на вершине счастья.
– То, что вы совершили для венгерского народа и для партии «Скрещенные стрелы», – воистину неоценимо, – бубнил он, благодарственно склонив голову и до неприличия долго задерживая в своих руках могучую руку Скорцени. – Вы навеки войдете в историю Венгрии как выдающийся…
Салаши вдруг замялся, не зная, в качестве кого он должен определить обер-диверсанта рейха в истории своего народа. Воспользовавшись этим, Скорцени освободил свою руку, снисходительно рассмеялся и поучительно произнес:
– Вот так и венгерские историки тоже долго будут мяться, не зная, в роли кого втиснуть меня в досточтимую историю вашей страны. Поэтому пощадим наших хронистов, все равно ведь ни один фюрер мира не позволит им написать, что на самом деле истории всех монархий творит не народ и не прославленные в эпосах рыцари-герои, а всемогущий тайный «Орден диверсантов». Именно так: преданных, отчаянно храбрых, но самой профессией своей обреченных на неизвестность – диверсантов.
– Это несправедливо, господин Скорцени, – повертел фюрер венгров все еще склоненной в благодарности головой. – Завтра же вы будете награждены высшей военной наградой Венгрии. Кроме того, я обращусь к фюреру с просьбой позволить вам, как венгру по крови, возглавить Службу безопасности и разведки нашей страны, кстати, в чине генерал-майора. Для начала, – многозначительно уточнил он, – генерал-майора.
– Боюсь, что фюрер решится отпустить меня, только разжаловав до рядового, – иронично предупредил его Скорцени.
– Нас это не смутит, – заверил его фюрер венгерского народа. – Все, что будет касаться вас, штурмбаннфюрер Скорцени, нас уже не смутит.
– Обязывающее заявление.
– В венгерских вооруженных силах вы получите ту должность и тот чин, которого давно достойны.
– Хотелось бы в это верить.
– А заодно и тот особняк в «королевском районе» Будапешта, в котором только и должен жить такой человек, как вы.
Все это, или нечто подобное, Скорцени уже слышал от Бенито Муссолини, после того как освободил его из плена и по существу посадил в кресло руководителя нового государства в Северной Италии. Но даже к самым заманчивым предложениям, как, впрочем, и к самым суровым угрозам, первый диверсант империи привык относиться спокойно.
«Хорошо уже хотя бы то, что этот человек осознает себя одним из „должников Отто Скорцени”, – подумалось первому диверсанту рейха, – и убеждает себя, что способен быть благодарным».
* * *
Как только Салаши удалился, в кабинет, с какими-то бумагами в руке вошел Фёлькерсам. Однако объяснить причину своего появления он не сумел, поскольку дверь вновь открылась и, величественным жестом отстраняя адъютанта Родля и всех, кто способен был помешать ему пройти к коменданту, перед Скорцени предстал некий древний господин в столь же древнем генерал-фельдмаршальском мундире времен давно не существующей австро-венгерской армии.
– Я не мог не навестить вас, господин Скорцени, – еще на ходу проговорил он хрипловатым от старческого удушья, к тому же теряющимся в пышных усах голосом. – Говорят, что вы – венец.
– Все вокруг помнят об этом лучше, чем я сам, – сдержанно заметил Скорцени, – поэтому постоянно напоминают.
– Признаться, – остановился фельдмаршал посредине кабинета, – мне очень хотелось увидеть вас, освободителя Муссолини. Вот вы какой, молодой человек! Это прекрасно, что вы спасли дуче. Причем спасли в той ситуации, в которой спасения ему уже, казалось бы, ждать было не от кого.
– Знать бы еще, кто передо мной, – едва слышно проговорил обер-диверсант, обращаясь к Фёлькерсаму.
– Это же эрцгерцог Фридрих Габсбургский, – также едва слышно просветил его один из командиров коммандос. – Особа из императорского рода.
– Даже так?! Прошу присесть, господин фельдмаршал, – только теперь приподнялся со своего кресла Скорцени. – И будьте уверены, что я внимательно выслушаю вашу просьбу.
Чинно усевшись, фельдмаршал долго поправлял китель и безумное множество орденов, название и значение которых не знал даже он сам.
– В конюшне королевского дворца стоит несколько моих парадно-выездных лошадей. Так было всегда, – поспешил он заверить нового коменданта. – Во все времена. Так не могли бы вы позволить и впредь держать моих боевых лошадок в этой конюшне?
– Конечно же, можете держать их там, ваше сиятельство. Почту за особую честь иметь их под охраной своего гарнизона. Если бы сама конюшня вдруг исчезла, ваши кони все равно стояли бы во дворце, даже если бы для этого их пришлось содержать в покоях венгерских королей.
– Вот он, ответ, достойный Скорцени! – обратился эрцгерцог к Фёлькерсаму с такой назидательностью в голосе, словно бы до этого получил от него отказ в этой же просьбе.
– Только Скорцени может позволить себе подобный ответ, – великодушно признал Фёлькерсам.
Фельдмаршал поднялся и, стараясь все еще сохранять величественность своей осанки, направился к выходу.
– Надеюсь, вы понимаете, что привела меня к вам, венцу, не только забота о своих лошадях? – вдруг оглянулся он уже в проеме двери.
– Догадываюсь.
– Венгрия ведь нужна не только венграм, и даже не австро-венграм. Она, господа, прежде всего нужна нам, австро-германцам. – Он выжидающе посмотрел на эсэсовцев и недовольно прокряхтел: – Не слышу ответа, господа офицеры.
– Так точно, господин фельдмаршал! – нестройно, вразнобой ответили офицеры-коммандос, заставив старого служаку недовольно поморщиться: «Не те пошли сейчас офицеры, – было написано на его лице. – Не та выучка!»
Когда дверь за престарелым фельдмаршалом закрылась, Скорцени и исполняющий обязанности помощника коменданта Фёлькерсам многозначительно переглянулись.
– Но даже стоя в дверях, он кое-что не договорил, – задумчиво произнес коммандос. – Дело в том, что эрцгерцог возглавляет всю проавстрийскую элиту Венгрии, все еще рассчитывающую на возрождение Австро-Венгерской империи, и его появление у вас должно показать «имперским венцам», как здесь называют эту партию, что их вождь сумел наладить контакты со Скорцени, а значит, и с его подопечным – Салаши.
– У вас разыгралась фантазия Фёлькерсам. С такой буйной фантазией в диверсанты идти небезопасно. Что это у вас за кипа бумаг?
– Самая важная из них – приказ из ставки фюрера.
– Так что же вы тянете с вручением?
– Но у вас на приеме был эрцгерцог Габсбургский.
– Когда говорит фюрер, эрцгерцоги должны терпеливо ждать своей участи.
– Учту, мой штурмбаннфюрер.
«Штурмбаннфюреру Скорцени, – пробежал взглядом строчки депеши обер-диверсант рейха. – Уведомляем Вас, что с сегодняшнего дня регент, адмирал Хорти наделен статусом „гостя рейхсканцлера Германии…”».
«Ага, – заметил про себя комендант венгерской королевской крепости, – оказывается, не „гостя фюрера Великогерманского рейха”, как обычно писали в таких случаях и как недавно было в случае с Муссолини, а „гостя рейхсканцлера”. Все-таки выкрутились, рейхсканцлерские мудрецы!»
«Вам предписывается выделить роту истребительного батальона „Центр” для охраны специального правительственного поезда, которым 19 октября регент Хорти, со всеми надлежащими знаками уважения, должен быть доставлен в Верхнюю Баварию, в замок Хиршберг, вблизи города Вайльхайм. В замке Хиршберг, впредь до особого распоряжения, он должен содержаться под почетной охраной. Гитлер».
Странно, подумал Скорцени, что должно было произойти и в сознании фюрера, и в политической обстановке страны, чтобы «предатель и последний подлец» Хорти вдруг превратился в «гостя рейхсканцлера»? Причем происходит это сейчас, когда Хорти уже не у власти, когда он превратился в «отработанный материал», пригодный разве что для концлагерного крематория.
Однако размышления эти длились недолго. Скорцени мог как угодно расценивать поступок фюрера, как угодно возмущаться и выдвигать какие угодно версии, – приказ фюрера уже поступил, и его следовало выполнять.
Через час Скорцени уже подъезжал к старинному особняку, расположенному почти в центре Будапешта, в котором располагалась теперь штаб-квартира командующего венгерской группировкой войск генерала Пфеффер-Вильденбруха, во флигеле которого нашел приют регент Хорти.
Ознакомившись с приказом фюрера, генерал с облегчением вздохнул:
– Это правильное решение. Хорти нельзя оставлять в Будапеште, поскольку постоянно нависает угроза нападения то ли сторонников, то ли противников его, и потом, у меня ведь штаб-квартира, а не тюрьма для высокопоставленных венгерских чиновников. Как правильно и то, что регент Хорти будет содержаться в замке, а не в концлагере, как его сын Николаус и некоторые венгерские генералы. Сейчас я приглашу сюда Хорти и официально представлю вас.
– Мы знакомы с ним.
– Я представлю вас как начальника охраны правительственного поезда, который доставит его в Баварию, – настоял на своем Пфеффер-Вильденбрух. – И потом, коль уж в приказе Хорти по-прежнему именуется регентом и он объявлен гостем Гитлера, то этикет обязывает, чтобы вы уведомили его об отъезде и выслушали его пожелания.
И Скорцени вынужден был признать, что он прав.
Представление Хорти воспринял надлежащим образом как дань традиции. Выглядел он смертельно бледным и уставшим; видно было, что отстранение от власти больно ударило по самолюбию, но и по состоянию здоровья семидесятишестилетнего адмирала. К тому же он был уверен, что в лучшем случае его ждет концлагерь, а то и смертная казнь. И лишь когда Скорцени зачитал ему приказ фюрера, он немного оживился и воспрял духом.
– Вы должны понять, что перемещение вас в надежно охраняемый замок в глубине Баварии продиктовано еще и соображениями вашей личной безопасности. В Будапеште есть влиятельные силы, которые требуют, чтобы германское командование выдало вас для предания суду. Не исключено, что такие же требования последуют и от представителей тех стран, территории которых были оккупированы венгерскими войсками. Здесь, в Будапеште, мы не можем гарантировать вашу безопасность, а ваше местонахождение в Германии будет держаться в тайне.
Регент с минуту тягостно помолчал и только потом сдавленным голосом проговорил:
– Я понимаю всю сложность и неоднозначность своего нынешнего положения в Венгрии и своего статуса в этой стране.
– Ваше понимание облегчит нашу общую задачу.
– Если моя охрана поручена вам, господин Скорцени, то я могу не сомневаться в том, что это очень надежная охрана.
– В свою очередь я готов рассмотреть ваши пожелания, господин адмирал.
– Не знаю, насколько они окажутся приемлемыми… – замялся Хорти. – Но мне хотелось бы, чтобы вместе со мной в Баварию отправилась моя семья…
– …Которая нашла приют в посольстве Ватикана, – согласно кивнул Скорцени.
– И поскольку меня никто не лишал титула регента венгерской короны… – сказав это, он вопросительно уставился на обер-диверсанта, однако тот изобразил на лице полное безразличие к проблемам венгерской монархии, – то я хотел бы, чтобы вместе со мной, в качестве моих адъютантов и порученцев, отбыли два генерала – Ваттаи и Брунвик.
– Вы сможете связать со своей супругой по телефону, и, если она и остальные члены семьи готовы ехать с вами, то у меня возражений нет.
– Благодарю вас, Скорцени.
– Что касается двух названных вами генералов, то и на сей счет особых возражений у меня не возникает. Хотя, на мой взгляд, в качестве порученцев рациональнее было бы взять двух молодых, причем не очень высокого чина, офицеров. Пользы от них было куда больше.
– Видите ли, для регента Венгрии присутствие в свите генералов – это вопрос престижа, – мягко возразил Хорти.
– Сегодня же эти генералы будут взяты нами под охрану и доставлены к поезду, – не стал убеждать его Скорцени.
Когда Хорти увели, генерал Пфеффер-Вильденбрух сказал:
– Могу засвидетельствовать, что во время этих переговоров вы вели себя так же достойно, как и во время штурма Цитадели. У вас появились какие-то просьбы ко мне?
– Появилась. У вас при штабе служит фельдъегерем обер-лейтенант Конест, доставлявший мне пакеты во время операции «Фаустпатрон». Непосредственный начальник слишком долго не решается представить его к очередному чину. Я обещал этому офицеру, что вступлюсь за него.
– Считайте, что он уже капитан.
Как только Скорцени вернулся в комендатуру, позвонил бывший майор Шардок, только что, уже из рук Салаши, получивший чин подполковника и должность в генштабе.
– Господин штандартенфюрер СС, – сообщил он, – Генштаб венгерской армии просит вас поддержать его в вопросе об организации торжественных похорон солдат, погибших во время штурма Цитадели.
– Кто-то осмеливается препятствовать этому? – насторожился Скорцени. – Никто не имеет права упрекнуть погибших в том, что они защищали режим Хорти. Как не имеет права упрекать и членов их семей.
– Мы предлагаем организовать совместные похороны венгерских и германских солдат в общей братской могиле.
Скорцени, обычно умевший молниеносно реагировать на самые необычные предложения, на сей раз задумался. Дело не только в том, что идея оказалась слишком уж неожиданной, но и в том, что таила в себе сложные политические эмоции.
– Может, вы и правы, подполковник. Посвятите меня в то, как именно вы собираетесь проводить это траурное мероприятие.
– Тела в цинковых гробах будут выставлены в Большом зале Цитадели. В почетном карауле – венгерские и германские солдаты; приспущенные флаги двух государств. К месту братской могилы гробы будут доставлены на орудийных лафетах, в сопровождении двух рот венгерских и германских солдат. А дальше – официальные речи и похороны в одной братской могиле, с надлежащим освещением события в венгерских и германских газетах.
– Убедительно, – лаконично прокомментировал Скорцени. – Похороны назначьте на 20 октября, к тому времени я успею прилететь из Германии.
Как только он положил трубку, в кабинет заглянул Родль и сообщил, что в приемной появился начальник Венской военной академии, той самой, батальон кадетов которой сражался на южных подступах к Цитадели.
– Я помню, господин генерал-лейтенант, – произнес Скорцени после взаимного приветствия, – что батальон ваших кадетов потерял одного бойца убитым и троих ранеными. Но мы не на гражданской панихиде, чтобы высказывать друг другу соболезнования по поводу солдатских утрат.
– Вы правильно поступили, штурмбаннфюрер, что доверили моим орлам прорыв самого сложного полевого фортификационного участка обороны. Я побывал на месте боя и убедился в этом, а теперь хотелось бы услышать ваше личное мнение о моих орлах. Надеюсь, они не посрамили чести самой старой австрийской военной школы?
– Они дрались прекрасно, – сказал обер-диверсант рейха, не желая даже намекать начальнику академии на то, что, в свою очередь, крайне плохо сражались венгры, которые, собственно, лишь имитировали настоящий оборонительный бой. – Во время штурма все без исключения офицеры и кадеты батальона действовали грамотно и мужественно.
– Вы даже не представляете себе, Скорцени, как мне приятно слышать это из ваших уст, уст героя нации, и с какой радостью я передам ваши слова во время общего построения академии.
– Только одно непременное условие, господин генерал-лейтенант: давайте будем считать, что экзамен по тактике ведения боя, а также по тем дисциплинам, которые касаются уличных боев и штурма крепостей, кадеты этого батальона уже сдали.
Начальник училища удивленно посмотрел на Скорцени и вдруг, хитровато сощурив окаймленные старинным пенсне глаза, пригрозил ему пальцем:
– Признайтесь, что кто-то из моих орлов уже попросил вас об этом.
– Да нет, никто не просил. Сам решил замолвить за них.
– Просили-просили! – не поверил ему основательно состарившийся на академической ниве генерал-лейтенант. – Я знаю моих орлов: любой повод выискивают, только бы увильнуть от экзаменов! Только бы увильнуть!
– Это мужественные парни и настоящие солдаты, – уже не так уверенно и нахраписто наседал на него Скорцени, хотя понимал, что требовать от генерала заверений бессмысленно. Как бы клятвенно он ни обещал, все равно положенные им экзамены кадетам академии сдавать придется.
– Как жаль, штурмбаннфюрер, что вы не были выпускником нашей академии, – произнес генерал, прощаясь с ним. – Тем не менее мы рады будем видеть вас в числе ее преподавателей. Как венец венцу, скажу: уже сейчас нам пора подумать о будущих офицерских кадрах нашей, австрийской, армии. Да-да, Скорцени, австрийской, я не оговорился, – храбро подтвердил начальник академии свое намерение похоронить идею аншлюса, за которое запросто мог угодить в подвалы гестапо.
Последнее распоряжение, которое Скорцени отдал в тот день, касалось экипажа его личного самолета. Он должен был улететь в Германию и ждать в Мюнхене, в аэропорту Риеме, когда обер-диверсант рейха прибудет в Баварию правительственным поездом. Только благодаря этому самолету Скорцени из рейха мог вернуться к моменту похорон в Будапешт. А он намерен был принять участие в погребении своих солдат.
Назад: 94
Дальше: 50