Довольно небрежно козырнув, Власов оставил кабинет Хейди и направился к поджидавшему его Штрик-Штрикфельдту.

– Минуточку, господин генерал, – вдруг появилась на крыльце Хейди.

Власов решил, что она догнала его специально для того, чтобы совершить «обряд прощального поцелуя», и покорно вернулся к крыльцу.

Однако германка и не думала впадать в сантименты.

– Увлекшись всяческими выяснениями и нравоучениями, – сдержанно сказала Биленберг, – я забыла сказать вам главное, мой генерал генералов.

– Что именно? – постарался Власов произнести этот вопрос как можно мягче.

– Поверьте, что я проигнорировала бы и выпады генерала Бределя, и всю эту историю с русской и их амурными делами. Но дело в том, что это мои друзья упорно ходатайствовали перед фельдмаршалом фон Кейтелем и перед фюрером о присвоении вам чина генерал-полковника.

И вновь, в который уже раз в течение нынешнего дня, Власов замер от удивления.

– Так это по ходатайству ваших друзей я стал генерал-полковником?!

– Что вас так удивляет, мой генерал генералов? Вы назначены были командовать армией. Русской освободительной армией. У вас будет много дивизий. Численность армии будет увеличиваться. Я немного смыслю в этом. Не забывайте, что я немало времени провожу в кругу военных и у самой у меня чин майора медицинской службы. Хотя, каюсь, в мундире тоже появляюсь крайне редко, считая, что прежде всего я врач, а потом военный человек.

– Ни Верховное командование сухопутных войск, ни фюрер не пойдут на то, чтобы повышать меня в чине, – растерянно пожал плечами Власов. – И потом, мне вполне достаточно чина генерал-лейтенанта, в котором я уже командовал армией.

– Решительно не согласна! – резко прервала его Хейди. – Если вы серьезно решились начинать освободительную войну в России, то чин генерал-полковника вам нужен уже хотя бы для того, чтобы со временем получить чин фельдмаршала, или, по-вашему, генерала армии.

«Она и в этих тонкостях уже успела разобраться! – поразился командарм напористости Биленберг. – Основательно готовится к царствованию, основательно!»

– Но дело даже не в этом, – неожиданно продолжила Хейди. – Чин генерал-лейтенанта вы получили из рук Сталина, против которого сейчас решили повернуть штыки своих солдат. И об этом вам будут постоянно напоминать и враги ваши, и друзья. Этим же фактом вы ставите в неловкое положение и наш, германский, генералитет. А теперь получается, что чин генерал-полковника вы получили из рук фюрера. Следовательно, никакой штандартенфюрер СС, не говоря о прочих армейских офицерах, не осмелится всерьез усомниться относительно вашего положения в рейхе.

– Однако же осмеливаются, – проворчал Власов.

– Я говорю о серьезных сомнениях, а не о вспышках амбиций, подобных тем, которые мы только что наблюдали. Так что это имеет принципиальное значение.

Власов пожал плечами и угрюмо помолчал.

– Ну что ж, – сказал он с полминуты спустя, – теперь у нас есть только один путь – предаться волнам судьбы.

– Счастливого пути. И… ради Бога, учитесь быть настоящим, европейским, а не пролетарским генералом.

Штрик-Штрикфельдт стоял у машины в крайне возбужденном состоянии, почти в гневе, и поначалу генерал решил было, что это вызвано его задержкой у СС-вдовы.

– Неужели я настолько задержался? – взглянул Власов на часы.

– Задержались, но в допустимых пределах.

– Тогда что произошло?

– Только что ко мне пристал какой-то штандартенфюрер, – объявил капитан, садясь в машину вслед за генералом. – Поинтересовался, с каких это пор я, германский офицер, оказался в денщиках у русского генерала.

– А действительно, с каких это пор вы, германский офицер, оказались в денщиках у русского генерала?

Капитан ошалело уставился на Власова. Он онемел. В глазах его прочитывалось столько благородного – путь и не им, Власовым, вызванного – гнева, что генерал тотчас же пожалел о сказанном.

– Кавалерийская шутка, – тронул Власов плечо Штрик-Штрикфельдта. – Подвернулась, в стремени, да на рыс-сях…

– Я не денщик, – зло, сквозь зубы, процедил капитан. – И прошу вас, господин генерал, впредь…

– Вот теперь в вас заговорил истинно русский офицер, – нашелся Власов, замявшись перед этим от неожиданности.

– Я бы сказал точнее: германский.

– Что еще точнее, не спорю, – признательно согласился командарм.

– И не советую спорить, господин генерал, – не скрывая угрозы, произнес Штрик-Штрикфельдт.

– Извините, капитан. Замнем эту ситуацию.

– Вот именно, на рысях. Мы и так опаздываем.

Власов понимал, что он может позволить себе наживать врага в лице кого угодно, только не Штрик-Штрикфельдта, с которым в Германии ему явно повезло. К тому же именно сейчас он вспомнил слова Хейди об истории присвоения ему очередного чина из рук фюрера и понял, насколько она была права.

– Кстати, вы так и не сообщили, что же вы ответили штандартенфюреру.

Капитан выдержал паузу, необходимую для того, чтобы окончательно «вернуть себе лицо», и уже чуть мягче сказал:

– А что я мог ответить? Послал его. По-русски. Да так, что у него и челюсть отвисла. Мое спасение только в том, что ничего, кроме гнева, в словах моих он не уловил, поскольку не понял их.

– Впредь делайте нечто подобное как можно чаще. Успокаивает и помогает. Давно говорил: напрасно вы, капитан, так скоро отреклись от богоспасенного русского мата. В Германии он еще более приемлем, нежели в России, в стремени, да на рыс-сях…